Рассказы. Миры Роберта Хайнлайна. Том 24

— Я не признаю, что я вмешивался в чью-то работу. Более того, я это отрицаю.

— Боюсь, придется мне самому принять решение. — Бринкли встал из-за стола и подошел к Хаксли. — Мистер Хаксли, вы разрешите мне называть вас Филипом? Люблю, чтобы мои подчиненные относились ко мне как к другу. Я дам вам такой же совет, какой дал бы своему сыну. Через денек-другой семестр кончается. Полагаю, что вам необходим отдых. У совета возникли некоторые сомнения; стоит ли возобновлять с вами контракт, если вы до сих пор не закончили докторантуру? Я взял на себя смелость заверить совет, что вы представите диссертацию в следующем академическом году. Я совершенно уверен, что вы в состоянии сделать это, если сосредоточите свои усилия на серьезной, конструктивной работе. Уходите в отпуск, а когда вернетесь, можете представить мне тезисы диссертации. Я не сомневаюсь, что в таком случае совет не станет возражать против возобновления с вами контакта.

— Я намерен обобщить в диссертации результаты моей нынешней исследовательской работы.

Бринкли поднял брови с выражением вежливого удивления:

— Вот как? Но об это не может быть и речи, мальчик мой, вы ведь знаете! Вам действительно необходимо отдохнуть. Итак, до свидания; на случай, если мы с вами не увидимся до окончания семестра, разрешите пожелать вам приятно провести отпуск.

Когда массивная дверь закрылась за ним, Хаксли забыл о своих претензиях на светские манеры и помчался по университетскому городку, не обращая внимания ни на преподавателей, ни на студентов. Он нашел Коуберна и Джоан на их любимой скамейке, где они сидели, глядя через Ямы Ла Бри на Уилширский бульвар.

Хаксли плюхнулся на скамейку рядом с ними. Мужчины молчали, но Джоан, не в силах сдержать нетерпение, спросила:

— Ну, Фил? Что сказал старый хрыч?

— Дайте-ка сигаретку. — Коуберн протянул ему пачку и выжидающе взглянул на друга. — Да, в общем, мало что сказал. Пригрозил уволить с работы и испортить мне научную репутацию, если я не подчинюсь и не буду плясать под его дудку. Разумеется, все это говорилось в самых любезных выражениях.

— Но, Фил, почему ты не предложил ему привести меня и показать, каких успехов ты добился?

— Я не хотел тебя впутывать; к тому же это бесполезно. Он отлично знает, кто ты такая. Он слегка проехался по поводу того, что молодым преподавателям не следует встречаться со студентками во внеслужебное время и все бубнил о высоком моральном облике университета и о наших обязательствах перед обществом.

— Ах он старый грязный козел! Да я его на куски разорву!

— Спокойно, Джоан, — мягко прервал ее Бен Коуберн. — Скажи-ка, Фил, чем именно он тебе угрожал?

— Отказался продлить контракт со мною сейчас. Хочет промурыжить меня все лето, а если осенью я приду и заблею овечкой, он, может, и продлит — если пожелает. Чтоб ему пусто было! Но чем он меня достал больше всего, так это предположением, что я сдаю и мне нужно отдохнуть.

— Ну и что ты будешь делать?

— Работу искать, наверное. Есть-то нужно.

— Преподавательскую?

— Скорее всего, Бен.

— Не слишком-то много у тебя шансов, пока официально не уволишься из университета. Тебе могут здорово подпортить репутацию. Пожалуй, в этом смысле ты ничуть не свободнее, чем профессиональный футболист.

Хаксли помрачнел, Джоан вздохнула, поглядела на болотца, окружающие Ямы. Потом, улыбнувшись, сказала:

— Давайте заманим старого шута сюда и столкнем в яму!

Коуберн улыбнулся, но ничего не ответил. Джоан пробурчала про себя что-то насчет трусливых зайцев. Коуберн обратился к Хаксли:

— А знаешь; Фил, предложение старика насчет отпуска было не таким уж дурацким. Мне и самому отпуск не помешал бы.

— Ты серьезно?

— Ну да, более или менее. Я живу здесь уже семь лет, а штата еще не знаю по-настоящему. Мне бы хотелось поехать куда глаза глядят. Можно махнуть через Сакраменто на север Калифорнии. Говорят, там чудесно. А на обратном пути можно заехать в Хай-Сьерры и в Бит Триз.

— Звучит заманчиво.

— Возьми с собой записи, по пути мы их обсудим. А если тебе понадобится что-то дописать, остановимся и подождем.

Хаксли протянул руку.

— Идет, Бен. Когда выезжаем?

— Как только закончится семестр.

— Значит, мы сможем выехать в пятницу вечером. Чью машину возьмем, твою или мою?

— Мою, двухместную. У нее большой багажник. Джоан, которая с интересом прислушивалась к разговору, вмешалась:

— Почему твою, Бен? В двухместной машине неудобно втроем.

— Втроем? Почему втроем? Ты не едешь, светлоглазка!

— Да? Это только ты так думаешь! Вы от меня так легко от отделаетесь: я подопытный кролик.

— Но, Джоан, это чисто мужское дело.

— А меня, значит, под зад коленом?

— Джоан, мы этого не говорили. Но будет ужасно неприлично, если ты станешь шататься повсюду с двумя мужчинами…

— Трусы! Слюнтяи! Ханжи! Боитесь за свою репутацию.

— Вовсе нет. За твою боимся.

— Неубедительно. Если девушка живет одна, у нее нет никакой репутации. Пусть она чище куска туалетного мыла, все равно сплетники разберут ее по косточкам. Чего вы испугались? Мы же не будем выезжать за границы штата…

Бен с Филом переглянулись: так глядят друг на друга мужчины, когда неразумная женщина настаивает на своем.

— Джоан, осторожнее!

Большой красный автобус из Санта-Фе вывернул из-за поворота навстречу и промчался мимо. Джоан, обогнав на своей полосе бензовоз и трейлер, обернулась к Хаксли, сидевшему на заднем сиденье.

— В чем дело, фил?

— Да мы бы разбились в лепешку, если бы столкнулись с двадцатитонным подвижным составом из Санта-Фе!

— Не нужно нервничать; я вожу машину с шестнадцати лет и еще ни разу не попадала в аварию.

— Ничего удивительного — первая же твоя авария будет и последней. Слушай, неужели ты не можешь глядеть на дорогу? Я ведь не слишком много прошу, верно?

— Мне вовсе не обязательно смотреть на дорогу. Гляди. — Она развернулась к нему лицом: глаза были плотно закрыты. Стрелка спидометра показывала девяносто миль в час.

— Джоан! Прошу тебя!

Она открыла глаза и отвернулась.

— Да мне же не нужно глядеть, чтобы видеть. Ты меня сам научил, не помнишь, что ли?

— Да, только мне и в голову не приходило, что ты будешь проделывать такие фокусы за рулем!

— А почему бы и нет? Я самый безопасный в мире водитель: я вижу на дороге все, даже за поворотом. Если нужно, я читаю мысли других шоферов и узнаю, что они намерены делать.

— Фил, она права. Я немного понаблюдал за тем, как она ведет машину: не придерешься, я и сам не смог бы лучше. Вот почему я не нервничаю.

— Ладно, ладно, — пробурчал Хаксли. — Но вы, пожалуйста, не забывайте, супермены, что у вас на заднем сиденье есть обычный нервозный смертный, который не видит, что там, за углом.

— Я исправлюсь, — смиренно сказала Джоан. — Я не хотела пугать тебя, Фил.

— Объясни мне, Джоан, — попросил Коуберн. — Ты сейчас сказала, что не смотришь на то, что хочешь увидеть. У меня так не получается. Помню, раньше ты говорила — у тебя голова кружится, если ты смотришь назад, а видишь то, что впереди.

— Было, Бен, но я с этим справилась. И ты тоже справишься. Нужно просто перебороть старые привычки. Для меня теперь все «впереди» — вокруг, вверху и внизу. Могу сосредоточить внимание на любом направлении или на двух-трех направлениях сразу. Могу даже выбрать точку вдали от того места, где я нахожусь физически, и посмотреть на обратную сторону предмета. Но это труднее.

— Из-за вас обоих я себя чувствую чем-то вроде матери Гадкого Утенка, — с горечью сказал Хаксли. — Вы хоть помянете меня добрым словом, когда вырветесь за пределы человеческого общения?

— Бедный Фил! — воскликнула Джоан. В голосе ее звучало искреннее сочувствие. — Ты нас научил, а мы про тебя и забыли. Послушай, Бен, что я скажу;

давайте сегодня вечером остановимся на стоянке — выберем какую-нибудь поспокойнее в окрестностях Сакраменто и пробудем там денька два, научим Фила тому, чему он нас научил.