Город Зверя(сборник фантастических романов)

Фермеры, купцы, объездчики дахаров — чем бы они обычно ни занимались, они, прежде всего, были воинами. Даже тирания приоза оказалась не в состоянии заставить сельских жителей сложить оружие. И они были вооружены до зубов.

На холмах были расставлены часовые, чтобы следить за дозорами приоза, хотя именно в этот день их и не ожидалось, по этой причине и было намечено собрание.

Там было более сорока мудрецов деревень и городов, все они выглядели в высшей степени заслуживающими доверия, их честность была высечена на их лицах. Как и независимость — независимость такого рода, которая предпочитает сражаться сама по себе и не полагаться на групповые усилия. Они относились ко всему с их обычной подозрительностью, однако несколько изменили свое отношение к собранию, как только вошли в большую комнату, предоставленную для собрания в доме Морахи Ваджи. Они увидели там Хула Хаджи и сказали:

— Он словно вновь оживший старый Брадинак!

И этого оказалось достаточно. Не было никакого преклонения колен или рабского приветствия — они держались прямо. Но теперь в них была одна решимость.

Убедившись, что все уверились в тождественности Хула Хаджи, Морахи Ваджа достал большую карту Мендишара и повесил ее на стене. Он обрисовал нашу стратегию и предложил тактику при соответствующих условиях. Местные лидеры задали вопросы — очень продуманные и по существу, — и мы ответили им. Когда мы не могли сразу ответить конкретно, мы выносили вопросы на обсуждение.

С подобными людьми, подумал я, выступившими против беспечных приоза, захватить и вырвать у Джевара Бару похищенную им власть будет не так уж трудно.

Но чувство беспокойства не покидало меня. Я не мог избавиться от него. Я постоянно был настороже, опасливо оглядываясь вокруг, положив руки на меч.

В зал принесли обед, и мы поели, беседуя, потому что нельзя было терять времени.

В полдень общий разговор был окончен и обсуждались детали, как лучше всего использовать небольшие группы людей с боевым опытом, как использовать отдельных людей — местных чемпионов по метанию копий и так далее.

К вечеру большинство из нас было уверено, что в день нападения — через три дня — мы победим!

Но мы так и не произвели этого нападения.

Вместо этого на закате они напали на нас.

Они обрушились на деревню со всех сторон, они безнадежно превосходили нас в численности и вооружении.

Они пошли в атаку верхом на дахарах, сверкая доспехами в умирающем свете солнца — с развевающимися плюмажами, с блестевшими копьями, щитами, мечами, булавами и топорами.

Шум был ужасающий, его дополнял вой кровожадных людей, наслаждавшихся предвкушением стереть с лица земли деревню, мужчин, женщин и детей.

Это был крик росомахи, добравшейся до горла человека. Это был крик, предназначенный вселить ужас в сердца женщин и детей. Он вселил страх и в сердца храбрых мужчин. Это был крик безжалостный, злорадный и победоносный.

Это был крик человека–охотника на человека–дичь.

Мы увидели их скачущими по улицам и разящими все, что передвигалось. Жестокое веселье было на их лицах, оно не поддается описанию. Я видел, как погибла женщина, прижимающая к себе ребенка. Ее голова была отрублена, а ребенок был насажен на пику. Я увидел мужчину, пытавшегося защититься от четырех всадников и павшего с воплем ярости и ненависти.

Это был кошмар.

Как это случилось? Было ясно, что нас предали. Это были приоза, вне всякого сомнений.

Мы выступили на улицы, стоя плечом к плечу, и встретили налетевших на нас диких всадников.

Это был конец всему. С нашей смертью народ останется без лидеров. Даже если некоторые спасутся, их будет недостаточно для того, чтобы поднять восстание сколь–нибудь приличных масштабов.

Кто же нас предал?

Я не мог понять этого. Конечно же, один из этих деревенских вождей, людей гордых и честных, даже сейчас гибнувших в атаке приоза.

Пока мы сражались, наступила ночь — но не было темноты, потому что поле битвы освещали подожженные дома.

Если у меня и были сомнения, что Хул Хаджи преувеличил жестокость тирана и его избранных сторонников, то они быстро рассеялись. Никогда я не видел такого садизма, демонстрируемого одной частью расы по отношению к другой.

Память об этом все еще в глубине моей души. Никогда я не забуду той ужасной ночи — хотя хотел бы забыть.

Мы сражались, пока не устали. Один за другим храбрецы Мендишара пали в лужи собственной крови, но не раньше, чем убив многих отлично экипированных приоза!

Я встречал сталь сталью. Мои движения стали почти механическими — оборона и атака, блокировать выпад или удар, отразить его, нацелить собственный выпад или удар. Я чувствовал себя машиной. События выбили из меня на время всякие другие чувства.

Только позже, когда немногие из нас остались в живых, я осознал, что Хул Хаджи и Морахи Ваджа, стоявшие слева от меня, ведут громкий разговор.

Морахи Ваджа убеждал моего друга бежать. Но Хул Хаджи отказывался спасаться бегством.

— Ты должен спастись — это твой долг!

— Долг! Мой долг сражаться вместе с моим народом!

— Твой долг — это снова отправиться в изгнание. Ты — наша единственная надежда. Если тебя сегодня убьют или возьмут в плен — погибло все наше дело. Спасайся, и другие придут, чтобы занять место погибших сегодня.

Я сразу понял логику Морахи Ваджи, и присоединился к его просьбе. Кроме этого, мы должны были сражаться, не прекращая спора. Это была оригинальная сцена.

В конечном итоге Хул Хаджи понял, что мы правы, что он должен уходить.

— Но ты должен отправиться со мной, Майкл Кейн. Мне понадобятся твои утешения и твои советы.

Бедняга, он был не в себе и мог сделать что–нибудь опрометчивое. Я согласился.

Шаг за шагом, мы отступили туда, где двое воинов с мрачными лицами держали для нас одров.

Скоро мы скакали прочь из разоренной деревни, но мы знали,. что приоза окружают этот район, они наверняка ожидали от нас чего–нибудь подобного.

Я оглянулся и почувствовал ужас!

Маленькая группа защитников стояла плечом к плечу как раз перед домом Морахи Ваджи. Повсюду вокруг были убитые — убитые обоих полов и всех возрастов. Из некогда прекрасных домов с мозаикой вырывались языки пламени. Это была сцена из Босха или Брейгеля — картина Ада.

Тут я обратил внимание на двух несущихся к нам всадников.

Я не такой человек, чтобы легко прийти к ненависти, но этих приоза я возненавидел.

Я обрадовался возможности убить двух из тех, которые набросились на нас. Теплой окровавленной сталью мы стерли усмешки с их лиц.

С тяжелым сердцем мы поскакали дальше, прочь от этого места жестокости.

Мы скакали, пока могли держать глаза открытыми, до наступления холодного утра.

Вот тогда мы увидели остатки лагеря и лежащую ничком на дерне фигуру.

Приблизившись, мы узнали ее. Это была Ора Лис

С криком удивления Хул Хаджи спешился. Он опустился на колено рядом с женщиной. Когда я присоединился к нему, то увидел, что Ора Лис была ранена. Она была проткнута мечом.

Но почему?

Хул Хаджи поднял на меня взгляд, когда я встал по другую сторону от лежащей девушки.

— Это слишком много, сперва то, — проговорил он пустым голосом, — затем это.

— Это работа приоза? — спокойно спросил я.

Он кивнул, проверяя ее пульс.

— Она умирает, — сказал он. — Просто чудо, что она так долго прожила с такой раной.

Словно в ответ на его голос, веки Оры Лис затрепетали и глаза открылись. Они были остекленевшими, кода она увидела Хула Хаджи.

Из горла девушки вырвались сдавленные рыдания, и она проговорила с трудом, почти шепотом.

— О мой Бради!

Хул Хаджи погладил ей руку, пытаясь понять ее слова. Он винил себя в этой трагедии.

— Мой Бради, я сожалею!

— Сожалеешь? Не тебе, Ора Лис, следует испытывать сожаление, а мне, — проговорил Хул Хаджи.

— Нет! — Ее голос приобрел силу. — Ты не понимаешь, что я наделала. Есть ли у вас время?