Чёрный столб

В дверь каюты постучали. Вошел Кравцов. Вид у него был такой, словно он только что выиграл сто тысяч. Куртка распахнута, коричневая шевелюра, что кустарник в лесу...

- Добрый вечер! - гаркнул он с порога. И, с трудом сдерживая в голосе радостный звон: - Уилл, поздравьте меня! Миссис Хемптон, поздравьте!

- Что случилось, парень? - спросил шотландец.

- Пуск поручили мне! - Кравцов счастливо засмеялся. - Здорово? Уговорил-таки старика! Мне и Джиму Паркинсону. Советский Союз и Америка! Здорово, а, Уилл?

- Поздравляю, - проворчал Уилл, - хотя не понимаю, почему вас это радует.

- А я понимаю, - улыбнулась Норма, протягивая Кравцову руку. Поздравляю, мистер Кравцов. Конечно же, это большая честь. Я пошлю информацию в газету. А когда будет пуск?

- Через два дня.

"Вас не узнать, миссис Хемптон, - подумал Кравцов. - Какая была напористая, раньше всех узнавала новости. А теперь ничего вам не нужно, только бы сидеть здесь..."

- О, через два дня! - Норма отложила шитье, выпрямилась. - Пожалуй, мне надо написать... Впрочем, Рейтер послал, должно быть, официальное сообщение в Англию...

Поскольку радиосвязи с миром не было, крупнейшие информационные агентства взяли на себя распространение новостей на собственных реактивных самолетах.

Кравцов подтвердил, что самолет агентства Рейтер, как всегда, утром стартовал с палубы "Фьюриес", и Норма снова взялась за шитье.

- Еще два дня будут испытывать, - оживленно говорил Кравцов, - а потом, леди и джентльмены, потом мы подымем "светлячка" в воздух и расколошматим столб...

- Какого черта вы суетесь в это дело? - сказал Уилл. - Пусть атомщики сами делают.

- Они и делают. Все будет подготовлено, а часовой механизм включим мы с Джимом. Еле уломал Морозова. Токунага не возражал, а Совет Безопасности утвердил...

- Ну-ну, валяйте. Постарайтесь для газет. Перед пуском скажите что-нибудь такое, крылатое.

- Уилл, вы в самом деле так думаете? - Кравцов немного растерялся, радость его погасла. - Неужели вы думаете, что я ради...

Он замолчал. Уилл не ответил, его пальцы с силой разминали желтый комок пластилина.

- Ну ладно, - сказал Кравцов. - Покойной ночи.

37

Свежее утро, ветер и флаги.

Полощутся пестрые флаги расцвечивания на всех кораблях флотилии. Реют на ветру в блеске молний красные, и звездно-полосатые, и белые с красным кругом, и многие другие, и, конечно, голубые флаги ООН.

Ревет гроза над океаном, клубятся тучи. Давно не видели здесь люди солнечного света.

Но теперь уже скоро, скоро!

Возле белого борта "Фукуока-мару" приплясывает на зыби катер стремительных очертаний. Скоро в него спустятся Александр Кравцов и Джим Паркинсон. А пока они на борту флагманского судна выслушивают последние наставления.

- Вы все хорошо запомнили? - говорит старший из инженеров-атомщиков.

- Господа, желаю вам успеха, - торжественно говорит осанистый представитель Совета Безопасности.

- Жалко, меня не пустили с тобой пойти, - говорит Али-Овсад.

- Не задерживайтесь, голубчики. Как только включите, - немедленно на катер и домой, - говорит Морозов.

- В добрый час, - тихо говорит Токунага.

В гремящих серо-голубых скафандрах они спускаются в катер - Кравцов и Паркинсон. И вот уже катер бежит прочь, волоча за собой длинные усы, и с борта "Фукуоки" люди кричат и машут руками, и на верхних палубах других судов черным-черно от народу, там тоже приветственно кричат и машут руками, а на борту "Фьюриес" громыхает медью военный оркестр, а с "Ивана Кулибина" несется могучее раскатистое "Ура-а-а!".

- Джим, вам приходилось когда-нибудь раньше принимать парад? Кравцов пытается спрятать за шутливой фразой радостное свое волнение.

- Да, сэр. - Джим, как всегда, непроницаем и как бы небрежен. - Когда я был мальчишкой, я работал ковбоем у одного сумасшедшего фермера. Он устраивал у себя на ранчо парады коров.

Из-за выпуклости океана поднимается плот. Сначала виден его верхний край, потом вылезает весь корпус, давно уже потерявший нарядный белый вид. Закопченный, изрезанный автогеном, в бурых подтеках. И вот уже высокий борт плота заслонил море и небо. Плот медленно вращается вокруг Черного столба, для этого к нему причален пароход с закрепленным в повороте рулем. Команда эвакуирована, топки питает стокер - автокочегар.

Катер останавливается у причала. Старшина, ловко ухватившись отпорным крюком за стойку ограждения, говорит на плохом английском:

- Сегодня есть великий день.

Он почтительно улыбается.

Кравцов и Паркинсон поднимаются на причал. Они идут к трапу, шуршит и скрежещет при каждом шаге стеклоткань их скафандров. Сквозь смотровые щитки гермошлемов все окружающее кажется окрашенным в желтый цвет.

Вверх по зигзагам трапа. Трудновато без лифта: все-таки тридцать метров. Стальные узкие ступеньки вибрируют под ногами. Двое лезут вверх. Все чаще останавливаются на площадках трапа, чтобы перевести дыхание. Белый катер на серой воде отсюда, с высоты, кажется детской пластмассовой игрушкой.

Наконец-то верхняя палуба.

Они медленно идут вдоль безлюдной веранды кают-компании, вдоль ряда кают с распахнутыми дверями, мимо беспорядочных нагромождений деревянных и металлических помостов, теперь уже ненужных. Паровой кран, склонив длинную шею, будто приветствует их. Только не надо смотреть на океан - кружится голова, потому что кружится горизонт...

Рябит в глазах от бесконечных вспышек молний - они прямо над головой с треском долбят Черный столб.

"Кажется, расширилось еще больше", - думает Кравцов о загадочном поле Черного столба. Он нарочно делает несколько шагов к центру плота, а потом обратно, к краю. Обратно явно труднее.

Да, расширилось. Контрольный прибор, установленный на столбике возле платформы, подтверждает это.

Ну вот и платформа. Громадный контейнер, укрепленный на ней, похож на торпеду. Так и не увидел Кравцов своими глазами атомной бомбы: "светлячок" был доставлен на плот в специальном контейнере с устройством, которое должно направить взрыв в горизонтальной плоскости. Снаружи только рыльца приборов, забранные медными сетками. Глазок предохранителя приветливо горит зеленым светом так же, как вчера вечером, после долгого и трудного дня испытаний, настроек, проверок.