Источник забвения

— Успокойся, милый. Все образуется. Я люблю тебя.

— Не знаю, как оно образуется. Но когда осознаешь вдруг, что всю жизнь занимался чепухой, что никогда, ни одной минуты не чувствовал себя полноценным человеком… И ты рвешь со старым, а нового ничего нет, или все — фантасмагории…

— Я люблю тебя…

— И я знаю теперь, знаю — только ты одна, только ты!

— Я люблю тебя, — повторила бы она. — Я очень люблю тебя. Я люблю тебя навеки.

— Люби меня! — горячо сказал бы он. — Люби! Это — все! Ведь это бессмертие!

— Я люблю тебя навеки…

— Оставайся со мной навсегда! — сказал бы он.

— Да! — восторженно ответила бы она…

Визин вздрогнул, взметнул головой, словно избавляясь от наваждения. Ему сделалось стыдно, как будто кто-то подслушал его сентиментальные мысли, как будто поймал себя на том, что публично исповедался в пошлости. И он вслух, нарочито громко произнес:

— Литература!

Он достал черную папку, развязал ее; там, в самом конце, был помещен любопытный кроссворд; в клетки следовало вписать имена авторов различных изречений и афоризмов.

Визин сидел, избавляясь с помощью мэтровского фокуса от томительности ожидания, и время от времени взглядывал на темнеющее озеро. Почти никого из авторов изречений он не мог вспомнить… В который раз зашевелилась в голове назойливая мысль, что кто-то его морочит, и он подумал, что если эта мысль утвердится, то будет окончательно и навсегда перечеркнуто то, что до сих пор было «Визиным». Он решил, что в таком случае обязательно и внешне изменится — ведь когда человек сходит с ума, то он, говорят, внешне перестраивается настолько, что даже близкие не сразу узнают его…

Тоня не пришла ни вечером, ни ночью. Никто не пришел. И не позвонил.

6

Уже с утра было жарко.

Улица повела Визина к базару. Она была сегодня довольно людной: шли с сумками, мешками, шли семейно и в одиночку, ехали на мотоциклах, на велосипедах, то и дело проносились на трескучих мопедах мальчишки.

Чем ближе подходил Визин к базару, тем на улице становилось теснее. Тут уже было большинство явно деревенского люда: загорелые руки и лица, сапоги и кепки у мужиков, а на женщинах — платочки; им, по-видимому, не было жарко. Иные здоровались друг с другом, пожимали руки, обнимались, заводили разговоры: они тут, в райцентре, могли встретиться, поделиться новостями своих сел и деревень; они, конечно, приехали сюда по делам — на базар, в больницу, в райисполком, в суд, на эпидстанцию, на базу и так далее, но всегда не исключалась и вероятность случайной встречи с знакомым, что, надо думать, приятно, если уж остановились и говорят; а кто-то конечно навещал своих друзей или родственников — жителей Долгого Лога. Одни уже докончили со своими делами, другие только принялись за них; шли удовлетворенные и неудовлетворенные, усталые и бодрые, трезвые и навеселе, и может быть, сейчас была среди них и сама Екатерина Кирилловна Кравцова, хотя и маловероятно, если информация экс-председателя объективна. Они шли и шли, и им не было никакого дела до бородатого субъекта в джинсовом костюме, мрачновато поглядывающего из-под белесых бровей и то и дело вытирающего носовым платком мокрое лицо.

А за домами, за палисадами, за горбатыми огородами поблескивало озеро, однако никакой свежести оно уже не несло: опять уже накалился воздух, жара вступала в полную силу.

Вот улица расширилась, и на противоположной стороне Визин увидел арку на кирпичных столбах, и на ней — крупные, продолговатые буквы дугой «Районный колхозный рынок». Визин прошел мимо.

Автостанция располагалась в небольшом зеленом домике с зарешеченными окнами; справа был въезд с улицы, слева — выезд, а за домиком просторный, в ямах и рытвинах двор, забитый пыльными, разномастными автобусами. Иногда одна из машин оживала и, рыча и переваливаясь, ползла к выезду, и к ней устремлялась цветастая, энергичная толпа.

В домике было душно. Повсюду — на скамьях вдоль стен, на полу, — сидели люди, преимущественно немолодые женщины, старушки и деды сельского обличья. Возле окошечка с надписью «Касса» теснился народ. Из невидимого динамика то и дело раздавался оглушительный женский голос, оповещающий об очередном рейсе.

На Визина смотрели; он был нездешним, и эта нездешность в маленьком помещении бросалась в глаза, она была неминуемой приманкой. Он старался не замечать взглядов — от них было неприятно — и все внимание сосредоточил на карте-схеме с автобусными маршрутами. Коричневые лучи, ломаясь, разбегались во все стороны от большого красного кружка, изображавшего Долгий Лог. Один из лучей отстреливал прямо на север и упирался в кружочек с названием «Рощи». Над головами людей у кассы висел щит с расписанием: до Рощей ходило два автобуса — в 6:45 и 14:20. Визин спросил у сидевшей на мешке женщины, сколько туда километров, — она не знала. Не знала и другая женщина, и старик, и шнырявший рядом мальчишка.

Визин вышел. Только что подали автобус, и на скамейке в тени освободилось место. Он сел. Делать было нечего.

Он просидел минут сорок. И справа, и слева слышалось о недавнем стихийном бедствии… «Картошку — как катком… Дорогу завалило бревнищами… А у нас электричество уже на другой день наладили… А наш председатель приказал бросить радио налаживать и — всем на покос: без радио, говорит, проживем, а без сена — каюк… В Прутове семью в собственном доме придушило…» Старухи, передавая друг дружке подробности, крестились машинально — «Господи Исусе, спаси и помилуй…»

Визин как бы искоса, нехотя поглядывал на это жизнетечение, однако чувствовал, что его понемногу засасывает, и у него не было энергии сопротивляться: струйки, пылинки, комочки местного бытия внедрялись в него спокойно и неназойливо; он не заботился о том, сколько и чего осядет, он понимал: все равно таким, каким он сюда прибыл, он уже не останется. По временам, правда, все в нем вдруг сжималось, как будто рядом была опасность, а он по легкомыслию забыл об осторожности, но то лишь были мгновенные вспышки — в следующую секунду уже становилось очевидным, что все идет, как и должно идти, и по-иному не может; запущен пребывавший до определенных пор в бездействии какой-то мудреный механизм, и его уже не остановить, а управлять им приходится только еще учиться.