Моргенштерн (сборник)

Запах кифа распространился в воздухе, и Миу закрыла глаза от удовольствия. Всё-таки половина прелести этого напитка — его аромат… Жаль, что на этой планете нет аналога чая. Не завезти ли сюда чайные кусты? Аборигены падки до новшеств. Во всяком случае, крепкие спиртные напитки распространились по планете всего за пару лет. Интересно, что основными потребителями рома стали именно моряки. Можно ли это считать примером изоморфизма гуманоидных культур? Надо будет дополнить этот раздел… Впрочем, нет, рановато. Ещё несколько экспериментов, ещё несколько замеров. Спешить не следует. Хорошие работы по сравнительной антропологии пишутся долго.

Тихий гудок вызова отвлёк её от размышлений. Она закрыла глаза и переключила зрительный нерв на внешний канал.

Перед ней появилась маленькая пыльная каморка, заваленная книгами. В продавленном, рыжем от времени кресле сидел человечек в сером костюме.

— Добрый день, профессор, — вежливо поздоровалась Миу.

— Майя, ты невыносима. Я же просил: зови меня просто Айки.

Женщина вздохнула.

— Извините, профессор, но я вынуждена освежить вашу память. Наши отношения построены на do ut des. "Даю, чтобы ты дал". Я готова время от времени давать вам то, что вам нравится — в обмен на то, что мне нужно. Но и то, и другое имеет конечный объём, как и любые услуги. Я готова называть вас «Айки». Или зайчиком, или пупсиком, или маленькой серенькой крыской. Это обойдётся вам в один минет за каждое слово из этой серии. Либо же я называю вас "профессор Бромберг" и вы получаете своё сладенькое. Если, конечно, заслужите.

— Я думал, ты меня немножко любишь, — надулся профессор.

— Скажем так: вы — наименее отвратительный персонаж из всех прочих. В вас хотя бы осталось что-то человеческое… Поэтому я говорю с вами как с человеком, а не как с сексуально озабоченным старикашкой.

— Умеешь льстить, — проворчал собеседник. — Хотя и хамишь. Du hast grosse Maul, как выражается твой дружок Сикорски.

— Минус один минет за "дружка".

— Извини. Беру свои слова назад.

— Извинения условно приняты. А что такое "grosse Maul"?

Бромберг похабно ухмыльнулся.

— "Хлебалище великовато". То есть в смысле — звиздишь много. Такая идиома. Ладно, хватит прикладной филологии. Я достал тебе ту гадость, о которой ты просила. Что мне за это полагается, а?

— Это и в самом деле оно?

Профессор протянул руку и взял с книжной полки красно-белый цилиндрик.

— Одноразовый микрошприц. Вводить препарат можно в любое место. Удобнее всего в плечико… ах, эти твои сладкие плечики… ладно, проехали. Антидот — в белом конце. Вводится так же. Учти, это надо сделать максимум через три часа, потом будет поздно. Но лучше раньше. Вообще-то это, конечно, большая гадость. Мне это сделал один мой ученик, химик. Хороший мальчик.

— Ученик? Бедняжечка. Он, небось, натурал, — протянула Майя.

Бромберг захихикал в кулачок. В такие моменты профессор чем-то напоминал Майе большого богомола разновидности bolivaria brachyptera.

— Отлично. В таком случае я хотела бы это получить. Я настроила вход нуль-Т-портала. Насколько я понимаю, у вас есть незарегистрированный нуль-канал?

Профессор рассеянно крутил цилиндрик в пальцах.

— Послушай, Майя. Это всё-таки очень рискованно. Сикорски не дурак, его так просто не разведёшь. К тому же у него сейчас очень шаткое положение. У меня есть люди в КОМКОНе, и они говорят, что Руди сейчас в большом пролёте. Ещё один провал, и его отправят оперативником на какую-нибудь гиблую планету. На Гиганду, скажем, или на Саракш… Операция на Арбинаде — это его последний козырь в рукаве, который он сможет предъявить в случае чего. Козырёк, правда, слабенький, но других успехов у него сейчас нет.

— В таком случае, скандал с нашим участием ему тем более не нужен. Он отдаст этот козырь, чтобы ещё немножко посидеть в мягком кресле. Присылайте препарат. Или вы испугались? Лучше скажите мне это. Прямо сейчас. Мне тоже не хочется травить себя понапрасну.

Бромберг продолжал крутить цилиндрик.

— Я воюю с КОМКОНом дольше, чем ты прожила на свете, девочка, и каждый раз до смерти пугаюсь… Но будь спокойна, такого случая насыпать им соли на хвост я не упущу. Не в этом дело. Возможно, это прозвучит пошло, но я опасаюсь за твою карьеру. Институт — та ещё клоака. После такого скандала они тебя съедят живьём.

— Возможно. Но у меня нет других вариантов. Вы мне дадите препарат или нет?

— Дам. Твои нуль-координаты те же?

— Те же. Не тяните.

Профессор красивым жестом подбросил цилиндрик в воздух, и тот исчез.

Через мгновение Майя услышала звон.

Она отключилась, и увидела перед собой разбитую чашечку. В луже разлившегося кифа лежал красно-белый металлический цилиндрик.

Майя снова переключилась на внешнее изображение.

— Вы мне чашку разбили, — пожаловалась она. — Саксонский фарфор, восемнадцатый век. Единственная ценная земная вещь, которая у меня была.

— Посуда бьётся — к счастью… — рассеянно заметил Бромберг. — Вот что, — наконец, решился он. — Если тебя всё-таки выпрут из института, я возьму тебя к себе. Можешь передать это Сикорски, когда он потребует тебя к ноге.

— Что-то мне кажется, что это случится очень скоро. Я жду вызова на станцию со дня на день, потому и спешу. А насчёт научного руководства… Очень благородно с вашей стороны. Только учтите: даже если я соглашусь, это не означает, что я буду проводить ночи в вашей постели.

— Перестань. Я на это и не рассчитывал. Но вообще-то, ты слишком бережёшь свои прелести. Небось, на Арбинаде ты куда любвеобильнее.

— А как ещё, если на Земле это единственный способ делать карьеру? Do ut des.

— Не забывай иногда dare.

— Dare, да не даром. Всего наилучшего, профессор Бромберг.

Женщина отключилась, и вместо кабинета вокруг неё сомкнулись стены беседки.

Осколки любимой чашки лежали перед ней, чем-то напоминая хорошо обглоданные куриные косточки. Майя опять подумала, что единственная неприятная особенность местной культуры — вегетарианство. Иногда ей до боли в желудке хотелось жареных куриных крылышек в остром соусе.

Она ещё немного поразмышляла, стоит ли восстанавливать чашку, и каким способом это лучше сделать. Пришла к выводу, что достаточно обычного молекулярного резца, чтобы срастить осколки — после чего небрежным движением смахнула их со стола.

Орбита четвёртой планеты системы ЕН-2355 (Арбинада), станция наблюдения «Артур-3000», 25 декабря 147-го года.

Рудольф Сикорски оторвал, наконец, взгляд от экрана. Лицо его было тёмным от ярости.

— Dreckschwein! Miststueck! — бросил он в лицо сидящей перед ним в кресле женщине. — Freches Luder!

— Очень любезно с вашей стороны, Рудольф. И это всё, что вы мне хотели сообщить? — женщина пододвинула к себе пластмассовую вазочку с вишнями, выбрала крупную ягоду, оторвала от плодоножки. Съела.

— Нет, не всё, — Сикорски слегка успокоился — во всяком случае, он прекратил материться и перешёл на интерлингву. — Пока не знаю, устраивать ли внутреннее расследование, или решить вопрос самому. Ты облажала мне операцию, Майя.

Она старалась не смотреть по сторонам: уж больно убого выглядела стандартная станционная каюта. Единственным её украшением был, пожалуй, огромный круглый иллюминатор, в котором плавал зелёно-голубой диск Арбинады.

— Устраивать расследование — глупо с вашей стороны, — женщина наклонилась над ковром и выплюнула обсосанную вишнёвую косточку. Коротко рыкнула система очистки, и косточка исчезла.

— То есть ты признаёшь, что саботировала операцию? — зло прищурился Сикорски. — Очень хорошо.

— Нет, не признаю, — Майя по-кошачьи улыбнулась. — Давайте посмотрим на факты, Рудольф. Три года назад я, в качестве сотрудника Института Экспериментальной Истории, намеревалась провести ряд полевых исследований на Арбинаде. Моя специализация — нетрадиционные общества середины исторической последовательности, и меня заинтересовала Арбинада как уникальный случай нестандартного позитивного развития. Первоначально речь шла о кратковременных изысканиях. Однако, получить разрешение на них мне почему-то никак не удавалось. В конце концов, выяснилось, что его получение тормозится на уровне КОМКОНа. И что решить мою проблему может некий Рудольф Сикорски.