Маяк на Дельфиньем (сборник)

— А можете ли объяснить, почему назвали себя эргом, не как- нибудь иначе?

Теперь внезапно остановился он, и я по инерции проскочил дальше… Тут я должен сделать не очень лестное для себя признание. Несмотря на бесконечно привлекательную необычность происходящего, головы я, как говорится, не терял, и то, что, беседуя, мы все более удалялись от ракеты, нравилось мне все меньше. Поэтому, вернувшись к Эргу, я будто случайно продолжал идти в том же — обратном — направлении. Не заметив, он пошел рядом, в задумчивости повторил:

— «Эргом»? Действительно… — Странно, казалось бы, осмысливать слово, которым сам себя назвал. Но у меня были основания не находить это странным. Мой спутник просиял: — Ну конечно, «эрг» — термин физический, единица измерения работы, силы… Вполне естественно, что я выбрал именно это определение, — оно наиболее точно.

— Хорошо, — твердо сказал я и взял его за локоть, точнее, хотел крепко взять за локоть, а он легко, ловко увернулся, и я почему- то не обратил на эта внимания. — Хорошо. Давайте говорить прямо. Сколько вам лет? Или — дней? А может, часов и даже минут?..

Эрг сделал нечто, ошеломившее меня противоестественной в данной ситуации обыденностью, — взглянул на запястье с часами.

— Около двух часов… — Как бы прося извинения, пояснил: — Не догадался сразу засечь время. Видите ли, в первые минуты мне в голову не пришло, что я не человек.

Если подобный ответ прозвучал дико, то не для меня. И я спросил:

— А вы ощущаете себя человеком, с которого…

— Скопирован, хотите вы сказать? Не беспокойтесь, определение меня не задевает, ведь оно, по существу, правильно. Хотя и не до конца. Но вот мой вам ответ: пожалуй, не так. Прежде всего, я ощущаю себя эргом.

— Да что же это, наконец, такое?! — вырвалось у меня, и я почувствовал неловкость. — Простите, я сказал о вас как о предмете. Однако и вы должны понять…

Он улыбнулся одними губами:

— Я понимаю, поверьте. Только невозможно ответить однозначно. Сказав «прежде всего эргом», я подразумевал общее состояние, настроение, ощущения… еще кое-что, вам неинтересно это… — Не дал мне возразить, заключил: — Есть и очень многое — от него. — Мы словно договорились не называть человека, о котором шла речь. Эрг продолжал, и песок по-прежнему коротко взвизгивал под его ногами. — Это как запись на звукокристалле слышишь ее впервые и узнаешь все больше. Объем моих знаний о себе непрерывно растет… Нет, знаний о нем, ибо я все-таки эрг.

Со стороны мы выглядели, вероятно, попутчиками, которые увлеклись разговором и потому идут быстрее, чем требуется. Но каждый раз, когда я встречал его взгляд, тревожный холодок подкатывал к сердцу; злясь на себя, я ничего не мог с этим поделать: человек так смотреть не может, даже если бы хотел. Стоило Эргу мимолетно остановить на мне точки зрачков — и я словно натыкался на булавочные острия. Нельзя было привыкнуть, не обращать внимания; это противоречило природе вещей — максимально уменьшившиеся, будто под воздействием слепящего яркого света, зрачки, когда вокруг молочно-тусклый полумрак ночи… Мы опять слишком удалились от корабля. Долой дипломатию! — решил я и теперь уже открыто повторил маневр, поначалу совершенный как бы по нечаянности. На этот раз Эрг спросил:

— Вас что-то тревожит?

— Это понятно! — отрезал я. — Откуда мне знать, что у вас на уме?

Он добросовестно осмысливал услышанное, затем сказал не без гордости:

— Мне ясно. Я сумел увидеть ваши мысли. Надо думать, явственно отразившийся в моем лице протест заставил его добавить:

— Неудачное выражение, не более! Просто… как это? Да, конечно, метафора. Я вовсе не телепат и, следовательно, не способен читать чьи-либо мысли. Дело в другом. «Кристалл» неумолчно звучит в моем мозгу — и вот я уже знаю о ваших отношениях с тем человеком…

— …И данная информация вас развлекает? — резко перебил я.

Господи! Кажется, Эрг смутился.

— Как вам ответить? Конечно, нет! Но… мне неловко, что ли… Сам-то я не имею к этому никакого отношения! — Помолчав, с нажимом произнес: — Ведь я прежде всего эрг. — Открыто, насколько было для него возможно, взглянул мне в глаза и участливо, черт бы его побрал, объяснил: — Если вас что-либо должно беспокоить, то, право же, совсем другое… Не пугайтесь, я пока не уверен, но… кажется, из всех моих чувств самое сильное — стремление жить, существовать. Вы понимаете, что это значит?

«Зззвизг-ззвизг!» — вскрикивал песок под его ногами.

«Зззвизг-ззззвизг!» — лезвием ножа по стеклу отзывалось у меня в ушах.

Странная ночь, мистическая ночь!

Холодная чужая луна висела над ржавой пустыней.

Понимание родилось в отдаленном уголке сознания, хлестко ударило в мозг ледяной волной — я содрогнулся:

— Вы хотите сказать…

— Да, — бесстрастно откликнулся Эрг. — Я… или мы… Не знаю, как и почему рождается жизнь. Но главное мое желание — чтобы она меня не покинула. Энергия переполняет мое существо, вы видите: я не могу остановиться… Не знаю, что я такое, но тому, кто захочет меня уничтожить, прежде самому придется прекратить существование.

Мы шагали плечо к плечу.

«Зззвизг-ззззвизг!..»

Мне было страшно. Интересно, страшнее, чем Солу Рустингу? Глупости, подумал я, нельзя сравнивать меры страха. Это все равно, что пытаться выяснить, кому было больнее — человеку, которому удаляли без анестезии зуб, или сломавшему руку. Все зависит от индивидуальных качеств, от восприятия и прочих привходящих факторов.

Каюсь, я вел себя вопреки всем рекомендациям, созданным специалистами на случай возникновения контакта с неземной цивилизацией. Но и то сказать: во-первых, еще никому не доводилось проверять правильность и универсализм этих предписаний на практике; во-вторых, я был всего-навсего Художник, а не Разведчик и, следовательно, свободен от обязанности досконально знать указанные рекомендации; и, наконец, в-третьих, можно ли было считать Эрга представителем инопланетного, не человеческого Разума — особенно учитывая все известные обстоятельства? А потому я задал ему вопрос, который с определенного момента — а именно с того, когда впервые прозвучало слово «скопирован», — занимал меня больше, нежели мысль о том, что Эрг может быть опасен:

— Почему из всех снимков ожил именно этот?

— Я пока не знаю, только ли он. Когда узнаю — скажу.

— Это случится сегодня?

— Не знаю.

— Значит, вы придете еще?

На мгновенье почудилось: ожили иглы-зрачки! Эрг, казалось, борется с сильным неприятным чувством. Он сухо ответил:

— Конечно.

Меня вновь осенило:

— Но вам этого не хочется?

— Напротив, — угрюмо усмехнулся он. — Мне этого слишком сильно хочется!

Я понимал, что рискую, дразня этого монстра, и все-таки спросил:

— Выходит, не можете бороться с желанием лицезреть меня? — Нет, не мальчишество было движущей силой — хотя Мтвариса не раз упрекала меня именно в мальчишестве, — а желание разобраться во всем. И я добавил: — Это, вероятно, раздражает, причем здорово, а?

Секунду или две я ждал, что он бросится на меня. Затем понял: ничего не произойдет. Право, в способности владеть собой Эрг не уступал «оригиналу». Он сказал изменившимся голосом:

— Меня тянет к вам… как ребенка к матери. Ого! На глазах совершался процесс становления личности, и происходило это весьма быстро. Эрг очеловечивался — и заимствовал у своего прототипа далеко не лучшие черты. Чем заметнее делалось сходство, тем глупее становилась ситуация. Я поймал себя на том, что почти рад встретить по-прежнему мертвенно-острый взгляд его глаз: теперь лишь это помогало сохранять чувство реальности происходящего; в противном случае пришлось бы воспринимать Эрга как человека.

Тут навалилась огромная усталость, и едва ли не равнодушно я задал последний вопрос — в сущности, наверное, главный:

— Вы говорили о жажде существовать, жить… Значит ли это, что ради ее удовлетворения — сохранения себя — вы способны на убийство?

— Убийство? — Эрг явно не понял вопроса, и я знал почему: человеку, с которого он был слеплен, даже мысленно не приходилось обращаться к этому понятию, как и всем нам. — Убийство… — повторил Эрг, судя по всему, напряженно стараясь отыскать нужное в не принадлежащей ему памяти. Нашел — и ужаснулся. Долго молчал. Ответил: — Да.