Сегодня-позавчера (СИ)

Где-то на глубине сознания проходит артподготовка. На автомате собираюсь, "кухонные" и "комфортные" предметы - на места "их постоянной дислокации". Руки сами ощупывают винтовку, нож, гранаты, магазины. Ничего в душе не шелохнулось - всё в порядке.

Открываю глаза. Рота уже ушла вперёд. Густой лес разрывов прямо перед глазами. Мне - туда. Иду. Вижу, мне машут, чтобы я пригнулся. Нервничают. Рано ещё. Не долетит сюда. И копчик - молчит. Чтоб не нервничали соратники, пригибаюсь, ноги переходят на заячий шаг - неровный, неравномерный, но плавный, экономный. Это меня "грушники" научили.

Перескакиваю через окопы, перебежками двигаюсь вперёд. В спину - крики. Кричите, кричите. Копчик - только слегка ноет. А вот когда наши пушкари отработают - тогда выть будет. Есть, конечно, риск, что меня накроет шальным снарядом. Что ж теперь? Война.

Чую, как рота поднимается и бежит за мной. А впереди - катится сплошная стена взлетающей в небо земли. Артобстрел не может быть длинным. Нет тут рядом железной дороги. На полуторках - не навозишься. Ну, вот!

- Ура! - кричу, выпрямляюсь и бегу в полный рост и со всей скоростью, какую могу выдать на этой лунной поверхности в этих ватных штанах, утянутых белыми маскштанами. Мне надо выиграть дистанцию. Пока немцы не повылезали из своих нор. Потом - страшнее будет.

Укол в копчик. Падаю, перекатываюсь. Не слышу - свистят пули или нет. В ушах - два кило ваты после артподготовки.

Ползу в воронку. Есть. Только скатился, на меня, с матами - два тела. Барахтаемся втроём. Разобрались - где-чьи ноги-руки. Наконец.

- Ты совсем безумен, Дед! - кричит мне боец из нового пополнения. Глаза его горят лихорадочным огнём. Горячка боя, жар адреналина. Это и хорошо, и плохо. Адреналин выжигает страх и болевой шок, но и из головы вышибает критический взгляд и логику. К адреналину надо привыкать. Плохая привычка. Как наркотическая зависимость.

- В век безумия иди за психом! - кричу ему в ответ.

Смеются, толкают меня в плечо. Один из них пытается выглянуть. Не останавливаю - вдруг - везучий? Везучий. Успевает спрятаться.

Растеряны. Жду. Сколько бы я "пас" потенциально опасное место, когда рядом столько же других опасных мест? Жду.

Толкаю этого крикливого, показываю - куда бечь, оттопыриваю пальцы, сгруппировываюсь, загибаю пальцы один за другим, вскакиваю, бегу. Пока бежал прошлый раз, к этой воронке, я уже наметил себе пунктирный путь. Падаю в следующее укрытие. Эти двое - рядом. Они мне - помеха. Три бойца - более приоритетная цель, чем один. Но, не посылать же их? Война - командный вид спорта. Может и сгодятся на что.

Не высовывая головы, протягиваю руку, хватаю за ремень менее удачного бойца, что лежал перед воронкой, тяну к себе. Подтянул, нащёпал шею - пульса нет. Жаль. Тогда, будешь бруствером. Выглядываю. Вот - они! Сверкает гвоздикой пулемёт. Лицо под горшком шлема в окантовке какого-то платка. Второй номер - спиной к нам, полулёжа направляет ленту в питатель. Неспешно выставляю винтовку, ложу ствол на откинутую руку бойца, вижу, что пальцы его ещё подрагивают. А пульса нет. Прочь из головы! Грудь и голова пулемётчика целиком в прицеле. У меня - одиночный огонь. 1 раз нажал на спуск - 1 выстрел. Винтовка автоматическая. Стреляю, одиночными, как из пулемёта. И зря. Только первая пуля попадает. И то - в руку. Остальные две - вообще чёрте-где! Отдача - адская. Винтовка подпрыгивает и лягается, как кобыла. Не надо так часто стрелять. Надо "досводиться".

Но, это мысли - уже на бегу. Пока пулемётчик занят мыслями о своей пробитой руке, бегу дальше. Падаю, выглядываю, если по мне не стреляют, стреляю. Опять бегу. Эти двое - за мной, как привязанные. И бежать за мной - страшно. Больно уж рисково я действую - со стороны. А остаться без меня - ещё страшнее. Видят же, что есть у меня какой-то расчёт, какой-то такт.

- Как? - задыхаясь, прокричал один из хвостиков.

- Сколько воюешь?

- Четвёртый бой.

- Полтора года. Выживешь - поймёшь, - прокричал ему.

Почувствовал, что уже можно - выпрыгнул, пара шагов - вот и остаток стены. Приваливаюсь к ней спиной. За стеной - немцы. Слышу, лаются. Двое моих спутников по бокам, лежат, вжимая тело разом и в стену, и в землю. Немец - в двух шагах.

Достаю две гранаты, кладу на ноги. Меняю магазин, хотя в нём ещё было 4 патрона. Мои спутники тоже достали гранаты. Две на двоих. Итого - четыре. Опять оттопыриваю 4 пальца, по одному их загибаю обратно, когда пальцев не осталось, кидаю гранаты через плечо.

Бах-бах-бах-бах! Вскакиваю, винтовкой смотрю за стену. Сдвоенными выстрелами прохожусь по немцам, ныряю обратно. Перезаряжаюсь. Рядом - бойцы запихивают обоймы в приёмники винтовок. У одного - губы трясутся. Ё! И пятно на штанах проступило. Бывает. Но, не сбежал же. Уже молодец. Привыкнет. Ещё и сраться будет.

- Молодец! - кричу ему в ухо, - не испугался.

Слёзы брызнули. Блин! Перегнул палку. Он же теперь не видит ничего. Блин! Минус один.

- Отставить сопли!

А второй, перезарядившись, хотел вскочить, дёрнул я его вниз, не дал. Ткнул в бок, указал куда ползти. Поползли гуськом вдоль обвалившейся кирпичной кладки, по битому кирпичу, по деревянной щепе. У меня ещё одна граната. Повторим с ещё одним куском периметра немцев. А там - и наши подтянуться.

Останавливаю свой отряд. Опять - пальцы, раз-два, граната, беглый огонь, укрытие.

- Ура! У-ур-ра-а-а-а!

Рота пошла в атаку. Откатываюсь в сторону, встаю, поддерживаю атаку огнём. Падаю, откатываюсь, перезаряжаюсь, стреляю. Немцы - отходят ходами сообщения. Всё чаще трескотня винтовочная вокруг меня.

Рокочет Дегтярь. Оборачиваюсь. Напарник Лошади. Видит мой взгляд. Поджимает губы и качает головой. Не может быть!

Вскакиваю, пригнувшись, бегу в тыл. По предположительному пути пулемётного расчёта. Вот он! Лежит. Живой! Судорожно дышит. Дыра в ватнике медленно расползается кровью. Напротив сердца. Херово! Поднимаю голову бойца. Кровь ртом. Смотрит на меня. Узнал. Что-то сказать пытается. Не надо. Без шансов.

- Погоди. В сердце - мгновенная смерть. Ты как жив ещё?

- У меня сердца - справа. Порок сердца. Потому - толстый.

Бывает же!

- Всё, молчи! Молчи, сказал!

Рву, к чертям, все его обертки одежды. Хватаю противогазную сумку. Это я - в ней гранаты ношу, а Лошадь - противогаз. Вырезаю резину, лью спиртом на рану, на резину противогаза, прижимаю к ране.

- Держи так, Лошадь! Держи!

Повторяю то же - на спине. Пуля - навылет. И если на груди - дырочка, то на спине - уже яма кровавая. Лью спиртом.

- Не дёргайся! Пру-у! Стой смирно! Вот. Дай завяжу! Блин, что бинты такие короткие? И ты - обширный! Терпи, сука! Я из-за тебя тир пропустил, гад! Теперь тебя ещё и в тыл тащить! Что ты пули грудью ловишь? Скучно стало? Всё, вставай! Сам, сам! Ножками. Я тебе что, Геракл? Сам иди. Теперь - не помрёшь. Коль сразу не умер. Пошли.

Закинул его руку на плечо, в другую - две винтовки, и все манатки.

- Дед.

- Что?

- Я посмотрел правде в глаза.

- И что ты там увидел?

- Я - ничтожество. Приспособленец. Я знал, что жена гуляет. Знал, что дочь - не мой ребёнок. Знаю.

- Она - дочь ректора? Поэтому?

- Декана. Ради того, что у меня есть.

- Что у тебя есть?

- Ничего. Мусор. И сам я - грязь.

- Только достигнув дна, ты сможешь оттолкнуться, чтобы всплыть. А потом - карабкаться к сияющим высотам.

- Зачем?

- Каждый сам для себя решает - зачем.

- А тебе зачем?

- Чтобы ты спросил.

- Дед, не до шуток! Ответь, прошу! Для меня - важно!

- Чтобы жить. Чтобы выжить. Чтобы человеком стать. Человеком жить, не скотиной существовать. И Человеком - оставаться. Понял?

- Понял.

Шли молча.

- А ногу мне прострелил хахаль жены, - сказал Санёк, - я на себя всё взял. А его - все одно на фронт. Жена стала завскладом. Через три месяца её - под суд.