Фантомное чувство (сборник)

— Что со мной случилось?

— Тепловой удар или нечто близкое. Трудно сказать точно, не имея полной телеметрии. Я обошла систему безопасности костюма и заставила его несколько раз остудить тебя наружным воздухом. Пришлось делать это небольшими дозами, чтобы не заморозить тебя. И ты все время кашлял, я даже испугалась, что выстужу тебе легкие, но потом решила, что причина в каких-то остаточных примесях из наружного воздуха. Тут есть фильтр, который должен удалить большую их часть. Это был единственный способ снизить температуру твоего тела, какой я смогла придумать. Медицинский справочник советовал погрузить тебя в ванну со льдом. Это я во всем виновата. Я еще раз просмотрела запись нашего отправления с Корабля и увидела, что у нас было достаточно времени, чтобы прикрепить медицинские датчики, если бы мы сочли это важным. У тебя в костюме столько отличной аппаратуры, но почти вся она отключена…

— Уф-ф. — У меня возникло странное желание обнять ее. — Ты правильно поступила. — Черт, да она спасла мне жизнь. — И все, что мы делали на корабле, имело смысл тогда, когда мы это делали, так что забудь об этом. — А вот это уже интересная мысль. — Ты можешь стереть эти записи?

— Да. — Нерешительная пауза. — Но не стану. Они могут оказаться полезными. Кстати, ты стал бы стирать свои плохие воспоминания, если бы мог? Разве они не часть тебя?

Слишком философская мысль для меня. Я встал, если только наполненное стонами усилие по отрыву тела от земли можно удостоить этим словом. Мускулы превратились в пюре, а сердце даже после такого скромного усилия заколотилось.

— А сколько точно воздуха мы потратили?

— Включая продувки? Эквивалент пяти ПВП за полные два часа.

Паршиво. Целых десять километров — на ветер. Если ей захотелось кого-то в этом обвинить, то винить следовало меня. Я не заметил симптомов перегрева, и это стоило нам много воздуха. Захотел бы я стереть это знание?

— Укажи верное направление, — попросил я вместо этого.

— Хорошо. — Она помолчала. — Но сперва, как мне кажется, нам следует усвоить урок, преподанный Эсфирь.

— Кем?

— Это библейский персонаж. Кроме всего прочего я нашла в корабельной библиотеке Библию и прочитала об Эсфирь, хотя тогда я ее не поняла. Теперь, кажется, понимаю. Она сказала: «Я пойду к царю, и если мне суждено умереть, то я умру».

— Что?

— Я пересказываю. Контекст там сложный, но она очень нервничала, потому что ей предстояло обратиться к царю с просьбой, из-за которой ее вполне могли казнить. Она размышляла над этим, затем просто пожала плечами и решила сделать все, что в ее силах. Ее не казнили, но именно ее отношение и привлекло мое внимание.

Я пытался усвоить идею того, что компьютер цитирует мне Священное Писание, не говоря уже о том, что этой библейской притчи я никогда прежде не слышал.

— Ты что, стала из-за меня религиозной? — А еще раньше я гадал, уж не молится ли она. А может ли искин быть религиозным?

— Не в том смысле, какой ты имеешь в виду. Но смерть для меня представляется такой же, как и для тебя, поэтому я о ней, конечно, размышляла. Нет, я лишь пересказала историю, прочитанную в этой книге. Суть в том, что это хорошая альтернатива Джеку Лондону.

К счастью, продувка костюма оказалась неэффективным (по расходу кислорода) способом не дать мне снова перегреться.

Я сказал «к счастью», потому что мне совершенно не хотелось дышать наружным воздухом. Взамен мне пришлось сбросить скорость, а это означало ходьбу, а не бег. Впрочем, бежать я все равно уже был не в состоянии. Засохший пот раздражал кожу не хуже песка, а зуд превратился в серьезную проблему. Пища кончилась, и меня начало пошатывать. И еще меня мучила жажда, даже после того, как я выпил остатки воды.

Чтобы отвлечься, я рассказал Бритни о дюнах Келсо. Как и ее история про Эсфирь, мой рассказ приобретал больше смысла в определенном контексте, поэтому я рассказал ей о родителях. Быть может, иногда разговор действительно равен жизни. А может, важно именно качество разговора. А я очень долго ни с кем душевно не разговаривал.

— Приемные родители никогда больше не привозили меня к дюнам. Но когда я сбегал, то всегда в пустыню.

— Когда?

— Да, я несколько раз сбегал из дома. Первый раз я сделал это всерьез, когда мы жили в Аризоне. Мне как-то удалось добраться автостопом вместе с горным велосипедом до начала Камино эль Дьябло. — Эта старая дорога тянется на 230 километров через местность настолько мерзкую, что ее название полностью оправдывается. В свою лучшую пору, до того как братья Домингесы заново открыли холодный термоядерный синтез и вся Мексика разбогатела, здесь наверняка было полно пограничных патрулей. Но когда я ехал по дороге на велосипеде, там были лишь я, койоты, множество очень грубого щебня и развалины Великой мексиканской стены.

— Я был уже на полпути к Юме, когда на меня кто-то случайно наткнулся. Потом сказали, что мне очень повезло.

— А ты доехал бы сам?

— Может быть. Мне не пришло в голову прихватить запасную камеру для шины, поэтому лишь одна уцелевшая камера отделяла меня от долгой прогулки без капли воды. В следующий раз я сбежал, когда мне исполнилось четырнадцать, и в тот раз я пошел пешком. Мне удалось добраться до Айдахо, прежде чем меня поймали.

— Так вот почему ты перебрался сюда с Земли. Ты искал песчаные дюны. — Она помолчала. — В метафорическом смысле.

Четыре часа спустя дюны уже не были метафорическими.

Прежде гладкий склон блинчатого купола начали разрезать каньоны и холмы. И тут контейнер наконец-то откликнулся на вызов Бритни.

— Получилось! — воскликнула она. — Да, да, да! Теперь осталось лишь найти его.

Вычислить азимут оказалось на удивление легко. По просьбе Бритни я спустился сперва по одному склону холма, затем по другому, а она в это время измеряла силу сигнала, получаемого в ответ на ее запросы от сервомоторов парашюта или от какой-то другой железяки, с которой она общалась. А потом попросила обойти вокруг большой ледяной валун.

И затем, как раз когда гребень, по которому мы шли, закончился, и у меня не осталось иного выбора, кроме как наполовину сбежать, наполовину соскользнуть по наименее опасному склону, она заметила парашют контейнера. Сам я его не видел, но она заверила, что он там, в дюнах внизу — мои глаза по нему скользнули, а она получила эту картинку и обработала ее своими способами.

Последние два километра были адом, перемежающимся с провалами в памяти. Язык стал ватным. Шаги превратились в неуклюжие рывки, и я знаю, что несколько раз падал, включая тот раз, когда просто захотел отдохнуть. Стрелка манометра давно перешла от «не очень хорошо» на «скорее домой». Я был уверен, что Бритни снизила долю кислорода в дыхательной смеси, но она ответила, что это как попытка экономить воду: толку никакого и лишь прибавляет мучений. Если бы под конец вы спросили, как меня зовут, то не уверен, что смог бы ответить.

И все эти два километра Бритни подбадривала меня Эсфирью вперемежку с Джеком Лондоном. Левая, правая. Встань. Иди. Снова встань. Мы или дойдем, или нет, но не сдавайся. Теперь я знаю, что будет, когда перегнешь палку. Руки, ноги и даже живот постоянно сводило короткими злыми судорогами, из-за которых меня шатало. Предел действительно есть: для меня он наступил после очередного шага, когда все тело свело до полной неподвижности, и я лежал, не в силах глотнуть воздуха. Ужасная была бы смерть, если вообще есть иные варианты.

А потом я перебрался через вершину дюны и увидел парашют, распростертый передо мной наподобие маяка и слегка колышущийся под остатками ветра.

На несколько секунд это зрелище меня загипнотизировало. Потом до меня наконец-то дошло, что мне нужен вовсе не парашют… а… вот он, контейнер, лежит на боку в нескольких метрах от парашюта. За этим последовала бесконечная интерлюдия, когда я делал очередной шаг и гадал: как это получается, что я иду к контейнеру, а он не приближается? И неожиданно я оказался рядом с ним, пытаясь сообразить, что делать дальше.