Утро псового лая (СИ)

О том, что целый ряд крупных корпораций, занимавшихся экспортом полезных ископаемых и, прежде всего, нефти и газа, ставших уже основой европейской энергетики, перешел в собственность государства, стала известна широкой публике сравнительно недавно, вызвав изрядное удивление. И одновременно появились весьма пугающие слухи о том, что русские, установив контроль над экспортом газа, намерены в самом скором времени пересмотреть уже существующие контракты, возможно, значительно сократив объемы поставок. И это вполне походило на правду, ведь внезапно появившаяся корпорация "Росэнергия" фактически подчинялась самому президенту Швецову, известному своими заявлениями о восстановлении справедливости и признании России равноправной державой.

Догадки множились, обрастая самыми невероятными подробностями, а правительственные чиновники хранили молчание. Они не спешили ни подтверждать какие-то невнятные намеки, походившие на утечку информации или на умелую ее имитацию, но и не опровергали их. И напряжение по другую сторону границы нарастало с каждым днем.

Разумеется, что-то должны были знать европейские контрагенты, руководство энергетических концернов, тех, что приобретали русские энергоносители. Но и они, храня коммерческую тайну, ничего конкретного не говорили, а потому обывателям оставалось лишь гадать, не придется ли им в скором времени запасаться дровами, если русские вдруг прервут поставки газа, ведь отныне такое решение, поистине катастрофическое для десятков стран, мог принять единственный человек. Любые преобразования в загадочной России, так уж сложилось, от века вызывали озабоченность и подозрение, и тем более те, что касались жизненно необходимой энергии, о дефиците которой теперь говорили все чаще, и без которой могли в одно мгновение остановиться заводы, а обыватели – просто замерзнуть в собственных домах.

И вот, наконец, сегодня перед представителями западной прессы должен был выступить с официальным заявлением глава государственной корпорации "Росэнергия", отныне ставшей собственником большей части еще считанные месяцы назад совершенно самостоятельных энергетических компаний. Европейцы, сбитые с толку слухами и предположениями, которые сейчас не строил только ленивый, ждали разъяснений, и тот, кого порой называли вторым человеком в стране и правой рукой президента Швецова, согласился приподнять завесу тайны.

– Рой, старина, – из толпы к лавировавшему среди сгрудившихся людей, точно яхта в шхерах, Миллеру, выбрался невысокий лысоватый мужчина, радостно улыбавшийся и разводивший руки, словно собираясь заключить американца в объятия. – Хэлло, приятель! Как дела, дружище? Как жена, как малышка Сьюзен? – Коротышка, не дав рою произнести ни слова, засыпал его шквалом вопросов, при этом энергично тряся его ладонь.

– Гарри, я тоже рад тебя видеть, – Рой похлопал старого друга и коллегу, Гарри Хопкинса, уже несколько лет работавшего в "Би-Би-Си", по плечу. – А ты какими судьбами здесь очутился? Я слышал, полгода назад тебя направили в Ирак.

С Хопкинсом Рой познакомился давно, когда был в Лондоне и Ольстере, и с тех пор они поддерживали дружеские отношения, хотя по долгу службы встречаться им доводилось не часто. Однако они никогда не забывали друг о друге, порой делясь самым ценным, что может быть в работе журналиста – добытой информацией, пусть руководство их агентств смотрело на это не слишком благожелательно.

– Верно, – подтверждая слова приятеля, энергично затряс головой Гарри. – Было дело. Пришлось побывать в этой чертовой стране, Рой. Я там провел четыре месяца, в Багдаде, Мосуле, еще дьявол поймет где. Но я же – лучший специалист по России, как-никак, вкалываю среди этих дикарей, – он хохотнул, бросив взгляд на замершего у распахнутых дверей местного охранника, – с начала перестройки. Вот мои боссы и вспомнили об этом, когда здесь завертелась вся эта каша.

Приятели, беседуя, продолжали пробираться к своим местам, которые, как выяснилось, располагались по соседству, что привело весельчака Гарри в полнейший восторг.

– И как там, в Ираке? – спросил Рой, поудобнее устраиваясь в кресле и доставая из кейса цифровой диктофон. При этом он вновь вспомнил тщательную проверку на входе, когда пришлось вывалить все содержимое "дипломата" на стол перед охранниками, внимательно осмотревшими весь нехитрый скарб репортера со вниманием и спокойствием киборгов из фантастических фильмов. – Говорят, там по-прежнему жарко.

– Проклятая страна, – выругался Гарри. – Не верь тому, что говорят, приятель. Там не просто жарко, там настоящая война, чтоб им пусто было, этим чуркам. Я провел там всего четыре месяца, из них три – в центре Багдада, под охраной нескольких тысяч ваших морских пехотинцев, но все равно успел дважды попасть под обстрел и один раз стал свидетелем взрыва. Там каждый день убивают десятки людей, в основном иракцев, про которых особо никто не вспоминает. Думаю, ваш президент, которому досталась по наследству эта заварушка, получил неслабую головную боль.

– Ну а сюда тебя все-таки, зачем вытащили? – перевел разговор на другую тему, занимавшую его сейчас гораздо больше, чем непрекращающаяся война в далеких пустынях, Рой. – Здесь все же никто не стреляет. Не думаю, что эти странные перестановки, которые затеяли русские, настолько важны. Они занимаются реформами со времен Советского Союза, и пока получили от этого больше вреда, чем пользы, еще и озолотив кое-кого из западных банкиров, дававших прошлым правительствам России немалые кредиты.

– Нет войны говоришь? – многозначительно усмехнулся Гарри. – Ну, дай то бог, чтобы так оно и было. – Хопкинс вдруг разом посерьезнел: – Ты здесь недавно, я знаю, а потому еще не понял специфику здешней жизни. С того дня, когда Советский Союз приказал долго жить, власти почти не вмешивались в дела бизнеса, и то, что за несколько месяцев сразу три крупнейшие нефтяные компании перешли в собственность государства, означает только одно – новая власть затеяла что-то настолько серьезное, что мы с тобой и представить не сможем. И это абсолютно несравнимо с той мышиной возней, называемой "демократическими преобразованиями", которой увлекались все предшественники нового русского президента.

– И что бы это могло значить? – недоуменно спросил Рой, который действительно был удивлен происходящими в этой стране изменениями.

Собственно, в той или иной мере покупкой таких гигантов, как "Севернефть", средняя прибыль которых составляла не менее десяти миллиардов долларов, внезапно возникшей государственной компанией, были удивлены и даже напуганы без исключения все иностранцы, так или иначе связанные с Россией. И, вероятно, русские понимали, в каком состоянии находятся их партнеры, и именно поэтому глава "Росэнергии" Вадим Захаров решил лично ответить на вопросы иностранных журналистов, причем не сразу, а умело выждав момент, когда страсти накалятся до предела. По крайней мере, сам Миллер считал именно так.

– Понятия не имею, – честно ответил Гарри. – Но в любом случае, такого раньше не было. Действия русского президента и его окружения слишком отличаются от поведения его предшественников, – со знанием дела сообщил британец. – Русские нефтяные магнаты за годы свободного рынка набрали такую силу, что давно уже перестали замечать официальные власти, создав, по сути, свои маленькие империи, доходы которых вполне можно сравнить с бюджетом многих европейских стран. Они исправно платили налоги, пополняя бюджет России, и за это их никто не трогал. Но то, что правительство решило вмешаться в эту сферу, потратив огромные деньги на то, чтобы выкупить контрольные пакеты акций этих монстров, свидетельствует о серьезных долгосрочных планах, которые вынашивает новое руководство этой страны. Потратив миллиарды, русские сейчас не могут рассчитывать на быструю прибыль, а это означает, что их замысел направлен в будущее, возможно, на многие годы вперед. И не думаю, что нашим соотечественникам, тем, кто имеет много денег или много власти, что почти одно и то же, эти планы придутся по душе. И, между прочим, – добавил Хопкинс, – очень странно то, что русские олигархи все как один, добровольно расстаются с такими прибыльными компаниями, стоит только эмиссарам "Росэнергии" появиться в их офисах. Признаюсь, это кажется странным, друг мой.