Журнал «Приключения, Фантастика» 5 ' 95

— Остановить! — закричала она еще громче. Но человек только руками развел.

— Автоматический, неподконтрольный и неуправляемый процесс, — прохрипел он.

И получил еще один удар — последний в своей гнусной жизни.

Таёка не знала, куда бежать, что делать. Она готова была в щепки разнести эту тюрьму, поубивать тут всех — от простых надзирателей до палачей. Дил! Ее любимый, единственный Дил! Через минуту от него останется лишь мумия. Нет! Это невозможно! Она убьет себя тут же, на месте!

Прозрачный саркофаг приближался. Сейчас должен был произойти переход тела. И тогда… И тогда в камеру смерти ворвались один за другим оба андроида. В последний миг один из них успел втиснуться между двумя саркофагами, развести их. Другой обрушил на что-то невидимое бронебой. И сразу стало темно.

Назад! Немедленно назад!

Когда Таёка влетела в бот, Дил Бронкс и оба андроида уже лежали в приемном отсеке. Она согнулась над ним, прошептала в лицо:

— Любимый!

— Таёка? — недоуменно прохрипел Дил. И открыл один глаз. Он был налит кровью. Второй оказался не лучше.

— Они тебя били?!

— Били! — сознался Бронкс.

— Ничего, плохо били, — сквозь рыдания прошептала Таёка, — я еще добавлю!

Она неожиданно сильным рывком взвалила мужа на себя, перенесла в рубку. Опустила.

— Наверх!

— Мы уже давно идем наверх, — ответил «мозг». И мрачно добавил: — Глубинная атака.

— Врешь!

«Мозг» промолчал. Он готовился исчезнуть навсегда в небытии.

— Ничего, пронесет, — успела шепнуть Таёка, прижимая к себе Дила Бронкса.

Не пронесло. Стена багрового огня поглотила бот, завертела его словно щепку в волнах водопада, швырнула в ад. Но еще прежде умирающий бортовой «мозг», последним, предсмертным усилием успел выбросить на недосягаемую высоту, выбросить аварийной катапультой черный шар, в котором прижавшись друг к другу, сидели полуживые люди — Таёка и Дил Бронксы.

Шар поднялся выше облаков, когда его стал нагонять вторичный кроваво-черный смерч, всесжигающий язык глубинного удара. Шар уже прекратил движение, готовый рухнуть в ад преисподней. Но вынырнувшая из-за туч капсула мягко, будто ребенка, вобрала его в свое чрево и взмыла вверх.

Светлана смотрела на себя в зеркало. Нет, ничего не изменилось, точно такая же как и была, ну прическу сменила, ну форму бровей, а все остальное прежнее. Она дотронулась пальцами до щеки, провела вниз, потом ущипнула себя за подбородок. Все без обмана.

Прошло столько времени, а она никак не могла поверить, что вновь обрела плоть. Там она была бесплотной, там она была тенью. В Осевом. Или все только примерещилось, пригрезилось? Нет! Она все помнила… но вспоминать не хотела, боялась — призраки, белый туман, страшные и тягостные мысли, вечная разлука и короткие, почти сказочные явления Ивана — то ли было, то ли нет. Тогда ей казалось — только бы вернуться, каждый день станет праздником, раем на земле, только бы увидеть настоящее солнце, зеленую траву, деревья, живых людей, Ивана… больше ничего и не надо, ходить ежеутренне в Храм, свечи ставить да молиться под образами. Но вот она здесь, и все по-прежнему, будто и не уходила в мир теней, и праздник что-то уж слишком быстро пролетел, и снова все буднично, серо. И тревожно.

Да, именно тревожно. Самые счастливые деньки ушли. А были они в подземной психушке, рядом с Иваном. Сколько их было — пять, шесть? Она точно не помнила. Она жила им. И собою. Она ловила каждое ощущение, самое малое и слабое, она любила и упивалась любовью. Он принадлежал только ей. А она — ему.

А сейчас он принадлежит всем — России, Земле, человечеству. Он далеко, очень далеко. И не докричаться… хотя вон он, сидит напротив, в кожаном темно-коричневом кресле на гнутых и массивных резных лапах. Сидит и смотрит — в пустоту, ни во что!

— Иван! — тихо позвала она.

Он не откликнулся.

— Иван?!

— Ты что-то сказала? — Он встрепенулся, словно разбуженный.

— Я видела вчера, как смыло Австралию. Ее просто смыло гигантской волной…

— Я тоже видел это, — сказал Иван сурово, будто давая понять, что разговор закончен.

— Но там были миллионы людей, — возразила Светлана.

— Они переждали в убежищах. Многие поднялись в воздух, так что не переживай, мы предупредили за два часа, и они успели!

— Но все дома, вещи, даже собак, кошек… я все видела, их унесло в огромном водовороте! — Голос у Светланы дрожал. — Огромными льдинами разбивало вдрызг здания, подвесные дороги, машины летели как осенняя листва. Там все смыло!

Иван поморщился, отвернулся. Светлана преувеличивает — цунами прокатило только по побережью, на двести миль вглубь материка, не больше. Они сделали, что смогли. Он пошел против самого себя, он умерил заряд, и теперь в гигантской воронке сгинул антарктический подземный дворец, но инкубаторы с проклятой нечистью остались целы. Он пожалел людей и он сыграл на руку выродкам, теперь концы в воду — тайная ложа Синклита ушла, дворца как не бывало. Ну и что дальше?! Надо быть безжалостным, надо было бить в полную мощь! Да, погибли бы миллионы невинных. Но так их погибнет в сотни, в тысячи раз больше. Смыло Австралию! Бабий вздор. Вот когда начнется, тогда все вспомнят, все скажут спасибо, еще и упрекнут, мол, слишком жалостливый был. А ежели ничего не начнется? Ну, вдруг?!

Иван уставился на Светлану.

— Ты просто устала. Тебе надо отдохнуть.

— Нам обоим надо отдохнуть!

Иван улыбнулся.

— Мне это удастся сделать только на том свете, — мрачно пошутил он.

— Не каркай!

— Каркай, не каркай, а все уже закручено. Один гадюшник мы раздавили, как не было! — Иван с силой ударил кулаком по столу. — В Европе чисто. Сигурд, да и Семибратов тоже рвутся на Запад. А там бои, понимаешь, бои за каждый город, за каждое вшивое поселение. Командование умотало, даже наша разведка не знает, где оно, а части бросило в огонь! Они же тупые, они думают, что демократию спасают — это перебив-то половину своего народа! Мы бы их накрыли за четыре часа, да там перемешались все, там сумасшедший дом, Света. Мы уже пятьдесят семь ракетных атак отбили. Тринадцать спутниковых баз уничтожено! Половина Пскова разрушена! Кельн в руинах, Мадрид снова горит, и Константинополь, ты представляешь, термоядерную сбили над самым городом, в вакуумный мешок, с выбросом, радиация не прошла, но волной полсотни небоскребов повалило, слава Богу Святая София устояла, молитвами нашими! Мы их бережем, щадим, сукиных детей, а они лупят и лупят! А нам беречь силы и запасы надо, понимаешь?! Для гостей из Системы, с ними похлеще придется, попомни мои слова!

— Там одни андроиды, — Светлана сама осерчала, — нечего их жалеть, мы людей губим своих, а за них машины и нелюди воюют!

— Но в городах-то и люди еще живут, не всех поубивали. И возле каждого крупного, почитай, база! — Иван говорил медленно, будто разъясняя урок бестолковому ученику. — И базы эти нужны нам. Проще простого их уничтожить, в воронки километровые обратить. А с чем сами останемся? Ты помни, что не ради войны воюем, не ради славы и гонора идем на смерть, а чтоб Земля единой стала. Нам бы только успеть! И у выродков Системы и у наших выродков расчет простой, чтоб мы себя в усобице перебили, чтоб нас голыми руками взять да еще и потешаться над нами, мол, олухи, простофили, сами себя перебили, на распыл пустили! Нет! Не перебьем! Не ослабим силы Земли, а умножим! Вот так!

Иван говорил все верно. Но страх и тревога не проходили.

— Япония выжидала. Но ведь могла ударить в спину? Могла! Раздавить ее вооруженные силы, дело трех часов. Но так с каждым. А если подойдет Седьмая Межзвездная эскадра? А она может подойти. А если ударят разом три мобильные космические, околосистемные группировки, пока затаившиеся, выжидающие, но не принявшие ультиматума?! Эта непрекращающаяся бойня может стать затяжной, может обернуться кое-чем похуже любого разоружения или «перевооружения». Нет, прочь сомнения!

Вчера к Ивану в кабинет привели бывшего президента Всеамериканских Штатов. В наручниках. Вид у него был помятый и жалкий.