Послание Геркулеса

- Входит в должностные обязанности, - пожал плечами Гарри.

Он давно работал в правительственных учреждениях и знал, что проекты, где есть риск, никогда не обнародуются, пока не будет достигнут успех. Разве что уж деваться некуда.

- Черт побери, Гарри, я всю жизнь ждал чего-то вроде этого события и даже надеяться не смел, что оно случится!

Теперь эти сукины сыны начинают путаться под ногами. Слушай, Гарри, у Харли есть шанс сделать по-настоящему полезное дело. Мир во всем мире от этого не получится, но хоть некоторые заборы можно будет посшибать. Мы же до сих пор никогда не действовали как единый биологический вид. Был такой шанс в конце Второй мировой войны, и еще один после холодной войны. Но сейчас, Гарри, сейчас - разве может быть что-то естественнее, чем собрать всех воедино четким и твердым знанием того, что, - как любит говорить Пит, - там кто-то есть? И больше всего меня злит, что Розенблюма сегодняшнее положение более чем устраивает.

- Но мы же не знаем, что может оказаться в передаче, Эд. Мне кажется, это вполне законное замечание.

- Ты прав. Эта штука может взорваться, и будут трупы. Но все шансы против такого поворота. Гарри, какого черта - в прошлом веке почти все время мы сползали к войне, и я не вижу, почему в этом должно быть лучше. Может, нам нужна азартная игра, такая, чтобы играть вместе на одной стороне, и тогда сползание остановится? Перед нами тайна, и куда лучше привлечь к ее разгадке всех, чем стараться самим ее расколоть, никому ничего не говоря. - Он сузил глаза. - И нам надо сделать решительный шаг.

- Вот ты и делай, если хочешь, - ответил Гарри. - А меня уволь. Я не хочу оказаться в Колорадо младшим писарем ведомства по охране диких животных.

Гамбини поправил галстук и посмотрел на Гарри тяжелым взглядом.

- О'кей, я тебя даже понимаю. Но и ты пойми, что мы становимся персонажами истории, Гарри. То, что здесь происходило последние два месяцами то, что произойдет, когда мы разберемся с передачей получше, будут рассматривать и описывать еще очень долго. И я хочу быть уверенным, что, когда будут подбивать бабки, я окажусь не там, где минус.

- Забавно. То же самое говорил Пападопулос.

- Так оно будет, Гарри. Такой масштаб, что не получится по-другому.

- А зачем тебе я?

- Затем, что я не могу просто так ввалиться в Белый дом. А вот ты можешь меня провести.

- Как?

-  Там в четверг будет ежегодное собрание национального научного фонда. Президент будет раздавать награды школь-

никам. Полно журналистов, и идеальная возможность подобраться к президенту. Но сначала я должен туда попасть. Для НАСА, если попросить, несколько билетов выделят. - Гамбини нагнулся вперед. - Ну так как, Гарри?

- То есть тебе наплевать, если меня запрут в горы? Гарри очень хотелось, чтобы все это рассыпалось само

собой. Как его семья. Если Гамбини пойдет к президенту и весть дойдет до Розенблюма, Гарри крупно влип. С другой стороны, что ему могут сделать? Он на гражданской службе, так что уволить его нельзя. Но можно запихнуть в самый глухой угол какого-нибудь офисного небоскреба, где придется целый день скучать над кроссвордами.

В Годдарде ему нравилось, но он ощущал свою второсортность по отношению к людям, которые заглядывают в глубокий космос, пока он им организует социальное страхование. Может, он сам начинал усваивать их презрение к его профессии,

- Я посмотрю, что можно сделать, - сказал он.

- Пригласи еще и Бейнса, - посоветовал Гамбини. - Президент ему симпатизирует.

- Я все время думаю, - произнес Джон Харли своим звучным баритоном, оглядывая два десятка молодых людей, что сидели по обе стороны от его стола, - нет ли здесь среди нас нового Фрэнсиса Крика или Джонаса Солка. Или Бейнса Римфорда.

Оживление в зале, аплодисменты, постепенно захватывающие всех. Римфорд с подобающей скромностью поднялся и поклонился.

Президент снова обратился к школьникам.

- В некотором смысле, - начал он, - достаточно для нас будет задуматься, что нас здесь сегодня собрало вместе. Уверен, профессор Римфорд согласится со мной, что будущее само о себе позаботится. Так что давайте вопрос о нем пока отодвинем в сторону и подумаем о достигнутом. Гордитесь тем, что вы сделали. Радуйтесь своему успеху. Он и привел вас сюда. Но я подозреваю, что для большинства из вас это только начало.

Сидя за одним из дальних столов, Гарри с интересом наблюдал. Харли никогда не говорил по бумажке, всегда экспромтом, и это о нем сказано, что есть люди, которые способны зачаровать публику, читая телефонный справочник. Старожилы Вашингтона утверждали, что он - лучший оратор со времен Кеннеди. Может быть, вообще лучший. Но Гарри никогда по-настоящему не думал о президенте как об ораторе и не считал, что в этом его гений. Когда слушаешь Харли, не возникает ощущения декламации. Скорее будто сидишь напротив на табуретке, в тускло освещенном баре, и ведешь непринужденный разговор. Иногда Харли создавал иллюзию, что разговор двусторонний, обмен мнениями. И уже не важно, кто ты, докер или экономист: Харли с каждым говорил на его языке и часто - одновременно. Дар языков, называл это Том Брокау.

Римфорд явно был необычайно доволен. Они приехали пораньше, по настоянию великого человека, и он побродил среди молодых лауреатов, задавал вопросы, выслушивал ответы, пожимал руки.

Запрос был подан поздно, и потому на почетные места попасть не удалось. Конечно же, Римфорд был возвышен до кресла в переднем ряду. Гарри сидел за спиной школьников, а Гамбини вдвинули между двумя говорливыми представителями школьного округа Индианаполиса, которые в этом году воспитали двух лауреатов. Когда один из них попросил его поменяться с ним местами, он оказался рядом с молодой дамой из Лаборатории реактивного движения, которая, узнав его, тут же начала критиковать всю его манеру руководить проектом «Геркулес» и продолжала выражать свою неприязнь к нему в течение всего банкета.

- Профессор Римфорд, - обратился Харли, - можем ли мы попросить вас вручить награды?

- Это для меня честь, мистер президент, - сказал Бейнс, вставая и спускаясь к трибуне.

Зал снова зааплодировал. Зрелище было специально на репортеров: президент взял на себя роль шестерки, называя имена победителей, передавая грамоты Римфорду, и скромно стоял рядышком, пока космолог вручал награды. Гарри оценил спектакль как блестящий. Неудивительно, что столько людей любят президента, хотя он исполнил так мало своих обещаний.

После конца церемонии президент поблагодарил Римфорда, добавил несколько заключительных фраз и двинулся к двери. Гамбини, захваченный врасплох столь быстрым уходом президента, вскочил на ноги и бросился следом. Но его не охраняла секретная служба, и на него тут же налетели стаей репортеры. Гарри смотрел, как он с отчаянием пытается выбраться, а Харли уходит к двери.

Президент остановился поговорить с Касс Вудбери из Си-би-эс. Подскочила пара других репортеров. Засверкали вспышки, кто-то засмеялся. Зрители, пытаясь подобраться ближе к Харли, проталкивались мимо стула Гарри, кто-то сбил на пол стакан. Гамбини не было видно.

Харли все еще разговаривал с Вудбери, поглядывая на часы и подаваясь к выходу. Хилтон, пресс-атташе Белого дома, держал дверь открытой.

Гарри медленно поднялся, более или менее надеясь, что Харли уйдет и ему не придется встревать в это дело. Но Вудбери пока не отставала. Гарри протолкнулся вперед, влез на сцену и встал между президентом и выходом. Харли как раз пытался закончить разговор с журналисткой.

- Честно, это все, что я могу сказать, Касс, - развел он руками. - Нью-Джерси не просил федеральной помощи. Но если надо будет, мы там будем.

Он отвернулся, улыбнулся в телекамеру, помахал кому-то в зале и дал своим людям знак его вывести.

Гарри был возле самого его плеча, и один из агентов уже на него поглядывал.

Какая-то корреспондентка попыталась что-то спросить насчет Ближнего Востока, и другой агент оттер ее прочь, а Харли направился к двери. В этот момент Гарри попался ему на глаза.