Только тишина

Ничего. Одни колокола…

Я не позволю тишине обмануть себя. Он на самом деле был здесь. И сказал несколько слов, которые стоит запомнить. Будто явится утром с букетиком гвоздик и бутылкой шампанского.

В ту ночь я выслал наружу все автоматы. Лег спать в комбинезоне, лишь слегка расстегнув его. Излучатель положил под рукой.

Сразу же перед тем, как я заснул, передо мной появилось лицо профессора Марто. Впрочем, может, это уже начинался сон.

Наутро я впервые заметил изменения в изображении, передаваемом из пространства. Два корабля нарушили программу полета. Данные в оконках, прилегающих к ленточным экранам, сместились на невообразимо малую величину, но учитывая расстояние — одно это было революцией.

Нарушалась детально разработанная программа экспедиции. Два экипажа направлялись к новой цели. Мало того — траектории их курсов начали сближаться.

Надо рассчитать точку встречи. Загрузить работой анализаторы и вычислители. Потом взяться за компьютер. Но мне хватало и собственных забот. Изображение на контрольном экране оставалось чистым. В нем не было ничего, что вынуждало бы к поспешности.

Через два-три дня ситуация прояснится. Пеленг идет каналом параллельным с телеметрией. Но только параллельным. На таких расстояниях достаточно отклонения, практически не улавливаемого нашей аппаратурой. Случалось, что после последнего, оборвавшегося посередине слова пилота, у которого взорвались емкости криоэнергетической аппаратуры, пеленг несуществующего корабля поступал на базу в течение еще нескольких минут. Теперь же счет шел не на минуты, на сутки. Ситуация изменилась. Контрольный сигнал опережает прочие.

Мне эти несколько дней пригодятся. На выяснение своих собственных дел тут. А если мне не удастся…

— Тогда, — сказал я и потянулся, — мне не придется беспокоиться о том, что сообщат компьютеры. Как, впрочем, и ни о чем другом тоже.

Я отошел от экранов. Оделся, загерметизировал швы вакуум-скафандра и направился на склад за шлемом. Какое-то время прислушивался, прижавшись ухом к гладкой поверхности двери, потом коснулся замка. Словно и в самом деле перестал доверять установленной снаружи аппаратуре. Еще раз проверил показания автоматов и вышел.

Весна. Достаточно было одной теплой ночи, чтобы лес ожил. Ветви напружинились, некоторые деревья даже покрылись мозаикой крохотных листочков. Пахло росой.

Проход на просеку преграждали неподвижные тела автоматов. Два из них разместились как раз напротив входа. С вершины купола я рассмотрел остальные. Они окружали базу плотной цепью. Слишком плотной для родимой планеты.

Воздух был полон движения. Теплые потоки ветра накатывали волнами, сразу же над поверхностью. Выше ветер холодил оболочку скафандра. Я узнал об этом из показаний миниатюрных датчиков климатизатора.

Автоматы. Тяжелые, темные, якобы окаменевшие глыбы со щупальцами манипуляторов. Я знал, что достаточно одного сигнала — и они оживут. Даже не сигнала — элементарной информации о приближении человека, зверя, предмета.

Все видимое пространство дышало спокойствием. Ничего не происходило. Даже небо было безоблачным.

Я довольно долго разглядывал вершину соседнего холма. Старая просека оставалось невидимой, даже если я знал, где ее искать. Переплетающиеся кроны деревьев образовывали монолитный, слегка волнистый покров. Если там и шел кто-то, я смог бы увидеть его только на краю поляны, в десятке метров.

Я простоял так две, может, три минуты, потом инстинктивным движением откинул шлем. Глубоко вдохнул, раз, еще раз. Даже если тишина эта мнимая, она принадлежит мне. В конце концов, я у себя дома. Пусть беспокоится тот, кто придет следом. Или те, кто придут.

Я подумал о сегодняшнем вечере. О человеке, который займет место в моем кресле и начнет говорить. Какая разница — о чем. Все дело в его голосе. Высоком, полном фальшивых, причудливых интонаций. Порой твердеющем до состояния бетона.

Я должен буду заставить его замолчать. Каждый день отдаляет меня от моего поколения. Я отстаю во времени. Между прочим, того ради, чтобы защищать пространство, окружающее спящих, от такого рода голосов.

Не знаю, с чего я вообразил, что он придет вечером. Я встретил его посреди дня. Мне в глаза светило солнце, так что поначалу я даже не смог разобрать черты его лица. И все же он ассоциировался у меня с сумерками. Я оставался в уверенности, что раньше заката не услышу его голоса.

Около пяти вечера я кончил обычные процедуры. Проверил посты. Вложил новую катушку с лентой в опустошенный блок регистрирующей аппаратуры. Я не спешил. Ничего не делал кое-как. То, что завершил всю работу двумя часами раньше, ни о чем не свидетельствовало. С тем же успехом я мог бы протянуть время до полуночи. И даже дольше. Так уже не раз было. Но не сегодня.

В пять минут шестого я занял место в кресле перед экранами и принялся просматривать испещренные микроскопическими значками ленты, словно те и в самом деле могли сообщить мне о земных экипажах нечто большее, а не только то — что они еще существуют. В полшестого я поднялся, прогулялся по кабине, съел тюбик концентрата. Снова уселся, вытянул ноги, откинул голову на спинку. Прикрыл глаза, и тут тишина обрушилась с такой силой, что кресло подо мной задрожало. Желудок подкатил к горлу. Я вскочил и несколько секунд изо всех сил сопротивлялся всеобъемлющей слабости. При малейшем движении головой била колоколов ударялись непосредственно мне в виски. Словно это именно они издавали такие металлические, вибрирующие от голоса далеких колоколов звуки.

Меня трясло так с четверть часа. Потом прошло. Я встал. Вновь закружил по каюте. Подходил к нише с диагностической аппаратурой, возвращался, огибал стол, останавливался возле экранов и вновь направлялся к нише. Я ни о чем не думал.

Вскоре после шести я направился к тамбуру. Вышел наружу и углубился в лес. Немного прошелся по просеке, развернулся и уткнулся в стену зарослей. Каску я не одевал. Вернулся измученный, избитый, с окровавленным лицом и ладонями. И не оставил там, в чащобе этой, ни одного из звуков, вынесенных из кабины. Впрочем, я на это и не рассчитывал. Ни на что я не рассчитывал.

Входную дверь я оставил открытой. Мне пришло в голову, что я приду и не услышу его крика. Или — что он слишком тихо заявит о себе. Что его заглушат сирегы, гудки, колокола. Я развернул кресло так, чтобы можно было видеть залитую остатками дневного света опушку леса перед выходом. Я сидел и вслушивался в собственное дыхание. Как же это я до сих пор не сообразил! Я зажимал нос, набирал воздуха в легкие, и тогда на секунду, на долю секунды остальные звуки исчезали.

Когда фотоэлементы включили освещение, а край леса за дверьми стал просто черным прямоугольником, я поднялся и запер базу. Вышел в центр кабины, сбросил ботинки. Расстегнул комбинезон и остановился.

Нет. Пока еще нет. Ведь и без того заняться мне нечем.

Я снова уселся. В десять минут девятого мне вздумалось поговорить.

— Хорошо было задумано. Вести себя так, что свихнуться можно. Я и сам бы лучше не выдумал.

— При условии, — добавил я, призадумавшись, — что он знает, как это воздействует. Слух. По сути дела, это только слух. Акустический фон. Трудно сказать, чтобы его не было. Он просто несколько иной…

— Несколько, — хмыкнул я. — Вот именно. Я и сам бы до этого додумался. Несколько иной. И ничего больше.

Я замолчал. Но ненадолго.

— Думаешь, — поинтересовался я, — он специально это делает? В таком случае, то, о чем он говорил, не лишено определенного смысла.

— Не то, о чем он говорил, — возразил я, — а то, что он вообще говорил. Суть не имеет значения. Потому он и корчил из себя отрешенного. Неприспособленного, словно из старинных мелодрам.

— А ты? — едко поинтересовался я. — Вместо того, чтобы сунуть его в гибернатор и поставить рядом автомат, на случай, если того мучает бессонница, вел себя как оскорбленный любовник. «До свидания». И всего-то. А если не явится? Снова отправишься в лес? С датчиками? На это может немало времени потребоваться. Если, к примеру, он уволакивает сейчас куда-то свою спящую принцессу по поляне, поросшей цветочками. Времени ты предоставил ему сверхдостаточно. Он теперь вполне не может быть уже в скольких-то километрах. Отыщет в кустах твою машину. Отправится на поиски другой базы. А поскольку та окажется занятой, то попросит хозяина переселиться к тебе. Так что пройдет сколько-то там десятков лет — и ты имеешь шансы прославиться. Если, разумеется, останется кто-либо из тех, кто сможет сказать тебе «спасибо».