Пленники зимы

– Лобань – пресноводная рыба, она в море не водится…

– Не водится, – опять подтвердил Максим, вычищая внутренности.

– А ты сказал, что на рыбалке был. Выходит, обманул?

Максим собрал голову и внутренности в кулёк, тщательно промыл руки, нож и тушку рыбы и серьёзно ответил:

– Мы на перешейке. Прямо перед нами – море, но позади, в двух километрах – Белгород-Днестровский лиман. Оттуда рыба. Вообще-то из головы можно было бы сварить уху, но уж больно неохота с жабрами возиться. Потому, хозяйка, ушицу будем варить, как в добрые, старые времена варили, из самой рыбы, а не из её куцых мозгов…

– Да не нужно её варить, – с неожиданной горячностью заявила Светлана. Краски вновь вернулись на её лицо. Глаза всё ещё блестели, но чувствовалось, что от удара она уже оправилась. – Просто пожарь и всё, и гарнира не надо.

– Хорошо, – с облегчением согласился Максим. – Как скажешь. Только я на минутку выскочу наружу, чешуя крупная, но всё равно, лучше я там её почищу.

За несколько минут его отсутствия, Светлана успела снять верхнюю одежду и умыться.

– А вот и мы, – жизнерадостно заявил Максим, сбрасывая с ног лапти. – Давай-ка пообедаем прямо сейчас, пока палачи размышляют, как бы получше перед нами извиниться…

– Максим, прошу тебя, оставь свой бравый тон, – осадила она его. – Я влипла, я это понимаю…

Она помолчала, потом продолжила:

– Извини за истерику, и спасибо…

– А спасибо за что?

– А за всё… – она перевела дыхание. – И вот ещё что, тебя они достать не смогут. Позволь, я тут у тебя дождусь их инструкций, а как они скажут что делать, ты меня подвезёшь до какой-нибудь цивилизации, что тут есть: автобус? электричка вроде шумела, и езжай себе. Я тебя в это дело втравила. Я виновата перед тобой.

Ты – хороший человек…

Максим молча, не перебивая, слушал, вытирая полотенцем рыбу и руки.

– Мне иногда так одиноко… – И вдруг она опять залилась слезами. – Мне всегда ужасно одиноко! Я всегда одна! Одна! Я! Я даже поверить не могла, что на свете есть ты, я боялась тебя… Как он мне твою фотографию показал… Я знала, что это не к добру!

Она замолчала, отвернулась к окну, за которым плотный февральский ветер безуспешно пытался разгладить вечные песчаные дюны, густо поросшие высокой, высохшей ещё прошлым летом осокой.

Максим спокойно вернул рыбину на доску и начал разделывать её по-корейски, на мелкие части-полоски, отделяя по возможности от редких костей.

"Да знаю я, – с ожесточением подумал он. – Леденящее, режущее душу одиночество.

Постоянное чувство невосполнимой утраты. И страх, переходящий в ужас, что это будет продолжаться вечно"…

Максим собрал кусочки рыбы в глубокую миску, посыпал солью, добавил перца, вымешал и залил молоком.

– Светлана, – вытирая руки, сказал Максим. – Тебе придётся смириться с мыслью, что я пришёл к тебе не на пять минут и не до утра. Я всегда был с тобой, и всегда буду с тобой. И если есть в твоей жизни что-то незыблемое, на что всегда можно положиться, что никогда не сдвинется с места, не утонет, не сгинет и не пропадёт, то это я…

Она смотрела в окно и молчала.

Максим взял салфетку и старательно протёр стол. Потом достал банку с мукой.

– Мы друг для друга, Света. Мы оба ненормальные.

Она, наконец, обернулась к нему и вытерла покрасневшие глаза.

– Это я ненормальная?

– У всех норма – сперва говорить о любви, и только потом, если сложится, заниматься любовью. А у нас?

Она улыбнулась.

– Чтобы говорить о любви, тебе партнёр не нужен. Ты о любви говорил целую неделю.

– А ты, значит, отмалчивалась? – укоризненно покачал головой Максим.

– Я сопротивлялась, – она опять улыбнулась. – Вот только безуспешно.

– Светлана, – твёрдо глядя ей в глаза, сказал Максим. – Я не сбегу. Теперь это моя война. Теперь это меня достали. Теперь это ты тут ни при чём…

Она чуть нахмурилась и отвела взгляд.

Она вспомнила разъярённый КАМАЗ, выныривающий с невообразимым рёвом из черноты ночи; вспомнила хруст костей и скрежет раздираемой плоти легковой машины, в одно мгновение уничтоженной напором этой ярости; и поняла, что человек, стоящий перед ней, не шутит. Если он вообще умеет шутить.

Опять зуммер. Сообщение.

Максим старательно вытер руки и подтвердил приём.

На этот раз это была самая обычная комната, почти спартанская обстановка, протёртое ковровое покрытие, вылинявшие обои, деревянный стул, на стуле молодой парень с уже знакомыми детьми. Экран монитора очень чётко передаёт испуг и растерянность парня.

– Света, – будто по команде открывает рот парень. – Я ничего не понимаю. Эти люди, – он бросает осторожный взгляд куда-то в сторону, – привели детей и сказали мне, – он сбился, смолк, прислушиваясь к недовольному бормотанию. – Они вежливо попросили меня передать, что произошло недоразумение. Что виновные наказаны, – теперь он открыто смотрел вбок. Дети пыхтели и выкручивались, было видно, что парню стоило больших усилий, сидя на стуле, удерживать их на месте, да ещё повторять за кем-то малопонятный текст. – Все моральные издержки будут компенсированы…

Парень исчез. Под нежный перезвон колокольчиков на розовом экране проплыли слова:

"Приглашаем посетить научно-исследовательское судно "Калима". К вашим услугам радушный приём, ресторан, комфортабельная двухместная каюта, библиотека и увлекательное путешествие за край света. На траверсе Затока будем через пять часов. Об отправке катера сообщим дополнительно. Всего хорошего, друзья, и ещё раз просим простить досадное недоразумение. Если у вас нет возможности сегодня подняться к нам на борт, просим перезвонить по указанному ниже телефону. Будем ждать вас в любое другое, удобное для вас время".

Ниже замигал номер телефона. Судя по коду – одесский.

Максим вдруг почувствовал, как у него отнимаются ноги – сказывалось напряжение последнего часа.

"Успела всё-таки, – подумал он. На глаза навернулись слёзы. – Это моя дочь"!

"Сердце путает ритмы свои и стучит с перебоями…" Он тяжело опёрся о край стола.

Тот даже не дрогнул. На совесть сделано. Руками… Опять запищал зуммер.