Бронтомех!

Тревожило то, что он уже говорил это раньше — почти слово в слово, когда несколько дней назад Морт Баркер со съемочной группой брал у него интервью…

А подготовка продолжалась — в спешке и алкогольном тумане. За два дня до срока мои люди все еще работали на палубе, и дел оставалось не на один день. Я позвонил Алтее Гант.

— Организация имеет полное право по условиям контракта не оплачивать работу, — отрезала она ледяным тоном.

— Тогда я выведу катамаран в море и потоплю его, идет?

— Мистер Монкриф, нет нужды вставать в позу. Сказать по правде, я ожидала этой задержки и уже отложила все до следующей недели. Но факт остается фактом: вы не выполнили условия контракта, следовательно, вам не заплатят. Пока.

У меня пересохло во рту; я уставился на экран, на худое лицо с резкими чертами.

— Когда же я получу деньги?

— Полная сумма будет выплачена после успешного завершения плавания. Пригласите, пожалуйста, мистера Стренга. Я хочу с ним поговорить.

Слегка обалдев от такого оборота, я разыскал Стренга и вернулся в мастерскую. Если плавание окажется неудачным, я потеряю все, потому что залез в долги еще глубже, чем до заключения договора. И даже в лучшем случае, если все кончится хорошо, мне придется несколько месяцев морочить всех моих кредиторов; всех, кому я обещал заплатить через несколько дней…

И тут до меня дошло. Эти деньги я должен Организации. Они взяли под контроль корабельную торговлю, лесной склад, универмаг…

И они взяли под контроль меня.

11

Два дня до отплытия.

Положены последние слои краски и лака. Бригада аморфов начала очищать эллинг от жестянок из-под краски и обрезков твердого аркадийского дерева, готовя площадку под трехмерные камеры, платформу, скамейки и прочие сооружения для церемонии. Этим рабочим платила Организация. Когда они закончили, на грузовике прибыла другая бригада с досками и брусьями и начала строительство. Мегафоны выкрикивали команды, камеры работали, снимая пробные кадры. В такой обстановке мы пытались закончить катамаран.

Баркер руководил установкой бортовых камер.

— Эту — на топ мачты. Но триста шестьдесят градусов она не даст.

Сюзанна быстро прошла по крыше каюты и встала на носу.

— Это значит, Ральф, что отсюда ты сможешь при необходимости пописать в океан. Только поворачивайся потом осторожно. — Она улыбнулась яхтсмену-одиночке.

— Чертовы камеры! Это вторжение в личную жизнь, — проворчал Стренг.

— А другую — на кормовую палубу прямо над рулем. — Баркер показал рукой. — Она охватит кокпит и главную каюту, а больше и не надо. Пожалуй, в спальню мы камеру не поставим. Сектору не больно интересно знать, какой ерундой ты там будешь заниматься.

— А микрофоны? — спросил я, не зная, чем еще Баркер может испоганить красоту и совершенство моего катамарана.

— Мы поставим их в главной каюте, на кокпите… И на носовой палубе, пожалуй, чтобы Стренг мог лежать там и философствовать, включив автопилот. Это прекрасно передаст ощущение спокойствия и безопасности.

— Вы только не забывайте напоминать мне, что пора пофилософствовать, саркастически заметил Стренг.

Баркер взглянул на него.

— Боюсь, что не получится. Видишь ли, связь будет строго односторонней.

— Это еще что за идиотизм?

— Радиоприемника на борту не будет. Ральф, это одиночное плавание. Ты не будешь иметь никаких контактов с человечеством, пока не вернешься, иначе все теряет смысл. Мы сможем тебя видеть и слышать, но ты будешь предоставлен самому себе. Будет сделано все, чтобы убедить Сектор в подлинности путешествия. На отплытие прибудут наблюдатели и проверят твое чертово судно на предмет скрытых уловок вроде винта с приводом от компрессора или чего-нибудь в этом роде. Так что, Ральф, твой вояж организован на высшем уровне.

— Прекрасно, — пробурчал Стренг, неожиданно обретя прежнюю самоуверенность. — Этим плаванием я бросаю вызов и, конечно, не потерплю никаких подделок.

Он удалился, и до конца дня мы его не видели.

На следующий день нам с Сюзанной пришлось поехать в Аэрогеографический институт в Старой Гавани, чтобы доставить Стренгу фотографии со спутника, которые должны были служить ему картой. Еще целый список покупок мы передали Суиндонам, отправлявшимся в Инчтаун, а сами запрыгнули в мой автомобиль на воздушной подушке и слиняли.

Мы шли рука об руку по дороге вдоль пляжа. Я два года не видел Старой Гавани. Город совсем не изменился. Люди лежали на песке, глядя на волны, плещущиеся у их ног, и мне вспомнилось имя…

Венд и.

Маленькая девочка, очень похожая на Венди, сидела неподалеку со своими родителями; она рисовала на песке пухлым пальчиком. У нее были светлые волосы, стянутые в хвостик, и румяные щечки. Она заметила, что я смотрю на нее, и улыбнулась. На вид ей было лет девять.

Я надеялся, что она проживет до ста.

Сюзанна остановилась; я тоже.

— Что с тобой? — спросила она.

— Я был здесь, когда людьми командовали Разумы.

— Хочешь, поедем домой?

— Нет. Я в порядке… Там была маленькая девочка…

Сюзанна стала подтрунивать надо мной.

— Черт возьми, Монкриф, неужели для тебя не существует границ? Неужели нет возраста, в котором женщина может сказать: я не подхожу Монкрифу по годам? Тебе ведь нравится даже старая миссис Эрншоу, да?

— Пожалуй. Хоть она и стерва. Но симпатичная стерва.

Сюзанна безнадежно вздохнула.

— Везет же мне! Это надо же — связаться с парнем, который любит женщин всех возрастов. — Она села на низкую ограду и усадила меня рядом. — А я думала, он любит меня одну. Теперь оказывается, что он любит меня только за то, что я женщина. Ради Бога, Монкриф, скажи, есть ли на свете хоть какая-нибудь женщина которая осталась бы у тебя за чертой?

Я подумал.

— Не переношу дур, — наконец признался я.

— Даже если дура прекрасна, как океан?

— Даже. Женщины должны быть прекрасны, умны, веселы и сильны, как Сюзанна Линкольн, или на худой конец уродливы, умны, мрачны и угловаты, как Алтея Гант, но глупая женщина отвратительна, и с таковой я не хочу иметь ничего общего. Это относится не только к женщинам. Дураков я тоже не выношу. Например, Чиля Каа.

Она серьезно посмотрела на меня.

— Мы все должны жить, Кев.

— Может быть, в этом моя проблема. Наверно, я чувствую, что такие люди не выжили бы при другой системе. На древней Земле, например, мохнатый мамонт в считанные минуты затоптал бы жалкую жену Стренга — но на Аркадии нет хищников. Да и на сегодняшней Земле, если на то пошло. Меня пугает, что больше ничто не мешает дуракам размножаться — так хорошо они защищены. Естественный отбор не влияет на человеческий генофонд, и я боюсь, что как раса мы вырождаемся.

— Хорошо, — сказала Сюзанна. — Ты это знаешь и я знаю, а политики, страховые кампании, торговцы и рекламные агенты вроде Морта Баркера на этом даже наживаются. Но ты ничего тут поделать не можешь, и кризис наступит через много лет после нашей смерти. Кроме того, ты забыл еще одно.

— Да?

— Процесс обратим. Когда-нибудь появится инопланетная раса, генетически совместимая с людьми.

— До этого далеко, — мрачно констатировал я, рассматривая людей, нежащихся на солнце, как безмозглые животные.

— Ты так думаешь? Кев, у тебя узкий подход. А ты подумай о значении аморфов…

Однажды я спросил у Сюзанны, где она работала до того, как прилетела на Аркадию. И оказалось, что на Земле она была не более не менее как научным сотрудником лаборатории, занимавшейся, представьте себе, темпоральными исследованиями. «Она закрылась, — сказала Сюзанна. — По счастливой случайности мы установили существование параллельных миров… но больше ничего не смогли. Директор погиб, и проект свернули».

Оказывается, она прилетела на Аркадию как ученый, а нашла место модели в рекламном агентстве. Должно быть, она — самая умная модель в Секторе.

— Расскажи мне об аморфах, — попросил я.