Феномен двойников (сборник)

Жестокая дальняя искра света, и она подумала: вот оно! Без страха, лишь щекотное любопытство: неужели, конец? И — ничего?

— Да, — сказал он, — совсем ничего, — и они стояли, держась за руки, а колесо летело на них. И тяжелая темная сила поднималась в нем — в ней — в них. Боль разлук, боль смертей, боль погибших надежд, боль рождения, горечь жизни. Облако животворящей боли навстречу сжигающему огню, и она почувствовала, что тает, растворяется, переходит… он — она — они — ничего…

Говорят, грохот был ужасен. Волны умершего моря докатились до стен Рансалы — и отступили, оставив трещины в несокрушимой стене.

Говорят, отблеск был виден и в Ланнеране. Белый огонь сделал ночь светлее, чем день. Но Ланнеран был в ту ночь занят своими делами, и знамение истолковали к добру.

ДОРОГА В СООБИТАНИЕ

Она не спала, когда за ней пришли — в эту ночь мало кто спал в Орринде. Первая ночь осады, роковая черта, разделившая жизнь на «до» и «после». «До» еще живо, но завтра оно умрет, и все мы тоже умрем, кто раньше, кто позже. Жаль, если мне предстоит умереть сейчас, а не в бою — на стенах Орринды…

Провожатый с факелом шел впереди; в коридоре, конечно, отчаянно дуло; рыжее пламя дергалось и трещало, и по стенам метались шальные тени. С детских лет она презирала Орринду — этот замок, огромный и бестолковый, где всегда сквозняки, где вся жизнь на виду, где у каждой башни есть уязвимое место, а колодцы не чищены много лет. То ли дело милая Обсервата, где все было осмысленно и удобно, приспособлено к жизни и к войне…

Провожатый открыл тяжелую дверь, и она безрадостно усмехнулась. Занятный выбор: продать подороже жизнь или оставить пару лишних защитников для Орринды? Мрак с ним, пусть живут — лишним никто не будет.

Здесь было светло, потому что вечный сквозняк мотал пламя факелов, воткнутых в гнезда. Здесь был знаменитый стол Капитана — несокрушимый, прозрачный, в котором живут огоньки и отзываются вспышками на каждое слово. И здесь был сам Капитан Савдар, величественный, измученный и угрюмый, в тяжелом регондском панцире под алым плащом. Последняя тень величия, которое скоро исчезнет…

— Леди Элура! — сказал Капитан, и она чуть склонилась в равнодушном полупоклоне. Плоская девица с невзрачным лицом, но в темных глазах холодный ум и спокойная воля. Такой знакомый бестрепетный твердый взгляд, словно сам Родрик Штурман…

— Леди Элура, — сказал Капитан, — я знаю — тебя не обрадовал этот вызов…

— Мы в осажденной крепости, — сухо сказала она, — и я в твоем распоряжении, как все прочие Офицеры.

Маленький, но весьма ядовитый укол — ведь эта крепость все, что осталось от целой державы. Не верность вассала Государю, а только лишь подчинение командиру.

— Да, — сказал он, — крепость осаждена. Но маленький отряд… несколько человек… этой ночью еще смогут ее покинуть.

— Мне больше нравится смерть в бою, сэр Капитан. Я — не худший стрелок в Орринде, и эта крепость — не первая, которую я защищаю.

— Я знаю это, Леди Элура.

Он вдруг успокоился, перестал теребить нагрудную цепь и прямо взглянул ей в глаза. Угрюмая боль стояла а его глазах, и ей вдруг почудилось на лице Капитана тень смерти. Может быть, он умрет раньше меня, но это уже все равно. То, что нас ждет, хуже, чем смерть — полное исчезновение. Черные орды сметут нас всех, и не останется ничего. Даже могильной плиты, где нацарапано имя. Даже капли нашей крови в жилах тех, что когда-нибудь будут жить. И если подумать об этом, как мелки все наши счеты, жизнь уже подвела под ними черту…

— Ты не любишь меня, и имеешь на это право…

— О, нет, сэр Капитан! — она медленно улыбнулась, и резкий ее, бесполый голос стал бархатен и глубок. — Я тебя ненавижу! Но ты беспокоишься зря: я буду драться рядом с тобой, и если понадобиться, закрою тебя своим телом, потому что гибель твоя ускорит паденье Орринды!

— Ты — истинная дочь Родрика, леди Элура.

— Да! И поэтому я не стала мстить, когда ты убил моего отца. Ты — слабый, бездарный правитель, — сказала она надменно, — но ты — Капитан, и если б ты умер тогда, Орринда сразу бы развалилась.

— А так она продержалась еще восемь лет. Послушай, — сказал он тихо, — я скоро умру, и врать мне уже ни к чему. Жизнь Родрика — вот чем я выкупил эти годы. Поверь мне, — сказал он, — я лучше бы умер сам. Он был моим другом, единственным из людей, кого я любил и кому я верил. Не все обстояло так: или он — или я. Я знаю, он был уверен в своей правоте. Но если бы он добился того, что хотел…

— Чего же такого страшного он хотел? Добиться мира с дафенами? Остановить войну, которая нас сожрала?

— Ну, это бы ненадолго отсрочило наш конец. Они плодятся, как звери, а мы вымираем.

— Ты спас нас от вымирания! — резко сказала она. — Нас только лишь перебили!

— А ты хотела бы, чтобы мы перебили друг друга? Были еще Пилоты, леди Элура! Прими я сторону Родрика, я умер бы с ним, а Капитаном бы сделался Улаф Пайл. Что бы тогда ожидало Орринду?

— Не стоит оправдываться передо мной, — сказала она спокойно. — Что бы я ни думала о тебе, я знаю свой долг, и поступлю, как должно. И что бы ты обо мне не думал, тебе пригодится мой самострел… и мой опыт, наверное, тоже.

— Есть то, что много важнее, леди Элура. Священные знания, которые род твой сберег и умножил, и священная кровь Штурманов, что течет в твоих жилах. Небесный огонь! — сказал он с тоской, — ну, как мне это сказать? Как мне тебя просить? Ты можешь хоть на миг забыть о вражде и выслушать меня без злобы?

Она молчала. Так долго молчала, что он потерял надежду, но она ответила наконец, и голос ее был привычно бесстрастен:

— Я слушаю, сэр Капитан.

— Я хочу, чтобы ты, моя дочь — леди Илейна и последний из Пайлов — рыцарь Норт, сегодня ночью покинули крепость. Леди Элура, — сказал он торопливо, — выслушай до конца! Дело не в том, что я люблю свою дочь и хотел бы ее спасти. Да, я люблю свою дочь и хотел бы ее спасти, но Илейна не стоит тебя, как сам я, возможно, не стоил Родрика. Вы все последние, леди Элура! Род Капитанов, род Штурманов и род Пилотов. Триста лет Экипаж сражался с ордами дикарей, чтобы свет разума не угас в мире. Да, — сказал он сурово, — мы проиграли. Мы были глупы и беспечны, мы ссорились и враждовали друг с другом и позволили перебить себя поодиночке. Но отдать весь Мир дикарям? Утратить наследие предков? Нет! Пока не иссякла священная кровь Экипажа, надежда утеряна не до конца. В дафенах дурная кровь, они уничтожат нас, и примутся друг за друга. И, может быть, еще наступит пора, когда наследники Экипажа вернут порядок и разум в обезумевший мир. Я не знаю, есть ли в мире место, где вы можете скрыться, но это ваш долг перед предками и перед нами, только это сделает не совсем бессмысленной нашу смерть?

— Твои слова благородны, сэр Капитан, но в них одно отчаяние, а не разум. Ну, подумай, как мы прорвемся сквозь земли дафенов? Или ты дашь нам большой отряд?

— Нет, — сказал Капитан. — У Орринды слишком мало защитников.

— А если мы даже проскользнем, как мы спасемся в Необитаемом мире, где все так враждебно людям? Нам лучше умереть в Орринде, сэр Капитан.

— Дочь Родрика, я верю в твое мужество и в твой разум. И я послал весть Черному всаднику. Он придет.

— К тебе? — спросила она, и темный опасный огонь зажегся в ее глазах.

— К тебе, — спокойно ответил он. — Среди спутников Родрика был и мой человек.

— Выходит, и шпионы бываю полезны! Ну что же, сэр Капитан. Это безнадежно, но я, пожалуй, рискну. Но сэр Норт должен знать, что командую я! Вдолби ему: я не стану терпеть никаких пилотских штучек. Да, кстати. Я беру с собой одного из своих следопытов. Надеюсь, оборону Орринды это не ослабит?

Она уже повернулась, чтобы уйти, но Капитан смиренно окликнул ее.

— Леди Элура! Пообещай мне, что ты не оставишь Илейну. Совсем ведь еще девочка…

Она поглядела ему в глаза и ответила — неожиданно мягко:

— Священная клятва тебя успокоит? Клянусь Компасом и Звездным путем, что я не оставлю леди Илейну, и если нам суждено умереть, то первой умру я.