Миры братьев Стругацких. Время учеников 1

«Господи, — думал Виктор, — в какое странное время мы живем! Всем разрешили говорить все: государственным служащим, занимающим важные посты, журналистам с экрана, рядовым гражданам на улицей в магазине — разрешили говорить абсолютно все: от нецензурной брани в адрес господина президента до открытых призывов к свержению строя и массовым убийствам по Национальному или религиозному признаку. Разрешили говорить все, но говорят почему-то одни только гадости, во всяком случае те, кто говорит громко. А сделать ничего нельзя, потому что делать пока еще не разрешили, то есть разрешили, но не дают. Странное время».

В ресторане появилась извечная пара — молодой человек в сильных очках и его долговязый спутник.

«Интересно, — подумал Виктор, — а эти тоже ненавидят бедуинов или они как раз, наоборот, представляют бедуинскую секьюрити сервис? Бороды сбрили и косят под европейцев».

Виктор еще раз взглянул на выразительную парочку за угловым столиком, и какое-то неясное мучительное воспоминание промелькнуло у него в голове. Какие они, к черту, бедуины! Он же их знает, хорошо знает, вот только…

— Вы меня не слушаете, Банев, — сказал Антон.

— Что вы, что вы, я вас очень внимательно слушаю, вы только что говорили о паломничестве в Мекку.

— Действительно, — удивился Думбель, — как раз об этом я и говорил. Но у вас было совершенно отсутствующее лицо.

— Не обращайте внимания. Как говорит один мой приятель, у меня все друзья — шизоиды.

— Ну зачем же вы так о себе, господин Банев, шизоиды у нас за колючей проволокой.

Виктор допил джин и пристально посмотрел на Антона:

— Что это вас сегодня так разбирает, господин капитан?

Вопрос был риторический в общем-то, и Думбель не ответил.

— А скажите, — поинтересовался Виктор, — эта ваша инспекция по национальным вопросам — военизированная организация?

— Нет никакой инспекции, — сказал Антон. — Есть администрация губернатора, и я занимаю в ней одну из ответственных должностей. Капитаном я был, когда работал в Министерстве внутренних дел.

— А-а-а, — протянул Виктор, мысленно стряхивая лапшу с ушей.

И тут проснулся Квадрига.

— Анаша, — произнес он. — Кальян. Душная ночь. И гигантские тарантулы.

— Гигантских тарантулов не надо, — попросил Виктор.

— Хорошо, — сразу согласился Квадрига и поинтересовался: — Мы знакомы? Доктор гонорис кауза Рем Квадрига…

У столика неожиданно появилась Селена.

— Виктор, ты еще не слишком пьян?

— Я в норме. А что?

— Ты мне нужен. Пошли. Быстро.

Было еще очень жарко, а Селена торопилась, и Виктор раздраженно осведомился:

— Куда ты меня опять тащишь?

— Помолчи, — сказала Селена, но как-то удивительно ласково, грех было обижаться на такое «помолчи». — Мне нужен крепкий мужик, а больше я никому здесь не могу довериться. Скоро появятся мои ребята, и ты будешь свободен.

— Да нет, я в общем-то никуда не спешу.

Виктор оттаял. Охваченный внезапным приступом нежности к Селене, он уже не хотел с ней расставаться и готов был делать по ее просьбе все что угодно.

— У меня на сегодня уже никаких дел, — сообщил он. — Завтра что-то было…

— Завтра у тебя встреча с Хафиисом, — напомнила Селена.

— Будь с ним поосторожней.

— В каком смысле?

— Ну, он человек очень умный…

— Знаю, — сказал Виктор.

— А это опасно, потому что он наш враг.

— Не знаю, — сказал Виктор.

— Чего ты не знаешь?

— Я не привык считать врагами не знакомых мне людей.

— А на войне? — спросила Селена.

— Но мы же не на войне.

— Это с какой стороны посмотреть, — возразила Селена. — Кстати, надо послушать вечерние новости. Возможно, уже ввели чрезвычайное положение. Или военное. Не знаю, какой вариант они выберут.

— Весело, — сказал Виктор.

И тут они пришли. За углом, где кончалась улица и начинались пустыри, у края разбитой пыльной дороги, лежал ничком человек в темно-синем бурнусе и с косматой бородой — бедуин. Кто-то проломил ему голову, как пишут в протоколах, тяжелым тупым предметом, и зрелище было не из приятных. Шея лежащего неестественно вывернулась, капюшон сбился на сторону, открывая вид на то, что было лбом, а теперь представляло собой жуткую мешанину из раздробленных костей черепа, курчавых волос, темных сгустков крови и желтовато-серой мозговой ткани.

По дороге, пару раз оглянувшись, торопливо уходил паренек в сафари. Селена даже не попыталась его остановить, и Виктор, хоть и был озадачен такой странностью, счел за лучшее промолчать по этому поводу.

— Кто ж это его так? — тихо проговорил он. — Ваши?

— Наши не занимаются такими глупостями, — обиженно ответила Селена.

— Размозжить человеку голову теперь считается просто глупостью. Интересный подход.

Селена промолчала. Ей было явно не до разговоров. Она все время озиралась по сторонам и пристальнее всего вглядывалась в скопление покосившихся ржавых гаражей, сарайчиков и ангаров за пустырем.

— Может, вызвать полицию? — Виктор продолжал говорить как бы сам с собой.

— Ты что, с ума сошел?! — вздрогнула Селена.

— Почему?

— Слушай, ты можешь помолчать сейчас? А? Пожалуйста.

Виктор пожал плечами.

— Помоги-ка вот лучше. — Селена наклонилась над трупом и, достав платок, попросила: — Переверни его.

Отчаянно борясь с подкатывающей к горлу тошнотой, Виктор ухватился за плечи мертвого бедуина.

— Нет, одной рукой возьмись за капюшон, — распорядилась Селена.

Виктор расправил смятый капюшон бурнуса и резко перевернул неожиданно тяжелое (даже для мертвого) тело, а Селена с профессиональной сноровкой и аккуратностью, не запачкав ладоней, вложила разбитую голову в капюшон.

— Подержи так, — продолжала командовать она и, быстро поискав глазами вокруг, зачем-то подложила кирпич под затылок бедуину.

— Черт! Ну где же они? — прошипела Селена, выпрямившись и еще раз оглядевшись. — Постой здесь минутку. Ладно?

Виктор даже не успел ответить, а она уже шагала в сторону домов. Роль охранника при свежем трупе неизвестного происхождения все меньше и меньше нравилась писателю Баневу, но он все-таки поборол в себе желание закричать вслед. И правильно. Селена не ушла из зоны прямой видимости, она поравнялась со старым, обшарпанным, видавшим виды микроавтобусом, притулившимся у забора, и скрылась внутри него. Секунды на три, не больше.