Журнал «Если», 1992 № 03

Четвертый день тоже не принес Пэдуэю успокоения. Охрана казалась чем-то взбудораженной. Он пытался расспросить солдат и понял из их нелюбезных объяснений, что возле Террачины должен состояться большой совет, где готы будут обсуждать свои планы после потери Неаполя.

Мартин разговорился с одним из содержащихся под стражей патрициев:

— Ставлю солид, — заявил он, — что Теодохада скинут, а на его место изберут Виттигиса.

Патриций, бедняжка, клюнул и пошел на спор…

Вскоре Пэдуэя навестил Томасус-сириец.

— Тебя хотел повидать Нерва, но у него не хватило денег на достаточно большую взятку… Как тут с тобой обращаются?

— Терпимо. Нельзя сказать, что кормят вкусно, зато обильно. Лиудерис убежден, что я причастен к некоему заговору против Рима. Это плохо — вдруг решится на крайние меры, чтобы добиться от меня признания.

— Да, заговор действительно существует. Но по крайней мере несколько дней ты можешь не беспокоиться. Лиудерис уехал на совет, готы пока в замешательстве… Утром отправили последний твой ящик. Эбенезер-еврей через две недели собирается во Флоренцию. Он присмотрит, чтобы твои работники не удрали со всем имуществом.

— Если они уже не удрали… Есть какие-нибудь известия о ходе военных действий?

— Никаких, кроме того, что Неаполь очень сильно пострадал. Захватив город, гунны Велизария вышли из-под контроля. Впрочем, ты, должно быть, это знаешь. Уверен, что неким магическим образом тебе открыто будущее.

— Возможно. Кстати, Томасус, ты сам — на чьей стороне?

— Ну, я как-то не задумывался… Скорее, за готов. У итальянцев боевого духа — как у кроликов, так что стране все равно не быть независимой. А если уж нами должны править иноземцы, то пусть лучше готы, чем юстиниановские сборщики налогов. Этого не способны понять только ортодоксы, к примеру, мой кузен Антиох. Они совершенно теряют голову, едва заговорят про арианскую ересь.

Перед уходом Томасус спросил:

— Может, тебе чего-нибудь принести? Не знаю, позволит ли стража, но…

Пэдуэй задумался.

— Пожалуй. Принеси мне красок.

— Красок? Ты хочешь побелить аврелианскую стену?

— Нет, я имею в виду краски для картин. Ну, знаешь… — Он неопределенно помахал рукой.

— А, понятно. Да, это поможет скоротать время.

Пэдуэю надо было подняться на стену, чтобы сверху осмотреть лагерь в поисках пути бегства. Поэтому, когда Томасус принес все необходимое для занятий живописью, Мартин обратился за разрешением к начальнику охраны, хмурому раздражительному типу по имени Хротиг. Хротиг кинул на него косой взгляд и буркнул одно слово: «Ni!»

Пэдуэй скрыл свое разочарование и удалился поразмыслить на тему «Как завоевать друзей». Остаток дня он экспериментировал с весьма замысловатыми для непривычного человека орудиями художника. Товарищ по несчастью, заключенный римлянин, разъяснил ему, что рисуют водяными красками на покрытой воском доске, а затем доску разогревают, чтобы воск размягчился и впитал пигмент. Дело это весьма тонкое — если доску перегреть, воск расплавляется и краски текут.

Пэдуэй не был профессиональным художником. Но все археологи немного разбираются в рисовании и черчении. Поэтому на следующий день Мартин довольно уверенно спросил Хротига, не хочет ли тот заказать свой портрет.

Впервые на суровом лице начальника стражи едва не возникла довольная улыбка.

— А ты можешь?

— Попробую, капитан. Не знаю только, как выйдет. А то получится сатана, у которого живот прихватило.

— Кто получится? Кто? А, понимаю! Ха! Ха! Ха! Ты неплохой парень!

Так Пэдуэй написал портрет. На его взгляд, изображение на портрете напоминало любого бородатого разбойника, но Хротиг в восторге клялся, что это просто вылитый он! И уже не возражал, когда Пэдуэй снова обратился за разрешением подняться на стену, чтобы оттуда рисовать пейзажи.

Объяснив, что ему нужно найти самый лучший вид, Мартин обошел стену по периметру и обнаружил, что с северной стороны стена примыкает к речной заводи, поросшей водяными лилиями.

Он переваривал полученную информацию, когда его внимание привлек шум в лагере — несколько охранников, особо не церемонясь, швырнули наземь узника в богатой готской одежде. Пэдуэй узнал Теодегискеля, сына короля. Это было интересно. Мартин кинул последний взгляд на заводь и торопливо спустился по лестнице.

— Найм, — сказал он. — Привет.

Теодегискель сидел на корточках, привалившись спиной к стене, помятый и исцарапанный; под его глазами красовались огромные синяки. Римские патриции, перешептывающиеся в отдалении, поглядывали на него с язвительными ухмылками.

— А, это ты, — пробормотал Теодегискель, подняв голову. Его самоуверенность улетучилась, словно воздух из проколотого баллона.

— Вот уж кого не ожидал здесь увидеть, — сказал Пэдуэй. — Похоже, тебе несладко пришлось.

— Э-э… — Теодегискель болезненно поморщился, ощупывая тело. — Попались те самые солдаты, которых мы предали бичеванию за то, что нас арестовали… — Неожиданно он улыбнулся, сверкнув сломанным передним зубом. — Впрочем, я на их месте поступил бы так же. Вот уж чего у меня не отнять — всегда понимаю чужую точку зрения.

— За что тебя взяли?

— Ты не слышал? Я больше не сын короля. Точнее, мой старик больше не король. Совет сместил его и избрал этого кретина Виттигиса. А тот, естественно, на всякий случай приказал меня арестовать.

— Ай-ай-ай, как плохо.

Теодегискель снова болезненно скривился.

— Только не делай вид, будто тебе меня жаль, — я не такой осел. Но, может, ты подскажешь, как здесь жить — чего ожидать от стражи, кому дать взятку…

Пэдуэй, исходя из собственного опыта, проинструктировал молодого человека, а затем спросил:

— Где сейчас Теодохад?

— Не знаю. Последнее, что я слышал — он собирался в Тиволи, с глаз долой да подальше от шума. Однако на следующей неделе должен приехать сюда — тут у него какое-то литературное исследование.

Суммировав свои знания из истории этого периода и то, что удалось выведать, Пэдуэй составил довольно ясную картину событий. Теодохада с трона сбросили. Новый король, Виттигис, попытается организовать упорное сопротивление. Результат для Италии будет катастрофический, хуже, чем безоговорочная сдача. Безмозглый Виттигис не сможет победить войска Империи. И начнет военную кампанию с фатальной ошибки — уведет армию в Равенну, оставив Рим под защитой слабого гарнизона.

Но и Византия одержит победу лишь после долгих лет разрушительной войны, буквально стерев классическую цивилизацию с лица земли. Так что же делать?

Пэдуэй никому не отдавал предпочтения: ни готы, ни Империя не могли обеспечить спокойную жизнь. Его сердцу были близки либеральный капитализм или социалистическая демократия, но Мартин сомневался, что какая-либо из этих систем могла бы существовать в шестом веке.

Если готы были ленивы и невежественны, то греки были жадны и корыстны. Однако выбирать не приходилось. Итальянцы были слишком кротки, чтобы жить независимо, и Мартин прекрасно это осознавал.

В сущности, правление готов ничего дурного не принесло. Более того, они насаждали терпимость в людях, чьи представления о свободе сводились к свободе вешать, топить или сжигать членов всех сект, кроме своей собственной. Кроме того готы относились к теплому полуострову, как к райскому уголку, милому приюту, который должно оберегать и сохранять. Подобного просвещенного отношения трудно было ожидать от франкских Меровингов или ненасытных грабителей Юстиниана.

Значит, идеальное решение — быстрая победа готов. Как им помочь? Если бы король прислушался к его советам… Но с Виттигисом, упрямым и тупым как бык, каши не сваришь. Другое дело — старый, витающий в облаках Теодохад…

У Пэдуэя начал созревать план.

Когда вновь пришел Томасус, Мартин обратился к нему с просьбой:

— Мне нужны свечи и несколько фунтов серы, смешанной с оливковым маслом так, чтобы получилась густая вязкая масса. И сорок футов прочной веревки. Ты не поверишь, но идею мне подала наша сладострастная Джулия. Помнишь, как она вела себя, когда я окуривал дом?