Прыжок в прошлое (Бригадир державы - 1)

Мы вошли в просторные банные сени, где уже висели девичьи сарафаны.

- Там разденемся, - указал на следующее помещение хозяин. Мы прошли в предбанник. Здесь все было спланировано и продуманно для "оргий с гетерами". Стол с приготовленной выпивкой и закусками, жбаны или корчаги, не знаю, как правильно назвать, с квасом и морсом. Широкие лавки с перинами, видимо, для плотских утех.

Наши одалиски были уже в моечном отделении. Оттуда слышался их визг и смех.

Мы присели на лавки и начали неспешно раздеваться, с любопытством поглядывая друг на друга. Меня, как и предка, интересовало, какое белье носили в соответствующие времена. Под снятым атласным, стеганым хлопком халатом, на предке оказались узкие панталоны и рубаха с широким воротом, напоминающая "апаш", из очень приличного белого материала. Под рубахой - еще одна, исподняя, из "голландского", как он сказал, полотна, тоже весьма изрядного. Под панталонами - подштанники из той же материи.

Мне, увы, похвастаться было нечем. Только что носками и плавками. Однако и это скромное неглиже заинтересовало Антона Ивановича.

- Таких чулок не видывал, - сообщил он, - ишь, какие короткие и без подвязок!

Я объяснил ему "устройство и назначение" нашего белья.

- Удобно, - согласился он, - надобно и мне такие заказать.

Наконец мы были готовы присоединиться к дамам. Я был достаточно пьян, чтобы не стесняться, однако и достаточно в своем уме, чтобы не опасаться напугать их своим "неконтролируемым" интересом. После разрыва с Ладой у меня не было ни одного романа, а посему прекрасная половина человечества вызывала большой и повышенный интерес.

Мне, помнится, стоило больших усилий отвлекаться от голых прелестей даже несимпатичных мне Марты и Ириши, - что уж говорить о нынешнем "рассеянном" состоянии.

Антон Иванович, кстати, был вполне в своей тарелке, и никакие эротические фантазии, судя по внешним признакам, в отличие от меня, его не волновали.

Деликатно сделав вид, что не замечает моего возбужденного состояния, он прошел в моечное отделение. Я же задержался после него на полминуты, глубоко подышал, попытался отвлечься от всего суетного и как в омут, бросился в "оргию".

Меня обдало жаром и женским визгом. Девушки бегали друг за другом с вениками, окатывались водой, и на меня никто не обратил внимания. После светлого предбанника в парной, освещенной маленьким окошечком под потолком и двумя маслеными фонарями, разглядеть что-нибудь в подробностях я не мог.

Потребовалось несколько минут, чтобы глаза адаптировались к полумраку. Этого времени мне хватило, чтобы понять, что в общей бане, как на нудистском пляже, атмосфера царит "демократическая", полы временно примирились и стараются не замечать друг друга. Конечно, было и кокетство, и поддразнивание, возможно, и нескромные взгляды (особенно с моей стороны), но никаких двусмысленных шуток и намеков не допускалось.

Между тем "коллективная помывка" проходила очень весело. Хмель выветривался, пар, после каждой очередной поддачи, сгущался, и мы с предком включились в общее веселье. Банные игры были нарочито невинны, но, как говорится, с подтекстом. Беготня, мимолетные касания, ушаты холодной воды на разгоряченные причинные места, все вроде в рамках приличия, но очень эротично.

Когда жара "заломила кости", мы всей компанией голыми выскочили наружу и с мостков бросились в пруд. Я нырнул в прохладную глубь и проплыл под водой почти до противоположной стороны, чем напугал всю компанию. Таких фокусов никто из присутствующих еще не видел.

Остудившись, мы вылезли из воды и собрались в купальне, ограждающей нас от посторонних взглядов.

Было уже довольно поздно, но еще не темно, и я смог вволю налюбоваться нашими обнаженными прапрабабушками.

Кроме двух девчонок, о которых я упоминал, и солдатки Алевтины, девки были, что называется ядреные. Задастые, сисястые, с короткими сильными ногами, молочно-белые, облепленные длинными волосами, они были милы, но не сексуальны. Мне все это напомнило армейскую баню, в которой нагота наготой просто не воспринималась.

Опять, как и прежде, из всех выделялась Зарема-Акулина. У этой женщины было все в самом лучшем виде. Вот она вполне затмевала мою идеальную Ладу. Я даже в "Плейбое" не видел таких совершенных форм. Обнаженной она была просто варварски красива, и это без косметики, специальных упражнений и силикона.

Однако как женщину я Акулинку не воспринимал. Во время наших немудрящих игр она развеселилась, радовалась, как шестилетний ребенок, истовей всех бегала и прыгала, мастерски владея своим сильным телом. Взгляд ее, показавшийся мне раньше роковым и зовущим, был младенчески неосмысленным. Что-то странное, если не безумное, было в этой необычной девушке.

Больше всех меня по-прежнему интересовала солдатка Алевтина.

Она одна выпадала из общего веселья. Было заметно, как ее стесняет и своя, и чужая нагота. Она все время старалась уйти на задний план, стушеваться и никому не попадаться на пути. Девушка старалась быть как все, только на полтона тише, затеряться и ничем не обращать на себя внимание. На нас с Антоном Ивановичем она ни разу даже не покосилась.

Я, напротив, не мог отказать себе в удовольствии рассмотреть ее во всех подробностях. Правда, делал это очень осторожно и незаметно, чтобы остальные не догадались о моем выборочном интересе.

Была Алевтина немного выше остальных девушек, но значительно уступала им в объеме. Я вспомнил стихотворение французского поэта Шарля Бодлера, остававшееся запрещенным ровно сто лет за "безнравственность". Его описание своей возлюбленной очень подходило к Алевтине:

Антилопины бедра и юноши грудь,

Завладели моим ясновидящим глазом,

Новой линией жаждали вновь подчеркнуть,

Стан, который так стройно вознесся над тазом.

В ней было что-то такое, что почти невозможно передать словами.

В ней, если говорить о привлекательности, притягивала нераскрытая, тайная сексуальность. Ей не нужно было принимать рискованные, откровенные позы, чтобы привлечь к себе внимание. Даже в опущенных ресницах было больше эротики, чем в широко расставленных ногах фаворитки Маруси.