Заповедник архонтов

Дуэрни даже глазом не повела, только, чувствую, дыхание затаила, а сердечко голубиное так резво стук-постук, стук-постук.

— Отправился живущий правдой поселянин за тридевять земель. Шел-шел и добрался наконец до той земли, где мужики один чуднее другого. Есть такие, что черны, как смоль, другие белы, как снег, третьи, с глазами как щелочки, лопочут по-своему. Все на разных языках говорят, но друг друга понимают. Как услышали просьбу правдивого, говорят: «Проходи, садись, гостем будешь. Каку тебе травку, какой стебелек волшебный, какой цветок надобен, у нас, слышь, их много». Провели они правдивого в дивный сад, тот и выбрал цветок, о котором прозрачный упоминал. Вот так, бутоном, распускается.

Я показал губошлепам на руках, как распускается китайская роза.

— Вернулся правдивый, пришел к гарцуку и говорит: «Позволь дочь твою, благородную мамку, вылечить. Есть у меня надежное средство, от всех хворей помогает». Гарцук дал добро, пожевала юная мамка лепестки с аленького цветка, сразу здорова стала, весела и бодра, порадовалась с часок и села к экзаменам готовиться.

Тут мой голос повеселел, в нем добавилось бодрости.

— …Стал наш поселянин ходить в канцелярию, пилотку нацепил, халат в обтяжку. Захотелось ему на родину съездить, в горы, вот отпросился он у начальника канцелярии. Поехали они вдвоем с молодой женой. Подъезжают к поселению, а навстречу им криводушный. Правдивый к нему: «Здравствуй, браток!» — Тому, вишь, в диковинку, чтобы сам, из главной канцелярии, его братком называл. Пригляделся, а когда узнал прямодушного прежде, чем в тюрьму бежать, на колени бухнулся — прости, мол… Не трожь…

Не тронул его правдивый, а на радостях все и рассказал, как нашел ключ, как прозрел, как взобрался на пальму, ну, и все такое прочее…

Криводушный смекнул, отчего бы ему таким счастьем не попользоваться, и ну в пальмовый лес. Нашел тропинку, добрался до ключа, на пальму влез, ждет ночи дожидается. Скрылись солнышки наши любезные, слетелись прозрачные. Тут один из них и пожаловался, слышь, что гарцуковна выздоровела, экзамены успешно сдала, замуж по обычаю вышла. Видно, подслушал кто-то нас, и ну-ка на пальму, а там криводушный сидит.

Тем дело и кончилось, что погрызли криводушного прозрачные бесы, а правдивый в канцелярии стал служить.

Наступила тишина. Наконец Ин-ту подал голос.

— Ну, прощелыга, и причем здесь ковчег? В чем роль священного сосуда заключается? Истинный путь — это понятно, с этим спорить не будем. Это поддержим и внедрим… Только следует добавить, что прямодушный все силы отдавал строительству ковчега, а криводушный все ловчил, лазейки искал. Тогда финал закономерен, тогда многое становится понятно, и твой рассказ, мошенник, обретает смысл.

После чего все мирно разошлись по каютам.

Несколько ночей я провел в своем кубрике, пока однажды вернослужащий не сообщил мне, что у него во сне что-то промелькнуло. Что-то зримое. На следующую ночь он с радостью доложил, что сновидения хлынули потоком.

С того момента койс не давал мне покоя. Его буквально прорвало. Каждую ночь, все шире и гуще покрывавшую северное полушарие планеты, он вызывал меня, делился увиденным, требовал толкований. Что означают полеты во сне? Я растолковал, значит, растешь. Аппарат страшно удивился — как это? Ну, раздаешься вширь и вглубь. Койс был озадачен. Когда ему привиделось, что он принимает ванну, это был верный знак того, что вскоре ему предстоит любовное наслаждение. Трудно передать, как обрадовался космический корабль! Когда же он увидал, что звезды движутся вверх, я ответил, что, согласно Гиппократу, это означает ненормальное состояние жидкостей в его голове. У меня нет головы, возразил койс. Будет, пообещал я. Потом не удержался и прибавил — будут и слезы, если во сне увидишь разменные монеты. Ну, по-нашему, денежную мелочь. А без слез нельзя, испугался койс. Никак нельзя, добавил я, если не оставишь меня в покое.

«Не бурли. Не забывай, где мы находимся и чем следует заняться в первую очередь».

«Чем?» — спросил космический челнок.

«Приводной станцией. Вот наша цель. Отдыхать будем после выполнения контракта. Вот еще что, ты особо не увлекайся сновидениями, это — опасная штука. Обоюдоострая… Сорви мне цветок, который я мог бы подарить Дуэрни. Обработай его на генном уровне».

«Этой курице? Зачем она тебе?..»

«С таких, как Дуэрни, все начинается. Займись делом. Не поддавайся гордыне, увидал сон — и ладно. Это только первый шаг. Тебя еще крещение ждет, имя следует сменить. Что за имя такое — „Быстролетный“. Кличка какая-то собачья!»

Койс оторопел, ничего не ответил. Потом, после долгой паузы спросил.

«А что, мне и крещение доступно?»

«Об этом не мне судить, но думаю, да».

Через пару дней у меня в руках был цветок — точнее, амулет или генная отмычка, с помощью которой я надеялся снять запрет, наложенный на сознание Дуэрни. Как-то вечером, когда девушка проходила возле меня, я окликнул ее и указал в сторону океана.

— Тянет?

Она промолчала, деликатно почесала бровь.

— Желаешь, хозяйка, чтобы пробудились сны, обернулись явью?

Она еще раз почесала бровь. Я тайно передал ей цветок и предупредил.

— Береги его, хозяйка. Пожуешь на ночь, когда прикажут отходить ко сну. Расслабься, не засыпай, окликни того, кто властвует над снами, а зовут его Создатель, Господь наш, священный Ковчег. Проси о милости — пусть наградит тебя видениями легкими, манящими. Не бойся голоса, незримо проникающего в твои мысли. Подчинись ему и засыпай.

Она так и поступила. Я, лежа за переборкой, уловил ее ментальный зов, прочел заклятье и въявь увидал, как забурлила кровь в юном теле, как забегали зрачки за закрытыми веками. Оцепенение, прежде давящее, сминающее память, обернулось легкой дремотой. Перед очами поплыла туманная взвесь. Наконец она раздвинулась, и гарцуковна увидала гору, возвышавшуюся над темно-синим морем. Остров лежал под голубым небом, его очертания призрачно и радужно переливались, пока не обозначились высокой башней, позолоченной крышей дворца, в котором было собрано столько чудес света, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Я мысленно провел ее по анфиладе украшенных залов. Девушка-губошлепка время от времени ахала и хваталась за шею. Там не было ошейника. Я вывел ее в сад, легкая лодочка с балдахином скользнула к ступеням, спускавшимся к урезу воды. Обширное озеро лежало у подножия дворца, вокруг, по берегам был разбит чудесный сад…

На этом я оборвал видение.

Будь, что будет.

На следующее утро я с трепетом ждал появления Дуэрни на палубе. Запомнила ли она увиденное во сне, проснулось ли в ее душе зыбкое желание иного?

В точно назначенный срок процессия во главе со старцами так и не появилась на палубе. Прошел час, другой. Хват тревожно поглядывал на проем, ведущий в каюты знатных пассажиров. Скоро все находившиеся на палубе примолкли, каждый, не подымая глаз, занялся своим делом. Даже главный инженер Тоот, который обычно не скупился на болтовню или, точнее, на агитацию, замолчал. Он с угрюмым видом драил палубу.

Ближе к вечеру торжественный выход все-таки состоялся, правда, на этот раз порядок церемонии был нарушен. Прежде всего, стражники выволокли из трюма какой-то странный аппарат, напоминавший метровой высоты четырехгранную пирамиду. Одна из стенок была прикрыта двумя шторками. В шторках были вырезаны полуокружья, при соединении образовавшие отверстие размером с шею.

Этта, работавший скребком, ахнул.

— Порази меня прозрачный, это же портативный интеллектор!..

Главный инженер тут же резко и грубо оборвал его.

— Не суетись, товарищ! Держи себя в руках.

Наконец на палубе появились старцы. Далее все как обычно — та же долгая возня с креслами, долгое ерзанье, почесывание, сопение. Наконец тот старик, который располагался слева от меня — это, по-видимому, был Ин-се, — махнул рукой, и на палубу вышла Дуэрни. Конец поводка на этот раз держал в руке Огуст.