Мир-Цирк. Город Барабу. Песнь слона

— Ну же, Бустит. Мы так давно знаем друг друга. — Рассказчик не шелохнулся.

Ученик почесал в затылке:

— Бесполезно, лорд Алленби. Он всю неделю такой.

Алленби пожал плечами:

— Я пришел к огню, увидел старого друга и собирался с удовольствием провести время за воспоминаниями. Когда я впервые прибыл на Момус в качестве посла Девятого Квадранта, именно Бустит выслушал мою новость и сыграл ее в Тарзаке.

Ученик кивнул:

— Он даже не хочет говорить со мной.

Алленби пригляделся к ученику:

— Ты ведь из Горных Егерей, не так ли?

— Да. Через год я выйду в отставку и поселюсь на Момусе. Сейчас в отпуске и хочу поучиться будущей профессии.

— И как тебя зовут?

— Прошу прощения. Старший сержант Гэддис. Я служу на двадцать шестой орбитальной военной базе.

Алленби кивнул:

— Рад познакомиться, сержант. Занятия интермедией пришлись вам по вкусу?

Ученик поглядел на Бустита, покачал головой и снова повернулся к Алленби.

— Понятия не имею, лорд Алленби. Я провел с ним неделю, но еще не слышал никаких новостей.

Алленби посмотрел на Бустита:

— Послушай, дружище, тебя, часом, не поразило заклятье сухости, а? Бустит нахмурился еще больше. — Ведь только что появилась новость галактического значения: на Момус прибывает комиссия Объединенных Квадрантов. А вот еще: Десятый Квадрант наращивает вооружения в ответ на присутствие Девятого на этой планете. И через несколько дней здесь будет посол Десятого Квадранта, чтобы представить свои верительные грамоты. Даже мое положение Государственника Момуса подвергается сомнению. Комиссия установит…

Бустит поднял руки:

— Успокойся, Алленби, у меня есть новость!

Старший сержант зааплодировал:

— Поздравляю. Это больше, чем я услышал от него за целую неделю.

Бустит сердито зыркнул на ученика, потом повернулся к Алленби.

— Как я сказал, у меня есть новость. Но я решил не излагать ее.

Алленби улыбнулся и кивнул:

— Так плохо, да? Я понимаю…

— Это лучшая новость за всю мою жизнь. Великая новость! И ты не понимаешь!

— Дорогой друг, — Алленби примирительно поднял руки, — мы столько пережили и повидали за последние шесть лет. Думаешь, мне не хватит понимания или я не оценю великой новости?

— Именно так я и думаю.

— Но почему? У рассказчика великая новость и он отказывается представить ее? Думаешь, я бы не заплатил?

Бустит встал, отошел к камням, куда не проникал свет от огня, потом вернулся и сел. Он посмотрел на Алленби, выгнув бровь.

— Ты действительно хочешь услышать мою новость?

— Конечно. А еще хочу, чтобы ты объяснил свое странное поведение.

Бустит поджал губы, потом кивнул:

— Ладно. Сначала я расскажу, почему упирался. — Он повернулся к старшему сержанту. — Я изложил эту новость другим, вроде этого парня, и со мной дурно обошлись.

Алленби нахмурился:

— Ты имеешь в виду — солдатам?

— Это были ученики, как и этот, но, да, солдаты.

Алленби повернулся к Гэддису:

— Правила посещения планеты строго соблюдаются, не так ли?

— Да, лорд Алленби. Мы все ознакомлены с обычаями, традициями и профессиями. В мои служебные обязанности входит обучение всему этому.

Алленби потер подбородок и снова повернулся к рассказчику:

— Расскажи, что произошло, Бустит.

Бустит бросил на ученика подозрительный взгляд, потом поднял руки.

— Ладно. Это случилось несколько дней назад у первого огня от Тарзака. Я проговаривал свою новость вслух и очень хотел рассказать ее на дороге. Как я уже говорил, это великая новость.

— Да, говорил.

Бустит пожал плечами:

— Вечером я подошел к огню и услышал смех, доносящийся из-за камней. Про себя я подумал, что мне повезло: хорошие зрители в первый же вечер. Но, обойдя камни, увидел, что это солдаты.

— Ты сказал, что это были ученики. Откуда ты знаешь, что они солдаты?

— Они плохо носили мантии и смешно сидели. — Бустит кивнул на ученика: тот стоял на коленях, крепко сжав их. Гэддис пожал плечами:

— Нужно время, чтобы привыкнуть ходить без штанов.

Алленби кивнул:

— Я помню. Продолжай, Бустит.

— Ну, я хотел уйти, но они так суетились, уговаривая меня остаться, что я передумал. Это означало, конечно, что придется выдержать все их любительские представления, но, подумал я, дело есть дело. И остался. Там был ученик жреца, ученики, представляющие рассказчиков, акробатов, метателей ножей, и даже один из твоих родных фокусников, Алленби.

Мы поторговались и поели, и потом первым встал ученик жреца. Его работа была почти приемлемой: он продекламировал эпическую поэму о цирковом корабле "Город Барабу", принесшем на Момус наших предков. Хоть и неохотно, я расстался с двумя мовиллами за представление этого типа, думая собрать в двадцать раз больше, поразив этих учеников моей новостью.

Потом выступил метатель ножей (доску он носил с собой), но это было так себе, потому что перед доской никто не стоял. Тем не менее я расстался еще с двумя мовиллами. Достаточно сказать, что акробаты и фокусник были подобного же уровня. Я с трудом удерживал глаза открытыми.

— Потом, чтоб глотка его учителя окаменела, начал ученик рассказчика. Он говорил и говорил о каком-то мальчишке в странном месте, называемом Питтсбург, и я не мог найти ни начала, ни конца этой истории. Конец я распознал только потому, что он перестал болтать, и еще один мовилл покинул мой кошелек. Но потом… — рассказчик уставился в пространство, и в глазах его вспыхнул странный огонек, — потом наступила моя очередь. Я обвел взглядом напряженные лица и начал: "Я, Бустит из рассказчиков Фарранцетти, сижу нынче вечером у огня, дабы рассказать вам о великом поединке между Камерой, мастером клоунов Тарзака, и Спахтом, новым мастером клоунов из Куумика. Это эпическая новость о могучем герое, отражающем наскоки голодного шакала. Я, Бустит, был свидетелем этого события…"

Четыре дня назад я сидел за столом Великого Камеры, обменивая свои новости на угощение, когда уличный занавес распахнулся. В дверях стоял Спахт, облаченный в желтые штаны в черный горошек и зеленый в белые полосы жилет на голое тело. На шее он носил воротничок и галстук-бабочку. На намазанном белилами лице выделялись красный нос и намалеванная улыбка до ушей; венчали все всклоченный рыжий парик и котелок. Он поклонился Камере и сказал:

— Настало время, Камера. Будь на улице через пять минут.

Камера засмеялся.

— Дурак, я не собираюсь утруждаться вызовом от каждого ученика, которому случилось пройти мимо моей двери.

— Ученика?! Я Спахт, мастер клоунов Куумика!

Камера лениво махнул рукой на дверь:

— В таком случае вон, гнусный Спахт! Вон, я сказал!

Спахт поклонился:

— Вижу, я ошибся дверью и нашел только великую химеру.

Камера прищурился:

— Оставь меня. Я выйду, когда ты просил. — Спахт снова поклонился и вышел. В тиши комнаты я увидел, как великий клоун вздохнул и достал из-под стола грим. На лице его запечатлелась печаль.

— Разумеется, Великий Камера, — спросил я, — этот выскочка не беспокоит тебя?

Камера приладил зеркало и начал накладывать грим.

— И вот так всегда, Бустит, с величайшими клоунами Момуса. Всегда где-то в углу прячется еще один молодой словоблуд, жаждущий сделать себе имя. Это нелегкая жизнь.

Камера закончил гримироваться и надел белоснежный костюм с большими помпонами спереди. На лысую голову он нацепил белый остроконечный колпак, на ноги — белые башмаки. Я видел, как он хмур под гримом.

— Поведение Спахта отличается от обычных поползновений бросить вызов Великому Камере, да?

Великий клоун кивнул:

— Ты видел, как он одет. Этот кричаще яркий костюм и галстук-бабочка… этот тип заводит его, и тот крутится! У Спахта нет ни чувства традиции, ни чести. Сегодня на улице можно ожидать чего угодно.

Два клоуна встали лицом к лицу посередине пыльной улицы. Сначала они осторожно кружили друг против друга, потом Спахт заговорил: