Запредельник

Он замер в неподвижности, словно парализованный.

Наконец прибыл медицинский корабль, чтобы доставить Светлу в специальный лагерь, где все было подготовлено Сирусом Магнумом для ее лечения. Маккензи хотел сопровождать ее, но капитан корабля передал распоряжение Сируса остаться, чтобы немедленно доложить о произошедших событиях. Маккензи не задумываясь послал бы всех к черту, но вместо этого он покорно проводил процессию до взлетной площадки и проследил, как осторожно погрузили носилки со Светлой в эту воздушную скорую помощь. Когда корабль растаял в лазурной голубизне неба, он почувствовал, как что-то внутри него оборвалось.

Сирус сидел во главе широкого стола Центра Боевой Информации Кассерн Басалта, совещаясь со своими коллегами. Прошло несколько секунд, прежде чем он заметил Маккензи и обратился к нему.

— Пожалуйста, присядьте. Я освобожусь через несколько минут.

Но не успел Маккензи взять стул, как совещание окончилось, и помощники Сируса собрались расходиться. Сирус вновь обратился к нему:

— Как дела, Ян? Приношу извинения, что не поздравил вас раньше в связи с успешным окончанием операции, но столько всего надо было сделать!

Маккензи угрюмо смотрел под ноги, ничего не говоря в ответ. Сирус внимательно смотрел на него некоторое время, а потом встал и, обойдя вокруг стола, приблизился к Маккензи.

— Я понимаю, что состояние лейтенанта Стоковик глубоко поразило вас. Как она? — спросил он, присаживаясь рядом.

Маккензи только пожал плечами в ответ. Он продолжал внимательно изучать следы чьих-то отпечатков пальцев, оставленных на поверхности ониксового стола.

— Не отчаивайтесь. Я попросил доктора Фронто наблюдать ее. Он лучший биокибернетик Конкордата, и он проследит, чтобы все было сделано как надо. Между тем у меня есть для вас важное поручение.

Маккензи поднял голову, заметно заинтригованный.

— Вы знаете, что я ввел военное положение. Я боюсь, что ваши предположения сбываются. Вовсю шла подготовка к восстанию. Весь контингент Службы Внутренней Безопасности взят под арест и в настоящее время находится во временной тюрьме, что под трибунами Колизея.

Сирус помедлил, ожидая реакции Маккензи, но его эта информация не интересовала. Он был все еще погружен в мрачное самосозерцание.

— Вот почему вам предстоит выполнить одно мое чрезвычайно трудное задание, — продолжал Сирус Магнум. — Вы должны найти и задержать Ван Сандер, а затем доставить ее сюда для допроса. Но по дороге вы должны дать ей возможность бежать.

Маккензи был в полной уверенности, что ослышался. Он смущенно взглянул на префекта.

— Ян, я говорю совершенно серьезно. Я пока не могу объяснить вам, зачем это нужно, но заверяю, что для подобных действий есть все основания. Ван Сандер должна сбежать. Это приказ.

— Вы не можете этого требовать, — прошептал одними губами Маккензи, — после всего, что сделала эта проклятая сучка. И потом, почему должен это делать я?

— Потому что, кроме вас, никто не справится с такой задачей. Ведь все сочтут просто удивительным, что вы не растерзаете ее на месте. Таким образом, ни у кого не возникнет подозрений, что ее побег был подстроен. Даже у самой Ван Сандер.

Маккензи покачал головой.

— Я не собираюсь в этом участвовать. — С минуту он молчал, но потом добавил: — Я виноват, знаете ли.

— Виноват в чем? — вздрогнув, спросил Сирус.

— Во всем.

— Глупости, мой мальчик. Вы просто слегка выбиты из колеи. Вполне естественно испытывать подобные эмоции после всего, что вам пришлось пережить.

— Я говорю так не от того, что впал в депрессию. Я просто понял сейчас, чем занимался все эти годы. Я понял это здесь, рядом со Светлой. Я все время думаю, что было бы, если я поступил бы по-другому.

— То есть вы считаете, что это вы виноваты в том, что с ней произошло?

— Частично. Но это не все. — Маккензи говорил неторопливо. — С самого начала я был загипнотизирован силой смерти. Я охотился за ней, как тот герой из сказки, на своем маленьком корабле. Я бросал ей вызов, используя любую возможность, чтобы доказать, что я сильнее. Но погиб не я… а другие. Они не подозревали, что мною двигало, и заплатили за это. Вы понимаете, что я имею в виду?

— Нет, Ян, я не понимаю. И говорю об этом честно.

Маккензи повернулся к Сирусу. Тот смотрел на него задумчивыми темными, как агаты, глазами, и Маккензи вдруг показалось очень важным, чтобы этот человек понял его.

— Смерть использовала меня, неужели это не понятно? Она использовала меня с помощью моих воспоминаний, которых я страшусь: станция «Пегас», сожженные дети, Светла, мертвые охранники. Я думал, что бросаю вызов смерти, но на самом деле это она играла со мной. И я подумал: зачем прятаться? Зачем притворяться, что все это не имеет значения, когда на самом деле все не так? Идти и искать ее. Бросать снова вызов. Разве вы не понимаете? Я сам стремился к этому.

Сирус встал и медленно направился к председательскому креслу. Дойдя до него, он вдруг повернулся к Маккензи и сказал:

— Вы совершено сбили меня с толку, Ян. Я ничего не знаю о сгоревших детях и мертвых охранниках, но не можете же вы считать, что станцию Пегас обороняли напрасно.

Маккензи в сотый раз вспомнил эту историю. Он впервые находился в патрулировании, когда получил сообщение, что тактический спутник в глубоком космосе подвергся нападению рашадианцев. Он в одиночку напал на рашадианцев, ни минуты не задумываясь, и довольно быстро убил троих. Террористы были убеждены, что ни один запредельник не предпримет подобного самоубийства без подкрепления, в одиночку, и поспешили бежать. Он все еще слышал крики своих жертв, когда ядерный огонь опалял их кожу. Его храбрая, точнее, безрассудная, атака принесла ему славу.

— Это было ошибкой, — ответил он. — Да, это были рашадианцы. Но они тоже чьи-то отцы и мужья. У них тоже есть дети, которые могут их никогда не увидеть. А мне не терпелось зайти внутрь и подставить себя под пули. Тогда мне казалось, что игра справедлива, но это вовсе не была игра. Это было пари.

— Ян, вы делали то, чему вас учили. Что еще вы могли предпринять? — спросил его Сирус.

— Не знаю, но в жизни всегда есть возможность выбора. Я уверен, что она была и тогда.

Сирус склонил голову, как будто все это было ему хорошо знакомо.

— Вы ошибаетесь, Маккензи. И более того, вы упиваетесь своим моральным превосходством, радуетесь ему. У вас не было тогда выбора, а если бы вы поступили иначе, все на станции заплатили бы жизнью. Интересно, что бы вы чувствовали тогда?

Он отодвинул стул и сел.

— То же самое и в случае с лейтенантом Стоковик. А как еще вы могли поступить? Да, конечно, мы предпочитаем рассуждать о смысле жизни, сидя в мягких теплых креслах, взвешивая все «за» и «против» со стороны. Бог знает, я сам не раз занимался подобным. Только люди могут винить себя за то, что они сделали, когда поступить по-другому они не могли. Ян, разве вы не видите? Это и есть высокомерие.

Маккензи был признателен префекту за попытку утешить его, но даже логические построения не могли поколебать его мрачной угрюмости. Он наконец-то понял, кем он был на самом деле, и не было ему прощения.

— Дело в том, сэр, что, даже понимая, кто я есть на самом деле, я все равно поступил бы так, как поступил уже. Это ничего не меняло.

Сирус окинул его теплым взглядом.

— Надо ли тогда продолжать казнить себя? Стоит ли надевать на себя власяницу отшельника? — Сирус раздраженно стукнул по столу кулаком. — Нет! Я думаю, что нет! У вас есть призвание, мой мальчик, талант, который нужен сейчас Конкордату. И мне совершенно не интересно, чем вы руководствуетесь в вашей борьбе.

Префект встал. На его лице застыла решимость.

— Маккензи, мы все в смертельной опасности. Политическая интрига, которую мы обнаружили при вашей помощи, куда серьезнее, чем вы можете предположить. Под угрозой само благополучие Конкордата. Если я не докажу, что Внутренняя Служба готовила измену, мы все попадем в их лапы — вы, я и ваша обожаемая Светла. С этой точки зрения Пьета Ван Сандер является ключом ко всей истории. Если ей удастся бежать, то единственное место, где она может спрятаться, — это ее союзники.