Человек-луч (илл. Г. Шевякова)

— Вот как? Что именно?

— Понимаете, — Леня решил, что профессор Паверман может пригодиться, — нам очень хочется повидать Юру. Мы же старые друзья! Никто из вас, даже академик Андрюхин, еще не знал Юру, а мы уже были знакомы…

— К нему, — торжественно заявил Паверман, — имеют доступ только Женя, Анна Михеевна и академик Андрюхин…

Но, наверное, профессор Паверман все же поделился с кем-нибудь этим разговором, потому что вечером, когда ребята уже укладывались спать, к ним таинственно заглянул сам Иван Дмитриевич.

Прикрыв за собой дверь каюты и засунув руки в карманы широких брюк, он принялся прохаживаться между кроватями, хитро поглядывая на ребят, замиравших от любопытства.

— Спите? — спросил он наконец.

— Ага! — радостно хихикая, хором ответили Бубырь и Нинка.

— Вот и чудесно. Животы, носы, руки-ноги в порядке?

— В порядке! — подтвердили Бубырь и Нинка.

— А может, вы бациллоносители? — подумав, спросил он страшным голосом.

— Нет, нет, нет! — завизжала просвещенная еще с детского сада Нинка.

— Очень хорошо! — сказал Андрюхин, щелкнул Бубыря по носу и ушел.

Ребята тотчас уселись на своих кроватях и вытаращили друг на друга глаза.

— Орлы, не спать! — завопил Бубырь. — Сейчас мы пойдем к Юре.

— Пойдешь ты, как же! — отпарировала Нинка, не спуская глаз с двери и всей душой веря, что Бубырь прав.

Но прошло полчаса, час… Заглянул приставленный к ним матрос и, ворча, выключил свет.

— Спать, воробьи! — хмуро сказал Пашка, демонстративно отвернувшись носом к стене.

На следующее утро их разбудили на рассвете. Женя вывела ребят на палубу, усадила в плетеные кресла, сунула по булке с маслом и велела сидеть.

— А если кто будет гнать, скажите: вам здесь приказал сидеть сам адмирал.

И ушла.

Вскоре пришли во главе с боцманом матросы и принялись натягивать леера, отгораживая именно ту часть палубы, где находились ребята.

— А ну, давай отсюда! — хмуро брякнул боцман. Проиграв Лёне партию в шахматы, он в глубине души твердо решил, что не дело ребятам быть на корабле.

— Нам сам адмирал разрешил! — заявил Бубырь.

— Я тебе покажу адмирала! — И боцман, ухватившись за плетеное кресло, поднял было его вместе с Бубырем, но откуда-то сверху начальственный голос коротко приказал:

— Отставить!

Торопясь поставить кресло, боцман чуть не уронил его.

— Продолжать работу! — изрек тот же голос.

Замкнув ребят, плотно сидевших в своих креслах, в тугую ограду лееров, матросы ушли. Зато вскоре вокруг начали накапливаться пассажиры «Ломоносова» — ученые, писатели, журналисты, официальные представители правительств. И чем дальше, тем больше. Все они собирались с двух сторон отгороженного пространства, оставляя свободной сторону, обращенную внутрь корабля. Ребята начинали чувствовать себя неловко. Было такое ощущение, что их посадили в клетку, а вокруг собираются зрители, правда с очень почтительными, даже радостными лицами, но явно ждущие чего-то.

Вдруг рядом раздались негромкие, осторожные аплодисменты. Взгляды всех присутствующих устремились в глубь корабля, к проходу, по которому между двух шеренг матросов в парадной форме медленно катилось большое кресло.

В нем с растерянным лицом, одновременно встревоженный и радостный, полулежал Юра Сергеев.

Ребята узнали его, конечно, сразу, но сердца их сжались, когда они увидели, какой он стал худой, слабый и бледный до желтизны. Словно охраняя его, ни разу не взглянув по сторонам, не спуская глаз с Юры, шли по бокам Анна Михеевна и Женя, а позади академик Андрюхин.

Ребята давно встали со своих плетеных кресел и, не зная, что делать, то передвигали кресла в угол, то начинали тоже аплодировать, стараясь принять независимый вид. Леера приподняли, кресло проехало к самому борту линкора. И тотчас на всех кораблях эскорта загремела музыка. Заглушая ее, понеслись радостные крики, суда одно за другим стали выбрасывать сигналы: «Да здравствует Человек-луч!», «Мир- миру!…» При виде этого величественного зрелища, при первых звуках музыки и восторженных криках, приветствовавших его появление, Юра, забыв обо всем, хотел встать, но твердые руки Анны Михеевны не дали ему даже пошевельнуться. Тогда он, вспомнив о чем-то, беспокойно зашевелился, крутя во все стороны головой. Но ему уже протянули трепещущий белоснежный комок — голубя. И вот один за другим из его рук несколько голубей взмыли в сияющее небо…

Пока академик, осторожно раздвигая знаменитых гостей, шел к ошеломленным, вытянувшимся в струнку ребятам, первой, выскользнув из рук Бубыря, кинулась к Юре Муха. Захлебываясь от визга и, наверное, впервые горячо сожалея, что собакам не дано разговаривать, она подскочила к Юриному креслу, сделала даже попытку вспрыгнуть к нему на колени, перевернулась, шлепнулась на спину, принялась, вскочив, прыгать на задних лапах и, наконец, нежно повизгивая, замерла в своей классической позе: опрокинувшись на спину и настоятельно требуя внимания и ласки.

Напряжение, выражение торжественности и неловкости словно смыло с бледного лица Юры. И на нем проступила та знакомая, широкая, лукавая улыбка, заметив которую ребята с глубоким вздохом облегчения, узнав прежнего Юру, осторожно приблизились к его креслу.

— Смотри-ка, Павлик! — еще слабым, негромким, но веселым голосом сказал Юра. — О-о, Бубырь, Нинка! Здорово!…

— Здравствуйте! — пробурчал Пашка, впервые называя Юру на «вы» и не зная, куда девать руки и ноги, которых вдруг оказалось очень много.

— А вставать вы еще не можете? — тревожно спросил Бубырь.

Нинка, что-то беззвучно шепча, сердито дергала за штаны то Пашку, то Бубыря, возмущаясь тем, что они все делают совсем не так, говорят совсем не то и вообще оскандалились на глазах всего человечества.

— Не бойся, друг! — с удовольствием глядя на Бубыря, говорил Юра. — Встану — выйду на лед. Все будет по-старому! И «Химик» станет чемпионом мира!

Лучшие радиокомментаторы, крупнейшие писатели вели для всего мира радиопередачу с «Ломоносова», посвященную выздоровлению Человека-луча. На время радиопередачи были приостановлены все работы на земном шаре, движение всего транспорта.

В Париже, в зале Плейель, где собралось межевропейское государственное совещание по выработке плана уничтожения всех запасов ядерного оружия, делегаты совещания стоя выслушали эту передачу.

После этого было оглашено обращение к Советскому Союзу, единогласно принятое делегациями Англии, Франции, Швеции, Италии, Голландии и других держав. В этом обращении говорилось: «Руководствуясь принципами мира между народами, дальнейшего прогресса человечества, не сдерживаемого кошмаром войны, полномочные представители всех европейских стран обращаются от имени своих народов к правительству Советского Союза.

1. Мы просим вас на основе последних достижений науки помочь в уничтожении всех имеющихся на территории Европы запасов ядерного оружия, выбросив его за пределы земной атмосферы, с тем чтобы не допустить опасного заражения воздуха, воды и почвы.

2. Согласиться совместно с Соединенными Штатами на всеобщее уничтожение ядерного оружия, ставшего ныне полностью бесполезным с военной точки зрения. Присоединение Советского Союза и Соединенных Штатов к нашему решению, находящему горячую поддержку всех народов, навсегда развеет мучительный страх перед войной, грозящей истреблением человечеству».

Обращение было благоприятно встречено Советским Союзом. Европа приступила к уничтожению тех арсеналов смерти, которые годами, как гнойные злокачественные язвы, росли на ее теле.

Корабли проходили уже Северное море, когда необычайно высоко над горизонтом повисли всполохи, напоминающие северное сияние. Фотонные площадки академика Андрюхина чистили Европу, выбрасывая за тысячи километров от Земли ярчайшие стрелы лучей: это уходили с Земли зловещие ядерные взрывы, смертоносная радиоактивная пыль, уходила смерть…

Через сутки корабли приблизились к Ленинграду.

Корабли остановились на рейде Кронштадта. Вечером состоялась торжественная церемония прощания с экипажами кораблей. Рано утром два «ТУ- 150», имея на борту более пятисот человек, приглашенных на празднования в Москву, поднялись в воздух. На первом самолете летели все члены экспедиции во главе с академиком Андрюхиным и Юрой.