Земное счастье

— У меня примерно то же самое, — сказал Маран. — А тебе не попадались какие-то рассуждения? Попытки, например, объяснить существование пустынных земель? Или происхождение человека?

— Нет. Ни слова. По-моему, они вообще не любят рассуждать.

— Нелюбознательный народец эти стануты, — сказал Патрик. — Ну а что с географией?

— География это, в основном, карты, — отозвался Маран. — Форму планеты они знают…

— Чистое знание?

— Не думаю. Они ведь плавают. Совершают кругосветные путешествия, Дан же сказал, кар Лосор и тому подобное… И, кстати, карты неполные. Не все острова обозначены, не прочерчена северная граница большого материка. С одной стороны, это показывает, что о чистом знании речи нет, с другой… Непонятно, почему они туда не заплывают. Правда, им наверняка известно, что это бесплодные земли, а они, как я понял, народ практичный, из одной жажды открытий в столь сложные и дальние плавания не отправляются. В конце концов, у них всего лишь парусные суда… Это касается не только жителей Стану — всех… И однако за шесть тысячелетий все же могло бы появиться на свет несколько любопытных…

— Все-таки вырождение, — заключил Патрик.

— На выродков они не похожи, — возразил Дан.

— На первый взгляд, не очень, — согласился Маран и повернулся к Миту. — Ну а ты что принес?

— То, что ты просил, — ответил Мит спокойно, кладя на стол несколько листов бумаги, которые он уже некоторое время назад вынул из кармана и держал в руке.

Маран взял листы и стал просматривать.

— Что это такое? — спросил Патрик.

— Я обратил внимание на то, что среди книг нет ни одной по законодательству, — пояснил Маран. — И подумал, что должны ведь у них быть какие-то законы.

— Может, и нет, — сказал Патрик. — Может, у них правосудие вершит король. Единолично.

— Не может король судить каждого крестьянина, — возразил Маран. — Максимум вероятного, что король, так сказать, единолично выдумывает нормы правосудия. Издает законы. И потом мы же видели судилище в ратуше. Я подумал, что искать надо именно там. Или в городской страже… Где ты это взял? — спросил он Мита.

— В страже, — ответил тот лаконично.

Маран передал листы Патрику, у которого их перенял Дан.

— Ничего не понимаю, — сказал он растерянно, кладя бумаги перед Артуром. — Как можно наказывать за намерения?

— Потому тут и мало преступников, — заявил Патрик. — Весьма жестко. Но эффективно.

— Слишком уж жестко, — возразил Дан.

«Уголовный кодекс», изложенный на нескольких страницах, был не только краток. Он был совершенно необыкновенен. Рядом с наказанием за каждое преступление значилась кара за намерение таковое совершить. Если за кражу полагалось от двух до пяти лет тюрьмы, то за намерение — от года до двух. Если убийство каралось пожизненным заключением, то за намерение убить полагалось до десяти лет. Десять лет!

— С ума сойти, — сказал Дан. — Десять лет за намерение, которое может быть просто пьяной болтовней или пустой угрозой. Удивительный народ. Ну и суровость! А ведь все вокруг кажутся такими добродушными… И как это они… — Тут он запнулся и умолк. Наверно, вид у него был достаточно красноречивый, поскольку Патрик тут же спросил:

— Что тебя так смутило?

— Я вспомнил… Вообрази себе, у нас на земле было нечто в этом роде… не совсем в этом роде, но некоторую аналогию провести можно. Не знаю, помните ли вы историю прошлого века…

— Не слишком хорошо, — сказал Патрик нетерпеливо. — Не тяни резину!

— Я имею в виду то, как был положен конец терроризму.

— Исламские войны?

— Это была лишь часть акции, продлившейся добрую четверть века. А остальное… Никакие полицейские операции, нападения на базы террористов, ликвидация главарей и прочие меры не давали полного эффекта, и в итоге пришлось принять специальный закон, кстати, первый из общемировых, по которому все члены террористических организаций, независимо от того, успели они что-либо взорвать и кого-то убить или нет, подлежали превентивной изоляции. Проще говоря, их всех сунули в кутузку, вернее, совали в течение пары десятков лет, пока они не угомонились. Тоже выходит как бы за намерения.

— Но тут нет террористов, — возразил Патрик. — Тут нет ни взрывчатки, ни оружия, ни убийц-маньяков.

— Откуда ты знаешь? Может, где-то…

— Где? И, кроме того, в этом кодексе нет ни одного упоминания о терактах. Сплошная мелочь — кражи, подлоги, мошенничество… Максимум — обычное убийство.

— Вы не обратили внимания на главный парадокс, — заметил Маран. — Чтобы карать за намерения, надо о них знать. То есть либо иметь сильную, умелую полицию, либо все здесь должны быть доносчиками. Однако полиция…

— Полиция тут никакая, — сказал Мит. — Я свел знакомство с несколькими стражниками, в том числе двумя довольно высоких чинов. В смысле сыска это абсолютный нуль.

— Что же, выходит, здесь все следят друг за другом и доносят? — поразился Дан. — Никогда б не подумал. Непохоже.

— Непохоже, Маран, — сказал Патрик. — Ты, по-моему, заблуждаешься.

— Я не заблуждаюсь, — возразил Маран, — потому что я с вами согласен. Действительно непохоже.

— Но что тогда?

— Загадка, которую надо решить. Запишем отдельно, так сказать. Что ты еще раскопал, Мит? Насчет кариссы с Гортом выяснил?

— Выяснил. История старая. Твоя карисса принадлежит к весьма знатному роду, ее отец доводился королю чем-то вроде двоюродного брата. Ее прочили в жены наследнику престола. Но после смерти отца, а умер он довольно давно, семейство постепенно обеднело, мать не справлялась с делами, взяла какого-то любовника-обиралу, словом, в итоге она оказалась бесприданницей. Не мать, разумеется, а дочь.

— Ее зовут Вилиа, — уточнил Маран.

— Да. По местным традициям бесприданница не может войти в королевскую семью. Тогда король решил сам дать ей приданое, как-никак она доводится ему двоюродной или троюродной племянницей. Он положил какую-то сумму… здесь у них своя система, ростовщики, что-то такое… ну скажем, в банк, когда ей было семнадцать лет. Брачный возраст тут двадцать. Но прежде, чем красавице Вилии стукнуло эти двадцать, Горт ухитрился сделать ребенка одной из придворных дам своей матери королевы, девице из тоже хорошей семьи. Получился скандал. Пока судили-рядили, девица умерла при родах, произведя на свет мальчика. Ну и благородный Горт возьми да и признай сына.

— Что из того?

— Дело в том, что по их законам трон наследует не обязательно рожденный в браке ребенок. Достаточно, если он признан королем как свой.

— Понятно, — сказал Маран. — То есть, если б карисса, вернее, Вилиа, вышла за Горта, ее ребенок наследником не стал бы.

— Именно так. Ну она и разорвала уговор. И началась история с приданым. Вилиа сочла, что поскольку во всем виноват Горт, деньги должны достаться ей. А Горт считает, что поскольку от брака отказалась она, то…

— А что король? — спросил Патрик.

— Король не вмешивается. Он предложил им поделить деньги, но те уперлись. А вклад сделан так, что получить его могут только они вдвоем. То есть им надо договориться. А они никак не найдут общий язык. Уже семь или восемь лет.

— Скупердяй этот Горт, — сказал Дан. — Мало ему королевства?

— Это дело принципа, — возразил Мит. — Он обижен, что его отвергли и предпочли кара Асуа. Впрочем, с каром он в дружбе. Но все равно обижен.

— Ничего себе! — удивился Дан — После такого скандала…

— Это пустяки. Он же ее не бросил и собирался сделать королевой. Как-никак.

— Это все хорошо, — сказал Маран. — Но мало что проясняет. Дело в том, что карисса уже дважды заговаривала со мной про перстень. Ну перстень Горта, который я у него выиграл. Это меня не удивило, я так и думал, что ее интерес ко мне обусловлен неизвестным обстоятельством…

— Почему? — спросил Артур.

— Ну не станет высокородная дама каждый день приглашать к себе мелкопоместного дворянина с далекого острова Земля, не имея на то веских оснований. Собственно, про перстень я подумал сразу… Вчера она оставила меня ненадолго наедине с каром, и я навел разговор на кольцо. Кар объяснил мне, что это личная печать Горта.