Меч митры, пепел и тим

- Что ты орешь? Какая мне разница, чья это дача... Там Мила.

- Пойми, - более спокойным тоном попытался объяснить Слава, положив руки на мои плечи, - словосочетание "враг Этибара " и слово "покойник" тождественны. Я ничего не могу! - всплеснув руками, он снова забегал по комнате, - против Этибара не пойдет никто. Я не в состоянии помочь, я не могу быть посредником, я даже не могу обеспечить твою безопасность. Своей теперь не могу...

- Что же ты можешь?

Слава открыл бар и налил водки.

- Будешь? - спросил он, поднимая рюмку.

- Нет. Ты не ответил на вопрос.

Слава с отвращением выпил, поморщившись, глухо сказал:

- Я могу попытаться отправить тебя подальше...

- Адрес? - жестко спросил я.

- Это идиотизм. Тебя убьют, Тим.

- Адрес? - вновь спросил я, чувствуя, как разгорается во мне ярость. Слабо засветились кончики пальцев. - Скажи, иначе я разворошу весь твой трусливый мозг.

- Мардаканы, - выдавил он и бессильно опустился в кресло.

- Так-то лучше, - пробормотал я, поднимаясь.

- Подожди. Что ты собираешься делать? Какой у тебя план?

- Чертовски прост. Никаких сомнений. Если нужно будет убивать - я убью. Одного, двоих, сто человек. Мне уже безразлично, какое количество теней явиться требовать отмщения. Я еду, мон шер ами.

- На чем едешь? Сейчас в Мардаканы тебя согласится везти только такой же идиот, как и ты...

- Ничего, дураков на свете много. Если не отыщу одного сам, то Бог отыщет для меня его обязательно?

- Не знаю, кто из вас двоих посодействовал, но с дураками у тебя проблем не будет, - обречено произнес Слава, поднимая телефонную трубку.

Он быстро набрал номер и сказал кому-то: "Все остается в силе..." Потом встал и подошел ко мне.

- Моя кандидатура утверждена на роль идиота, - произнес он с грустной улыбкой. - Мне было необходимо убедиться в твердости твоего желания, то есть, я хотел сказать, неизлечимости твоего безумия...

- Ты? И думать не смей. Мне терять нечего. А ты... Если, не дай боже, с тобой что-то, я на себя руки наложу. Выбрось из головы.

Я замолчал. Года действительно изменили моего друга. Я не ощущал в нем колебания, той слабинки, которая давала мне в былые времена возможность настоять, изменить его решение, которое чем-то могло повредить ему.

- Хорошо. Чем ты можешь помочь?

- Быть может, я и слаб, - усмехнулся Слава, выдвигая ящик комода, но у меня имеется универсальный уравнитель господ Смита и Вессона.

В его руке был револьвер.

- И у старика, и у ребенка - шансы равны, - произнес он, с любовью взирая на оружие. - Да. И кроме всего прочего, мне неудобно перед Владом.

- Это еще кто?

- Наш водитель. Моя правая рука и вообще мастер на все руки. В десять он будет ждать нас в квартале от моего дома.

- Прошу, позволь мне пойти одному. Насколько я понимаю - это мафия. Если тебя узнают...

- Во-первых, не мафия, а крупный бизнес, а во-вторых, я делаю это не для тебя, а исключительно ради физической науки, - с улыбкой ответил он и, посерьезнев, добавил, - а главное - ради себя. Каждый обязан хоть раз в жизни сделать что-то невозможное, неразумное... Ты не представляешь насколько это безрассудно идти против Этибара .

- Хорошо, ты - ладно... Но Влад. Его зачем же подставлять?

- Знаешь что, моральные мучения по этому поводу предоставь мне. Еще не единожды за время нашего сотрудничества этот человек не подвел меня ни с одним делом: будь то решение компьютерной задачи или ручная погрузка автогрейдера.

- Тебе не надо...

- Мне лучше знать. Боюсь, с твоим отъездом все неразумное в моей жизни окончится. Так что carpe diem - лови мгновение.

- Хорошо, - согласился я, - только ужинать не будем.

- Почему же?

- Полегче будет, когда брюхо словит пулю.

- Обещаю пристрелить тебя в этом случае.

- Гуманизм всегда был твоей отличительной чертой.

Вечер незаметно приближался к назначенному часу. Я неподвижно сидел в кресле. Славик, расположившись за столом, усердно полировал и без того сверкающую поверхность револьвера.

- Знаешь, - наконец решился нарушить он молчание, - я был сегодня в библиотеке.

- По твоему тону и выражению лица можно решить, что посещение библиотек жутко непристойное занятие.

- Я уже не в том возрасте и статусе, чтобы просиживать штаны за деревянными столами, исписанными книжными фразами и неприличными выражениями.

- Поросенок рос, рос и вырос в большую...

- Не скоморошничай, - перебил меня Слава. - Я серьезно.

Он положил револьвер и повернулся ко мне.

- Ты же знаешь, я до вчерашнего дня относился к религии только в той мере, в какой она относилась к моим делам. Ты понимаешь, что я хочу сказать.

Я кивнул.

- Имиджу делового человека умеренная набожность никогда не помешает. Но ты... сегодняшняя ночь...- Слава замолчал на мгновение, изыскивая слова. - Я не спал остаток ночи. Думал о тебе, о Боге. Я ничего не понимаю, Тим. Ничего...

- Что ты хочешь понять?

- Почему эта религия? Как ее там... зороастризм? Не иудаизм, христианство, ислам... Почему почти забытая религия? Я искал ответ сегодня в книгах. Да, есть что-то любопытное. Но почему зороастризм?

- Тебе не кажется, что мы слишком большое значение придаем всяким "измам"? В царстве небесном понаставили не меньше пограничных столбов, чем в земном. Дело не в религии. В вере. А зороастризм? Юмор у него такой. У Бога...

- Юмор. Гм... Вера. Хорошо пусть вера. Вера во что? Иудеи, христиане, мусульмане - не все они такие прагматики, как я. Кто-то действительно верит фанатически. Но во что и зачем? К религии относятся также как к службе. Только в одном случае добиваются должностей и пенсий, а в другом милости божьей и загробного блаженства. Поэтому мой прагматизм был куда лучше набожности иных. Но ты смешал и теперь...

- Возможно к Богу следует относиться как к отцу, то есть, как к кому-то, кто может оказать поддержку в трудную минуту, кому ты, маленький человек, не безразличен.

- Мальчик, ты сделал хорошо - папочка даст тебе конфету, мальчик ты сделал плохо - снимай штаны...

- Не утрируй. Я не о страхе говорю, а о стыде. Бог - нравственный идеал, всегда правый, всегда праведный... Разве тебе не было бы стыдно, если бы ты поступил подло и гадко, и твой отец об этом узнал бы?

- Было бы, - согласился Слава, скривив рот. - Но наши отцы не безгрешны. Я чувствую, ты сам не веришь в свои слова.

- Если не верить, то разумному человеку не стоит жить. Мы - дети идеального отца. И как дети, мы все в разном возрасте по отношению к нашему отцу-богу. Вон тому молящемуся три года, тому философствующему - пятнадцать, а тот ворующий - блудный сын, другой - бьющий поклоны - и вовсе дебил.

- Положим так, но почему тогда "конфетка" чаще всего достается плохишу?

- А с чего ты решил, что "конфетка" дар от Бога?

- Хорошо, пусть Бог - некий нравственный идеал. Но посмотри на себя. Сколько ты всего натворил. Крови сколько... - Слава осекся и виновато добавил, - извини, я не хотел.

- Нет-нет, ты прав, - согласился я, задумавшись.

- Правда, я не хотел тебя задеть. Ты не виноват, ведь не по своей воле... Но Меч Митры... Митра - ангел справедливости, договора. Неужели божеская справедливость - убийство и кровь?

- Я убил человека, еще не владея мечом. Да-да, Слава, не смотри на меня так. Ты был прав относительно Торквемады. Я зарезал профессора Джабейли. Так что справедливость у Бога одна, но трактуют ее даже ангелы по-разному, - я замолчал, по-покойницки сложил руки на груди, и продолжил, - я думаю, что дело в жизни. В отношении к ней как таковой. В своем существовании человек не имеет никаких доказательств о бытии Господа, кроме смутного ощущения чей-то руки - благоденствующей и карающей. Господь как бы существует вне нашей реальности, по отношению к ней он нереален. Поэтому, наверное, с точки зрения Господа, наши жизни, как нечто существующее вне его бытия, также нереальны. Ему тоже нужны усилия, чтобы поверить в нас. Только его мысль может пробиться сквозь границы миров. Она влияет на людей, в их многих неосознанных поступках - его желания и требования. Он дает жизнь, он убивает, если мы не оправдываем его надежд.