Сегодня - позавчера 3

- Через час начнём ориентировать группы. За час до рассвета - атака.

- Только бы они не слиняли оттуда, - сказал другой.

Как привычно стало слышать от людей этого времени анахронизмы. А Громозека посмеивается:

- Чё?

- Геринг. Шеф летчиков - Геринг. А Геббельс - главный пропагандист.

- Да? Да их хер разберёшь! Как у эльфов - все на "Г". Они все с одного клана?

- А кто такие эльфы? - спросил один аналитик под наше с Громозекой ржание.

- Есть такие, что помогают жителям Гондора, гондонам, - ответил Громозека, что ещё больше развеселило нас. Какие эльфы, какие гондорцы? Как это было далеко, как это было смешно!

План был хорош. И уже стал типовым. Так сказать, подчерк появился у моего штаба. Свой стиль. Мой стиль.

План такой - одна группа со средней дистанции открывает шквальный огонь из всего, что есть по месторасположения цели, две группы, под прикрытием огня, с флангов сближаются на расстояние броска и по сигналу - а сигнал - прекращение обстрела 1 группы, меняющей позиции - бросаются в атаку. И ещё одна группа сидит в засаде. Как раз с той стороны, откуда мы не атакуем. Предыдущие 3 раза немцы ломились как раз в западню, на залпы Единорогов и трассеры пулемётов.

Щелчёк в эфире. Одна группа на месте. Я в составе ещё одной. О, ещё щелчёк. Ждём 4-ю группу.

А у немцев - тихо. Почти. Кто-то долбит кувалдой по стальной болванке - в ночи грохот далеко разносится. Сверкает электросварка, рычит лишённый глушака электрогенератор, едва слышно шипит, бросая неровные вспышки, автоген. Рембат. Может, мы ошиблись, может это не кампфгруппа, а просто - рембат? А благосклонность люфтваффе? Командир ремонтников имеет приятеля в штабе авиагруппы?

К чёрту! Всё одно их убивать!

А вот и щелчёк! Огонь!

Ряд вспышек, грохот выстрелов орудий, почти мгновенно - взрывы. Вспышки, вой сирены, ещё взрывы - залпов орудий теперь не слышно. Теперь можно и по рации потрепаться:

- Малыш, вызывает Пух.

- Слышу тебя, Пух.

- Как отстреляешься, всю малышню веди в лобовую.

- Понял, Пух, в лобовую.

Все свои танки я привёл. Рисковал, конечно. Т-34, да и Т-34М ревут даже громче Единорогов. Сильно громче. И сверкают пламенем выхлопа из "глушителей", которые не слишком и глушат. Они сейчас в километре стоят, ведут огонь навесом через головы 1-й группы. Всего - 10 танков. Силища! Это только Т-34-ки. Куцых я и танками не считаю. Пусть машинами сопровождения работают.

Эфир зашипел помехами включившейся в работу глушилки. Рискуем аппаратом, конечно, но надо получить временную фору.

Красная ракета. Обстрел закончился, как отрезали. Блин, как же они ревут! Немцы засуетились.

- В атаку! - заорал я и побежал.

Рядом - Громозека и бойцы комендантского взвода, довольные, как обожравшиеся бегемоты, улыбки от уха до уха - наконец-то их пусти в бой. А то всё бочки таскай, да ящики катай.

- Атас!

Я рухнул на землю. Взрывы гранат, мат. По-нашему и не по-нашему. Крики, беспорядочная стрельба. Я опять опаздываю! Опять всех немцев без меня перебьют!

Стадом изрыгающих огонь носорогов по селу прокатились наши тридцатьчетвёрки, давя, сминая, отбрасывая, круша. За ними - сплошной мат-перемат. Это Кровавые Вороны сыплются с брони. Решили километр прокатиться? Теперь прыгайте! Вы же десант! Там прыгать надо было, за околицей. Лентяи!

На меня вылетели два немца. Ура! Я - с мясом! Блин! Я только начал наносить удар штыком, а они оба взорвались кровавыми фонтанами и улетели, как кегли при страйке в кегельбане.

- Громозека! Ну кто же из пулемёта в упор стреляет? Это же не эстетично! Я весь в крови этих ублюдков!

- Штыком - эстетичнее?

- Ты в следующий раз их из пушки приголубь!

- Обязательно! Гранатомёты скорее бы сделали, что ли! - ответил мне этот мечтатель. Всё ждёт, когда ему предоставят гранатомёты, в которые он заранее влюбился, зная гранатомёты только по моим рассказам. Хотя я и сам гранотомёты эти видел только по телеку.

Повоевать мне всё же удалось. Я с разбега рыбкой нырнул в маленькое окошко хаты, кувырок, сбил с ног подсечкой одного немца в панталонах, выхватил ТТ, два сдвоенных выстрела - в немца в углу и в этого, у моих ног. Оба только в белье. А не надо спать во время боя, ослы! Или взрывы вам не намёк на побудку и выдвижение на место несения службы?

- Чисто! - крикнул Громозека из сеней.

- Чисто! - ответил я, шаря пистолетом по углам, - Чердак проверь!

- Атас! - закричал Громозека, кидая гранату в духовое окошко.

- Не стреляйте! - оттуда крик. Мальчик. Твою!

- Прыгай, граната!

Серый росчерк падающего тела, мы прыгаем, чтоб поймать, ловит Громозека, падаем. Глухой взрыв гранаты. Стон.

- Ты ранен?

- Вы тяжелые.

- Громозека, у тебя в голове мозги или творог?

- Откуда мне знать, что он там?

- Радиус сплошного поражения Ф-1 - 300 метров, баран! Эта изба для неё - бумага. Ты нас мог убить!

- Всегда так делали, чёй-то никого не прибило! А за барана - я тебе припомню. Утром же!

- Ты чё там, наверху, делал? - это уже мальчишке.

- Прятался. От немцев. Они мамку как стали бить, так я и сбёг.

- И где она?

- Они её в подпол заперли.

- Гро...

- Уже!

- И как давно?

- Три дня. Дяденька, а у вас есть поесть? Или хоть попить?

Конечно есть. У меня всегда заначка с собой. Отдал ему пачку трофейных галет. Он взял одну печеньку, пачку вернул.

- Всю бери. Только зараз не ешь, жуй тщательней, по чуть-чуть, а то желудок свернётся.

И тут Громозека вынес мать этого мальчика.

- Мама! - взвизгнул мальчишка, крошки галет полетели из рта, пачка упала на вытоптанную землю двора, он побежал к матери.

Я окаменел - по лицу Громозеки и виду женщины всё понял.

Так, вздохнуть, выдохнуть, ещё, ещё.

- Тёплая ещё, - буркнул Громозека.

Вот почему эти ублюдки были ещё в неглиже, вот почему они были в доме, а не на огневых! Если бы мог, убил бы ещё раз! Но я прекрасно помню, как вылетали чёрные фонтаны из их гнилых голов.

- Связь мне, быстро! - взревел я паровозом.

Всё верно, бойцы моей охраны, они же комендантский взвод, были рядом. Они учли, как отрицательно сказалось на моём моральном состоянии отсутствие фрагов в прошлом бою, "выделили" мне на зачистку этот дом, безобидный, с виду.

Во и связь бежит, спотыкаясь в темноте под тяжестью "мобильника". Кивает на мой вопрос - глушилка освободила эфир и теперь стремительно "теряется" в наших порядках.

- Внимание, всем! Это Медведь! Сегодня берём пленных! Сегодня берём пленных! Всех, повторяю - всех - на лобное место!

Повернулся к "комендантам":

- Это не может быть единичным случаем. Обычно - или все, или - никто! Найти все жертвы, найти выживших гражданских, всех - на лобное!

- А налёт?

Я указал на едва покрасневшее восточное небо:

- У нас есть время. Если пошевеливаться будем.

Неровная шеренга жалко выглядящих немцев перед большой ямой - углубленной воронкой. По эту сторону воронки - растерзанные женские и детские тела. Будто собаки их рвали. Девочки же совсем. Дети. Нет, вы не звери. Вы - хуже зверей. Как же я их ненавидел! Не только за то, что сделали они с жителями этого села, а за то, что они сделали со мной. За то, что я сейчас должен сделать.

Среди пленных стоял с презрительной ухмылкой командир этого отряда - белокурая бестия. Молодой - 30 ещё нет, уже майор. "Истинный ариец", такой, какими их себе эти твари представляли. Он с презрением смотрел на нас, на растерзанные тела, на жалких выживших гражданских. Понятно, он всех нас скопом за людей-то не считает.

Вообще-то я должен его сдать Ватутину. Майор-"ариец" - комбат как раз интересующего нас "панцердивизион".

Отдать? А там его кормить будут, охранять, лечить. Мы ж - гуманисты, гля! Толстовцы! "Непротивление злу"! Тебе въе...ли по правой щеке - подставь задницу! Щаазз! И году в 65-м эта бестия вернётся домой, в Германию, станет писать мемуары, как он, рыцарь без страха и упрёка, нёс цивилизацию тёмным варварам (нам), а его подло и гнусно пленили, не честно напав из-за угла, ночью, вшестером, причём оба в валенках, а он в это время обморожение получал в ужасном северном Воронежском климате лета 42-го. Как он наши танки жёг пачками, как у него палец уставал косить волны нечувствительных к потерям недочеловеков, что могут жрать траву и спать голыми на снегу. Но, нигде не упомянет, что вытащили его в ниглиже из-под пружин панцирной кровати с хромированными шарами в изголовье, что он сам руки поднял, как по его панталонам расплывалось пятно страха. А наши заклятые союзники будут печатать эти мемуары миллионными тиражами, продавая их заведомо в убыток, но окрашивая наше прошлое в нужные им оттенки серого. Читывал подобное, знаю. У немцев вообще, что не военный мемуарист, то барон Мюнхгаузен, тянущий сам себя за волосы из болота.