Трилогия о капитане Немо и «Наутилусе» в одном томе

— Попробуем! — повторил инженер.

Дело было 30 октября; неизвестный с острова Табор уже девять дней провел в неволе, в Гранитном дворце. Было жарко, и солнечный свет заливал остров.

Когда Сайрес Смит и Пенкроф вошли в комнату, пленник лежал у окна и смотрел на небо.

— Идемте с нами, друг мой! — сказал ему инженер.

Неизвестный вскочил. Пристально посмотрев на Сайреса Смита, он пошел вслед за ним, а моряк, шагая позади, всем своим видом показывал, что ничуть не верит в успех предприятия.

У дверей Сайрес Смит и Пенкроф усадили неизвестного в подъемник, а Наб, Герберт и Гедеон Спилет ждали внизу. Корзина спустилась, и через несколько минут все собрались на берегу.

Колонисты отошли от незнакомца, чтобы не стеснят его.

Он сделал несколько шагов к морю, глаза его возбужденно блестели, но он и не думал убегать. Он смотрел как волны, разбившись об островок, лениво плещут о берег.

— Пока он видит только море, — заметил Гедеон Спилет, — и оно, быть может, не вызывает у него желания убежать.

— Вы правы, — ответил Сайрес Смит, — надо его отвести на плато к опушке леса. Там испытание будет убедительней.

— А ведь бежать-то ему не удастся: мосты разведены, — заметил Наб.

— Как же, — воскликнул Пенкроф, — так он и испугался твоего Глицеринового ручья! Он мигом через него переберется!

— Посмотрим, — только и сказал Сайрес Смит, глядя в глаза своему подопечному.

Колонисты отвели неизвестного к устью реки Благодарения; поднявшись по левому берегу, все вышли на плато Кругозора.

Когда неизвестный очутился на опушке леса и увидел роскошные деревья, листву которых колыхал легкий ветерок, он с упоением стал глотать благоуханный лесной воздух, и глубокий вздох вырвался из его груди.

Колонисты стояли поодаль и готовы были схватить его при малейшей попытке к побегу.

И действительно, несчастный чуть не бросился в ручей, отделявший от него лес, — мускулы на его ногах на миг напряглись… Но он тотчас же отступил, опустился на землю, и крупная слеза скатилась по его щеке!

— Ты плачешь, — воскликнул Сайрес Смит, — значит, ты снова стал человеком!

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Да, несчастный плакал! Очевидно, какое-то воспоминание тронуло его душу, и, как сказал Сайрес Смит, слезы пробудили в нем человека.

Колонисты отошли, оставив его на плато, чтобы он я почувствовал себя на свободе, но неизвестный и не думал пользоваться этой свободой, и Сайрес Смит вскоре отвел его в Гранитный дворец.

Спустя два дня после этой сцены неизвестный как будто стал интересоваться жизнью колонии. Было ясно, что он все слышит, все понимает, но упорно не желает разговаривать с окружающими. Однажды вечером Пенкроф, приложив ухо к двери его комнаты, услышал, как он бормочет:

— Нет, только не им!

Моряк передал его слова товарищам.

— Тут кроется какая-то печальная тайна, — проговорил Сайрес Смит.

И вот, наконец, неизвестный взялся за работу — он начал вскапывать грядки на огороде, но часто бросал лопату и подолгу стоял неподвижно, погрузившись в свои думы; колонисты по совету инженера не нарушали уединения, к которому он так стремился. Если кто-нибудь приближался к нему, он убегал, и его плечи содрогались от сдержанных рыданий.

Быть может, его мучили угрызения совести? Так, вероятно, оно и было; однажды Гедеон Спилет, не выдержав, сделал следующее замечание:

— Он молчит потому, что должен сделать слишком тяжкое признание.

Пришлось запастись терпением и ждать.

Несколько дней спустя, 3 ноября, неизвестный, работавший на плоскогорье, вдруг бросил лопату, и Сайрес Смит, издали наблюдавший за ним, опять увидел, что он плачет. В неудержимом порыве, поддавшись жалости, инженер подошел к нему и прикоснулся к его плечу.

— Послушайте, друг мой! — промолвил он.

Неизвестный отвел глаза, а когда Сайрес Смит попытался взять его за руку, отшатнулся.

— Друг мой, — повторил Сайрес Смит твердым голосом, — я хочу, чтобы вы посмотрели мне в глаза.

Неизвестный посмотрел на инженера, подчиняясь его воле, как человек, находящийся под гипнозом. Он хотел было убежать. Но вдруг лицо его преобразилось. Глаза загорелись. С губ готовы были сорваться какие-то слова. Он больше не мог сдерживаться!.. Наконец, скрестив руки на груди, он спросил приглушенным голосом:

— Кто вы такие?

— Мы тоже потерпели крушение, как и вы, — отвечал с несказанным волнением инженер. — Вы в кругу своих, среди людей…

— Среди людей… Нет, я уже не человек!

— Вы — среди друзей.

— Среди друзей! У меня нет друзей!.. — закричал неизвестный, закрыв лицо руками. — Нет… и никогда не будет… Оставьте меня, оставьте…

Он побежал к самому краю плато, возвышавшемуся над морем, и долго стоял там. Сайрес Смит присоединился к товарищам и рассказал им обо всем, что произошло.

— Да, в жизни этого человека есть какая-то тайна, — заметил Гедеон Спилет, — и, по-видимому, лишь угрызения совести разбудили в нем человека.

— Привезли мы сюда какого-то чудака нелюдима, — заявил моряк. — Очень уж он скрытен…

— Он хранит какую-то тайну, и мы обязаны ее уважать, — живо ответил Сайрес Смит. — Если он и совершил проступок, то жестоко за него поплатился, и да простятся ему грехи его.

Два часа неизвестный провел один на берегу; очевидно, под наплывом воспоминаний в его душе ожило прошлое, и, конечно, прошлое печальное; колонисты не теряли из виду несчастного, но не пытались нарушать его уединения.

И вот после долгого раздумья он словно принял какое-то решение и подошел к Сайресу Смиту. Его глаза покраснели от слез, но он больше не плакал. Казалось, он был испуган, пристыжен, ему хотелось сжаться, стать незаметным, взгляд его был потуплен.

— Сэр, — обратился он к Сайресу Смиту, — вы и ваши товарищи — англичане?

— Нет, мы — американцы, — ответил инженер.

— Ах, вот что, — воскликнул неизвестный и негромко добавил: — Тем лучше.

— А вы, мой друг? — спросил инженер.

— Англичанин, — быстро ответил он.

Ему, очевидно, нелегко было произнести эти несколько слов, потому что он тотчас же ушел с берега; он бежал от водопада к устью реки и, казалось, был вне себя от волнения.

Как-то раз, проходя мимо Герберта, он остановился и спросил сдавленным голосом:

— Какой теперь месяц?

— Ноябрь, — ответил Герберт.

— А год?

— Тысяча восемьсот шестьдесят шестой.

— Двенадцать лет! Двенадцать лет! — повторил неизвестный. И внезапно убежал.

Герберт рассказал колонистам об этом разговоре.

— Наш несчастный пленник, — заметил Гедеон Спилет, — потерял счет месяцам и годам.

— Да, — прибавил Герберт, — значит, он прожил двенадцать лет на острове Табор!

— Двенадцать лет! — повторил Сайрес Смит. — Да, если двенадцать лет прожить в одиночестве да еще с пятном на совести, рассудок потерять нетрудно.

— По-моему, — сказал тут Пенкроф, — этот человек вовсе и не терпел кораблекрушения, а просто его отвезли на остров Табор в наказание за какое-то преступление.

— Пожалуй, вы правы, Пенкроф, — поддержал его журналист, — а если это так, то люди, высадившие его на острове, непременно вернутся за ним!

— И не найдут его, — заметил Герберт.

— Значит, надо отправиться на остров… — заметил Пенкроф.

— Друзья мои, — сказал Сайрес Смит, — не будем обсуждать этот вопрос, пока не узнаем, в чем тут дело. Я уверен, что несчастный исстрадался, что он жестоко поплатился за свои проступки, как бы велики они ни были, что он томится желанием открыть нам свою душу. Не будем пока принуждать его к этому. Он, конечно, все сам расскажет, и тогда мы увидим, как поступить. К тому же только неизвестный может сказать нам, надеется ли он, верит ли он, что когда-нибудь вернется на родину. Я лично сомневаюсь, что это будет ему дозволено.