Барская пустошь

трина коза, то ли черт рогатый. Любит Ларион нарисовать так, чтобы народ с прищуром глядел. А без прищура не сразу и дотумкаешь, что там на картине. Хотя все рисовал по правде, натуру не исказивши. Живопись штука мудреная, к ней тоже талант нужен и обычка.

По весне вновь привадило Лариона ходить с мольбертом на Барскую пустошь, ту самую, где туман сытый. Проталины рисовал, лес в стылой, словно бы стальной дымке. Потом дымка стала зеленой, а среди жухлой, тем летом не выкошенной травы зажглись звездочки мать-и-мачехи. Картины не получалось: весной хватает времени и сил разве что на этюды, так быстро меняется мир вокруг. Мгновение - и серое прошлогоднее былье скрылось под солнечным ковром одуванчиков, и только двухметровые стебли коровяка упрямо торчат к небу, напоминая, что еще недавно все было серо. Чтобы весну написать, нужна юоновская палитра, но не успеешь вжиться в солнечное ликование, как одуванчиковый косогор поседеет, а лес - напротив, сменит чуть заметную зеленцу на прочную листву. Мучайся, грызи от бессилия деревянный конец кисти, лови неуловимое…

За косогором вроде голоса послышались. Ларион обернулся. Так и есть, мужики идут: Володька Замятин и Генка Проглот. Проглот - не фамилия, а прозвище, бог весть когда прилипшее. Обычно эти двое с утра картошку старухам сажают, под борозду, а после обеда пропивают заработанное, но сегодня никак пустой день выпал, вот и пошли в лес за сморчками. Далековато ушли, ну да Вовка длинноногий и лес знает до последнего куста. С ним в паре ходить прибыльно.

– Ишь, он куда забравши!… - пропел Генка, подходя. Глянул Лариону через плечо, похвалил: - Ничо, подходяще нарисовано, похоже. Почем продавать станешь?

– Сколько дадут, - привычно ответил Ларион.

– Я бы и копейки не дал, - изрек приговор Генка.

Он еще раз критически оглядел этюд, недоверчиво покачал головой.

– Одного я не пойму… Чего тебя сюда потянуло? Ближе одуванчиков не нашел? Лес везде одинаковый, одуванчики одинаковые - хрена ты сюда болотом три версты ноги топтал?

– Сам ты везде одинаковый, - прервал приятеля Володька. - У това краю только зайца встретить можно да еще барсука на росчищах. А тута в ухоже медведица бродит с медвежонком. Есть разница, а?

– Так ее ж, медведицы, на картине не видать!

– Это тебе не видать, а мне очень даже. Вона лес какой сторожкий. Опять же у деревни луг в стежках, кто-нить да прошел, а тута цвет нетоптаный.

– Это мы сейчас исправим. Спускаться начнем - все перетопчем.

– Я те перетопчу! Вон туда пошли! - Володька махнул рукой в сторону деревни.

– Ты же говорил, в березах у ручья сморчков много бывает.

– Ошибся. А вот на лесопосадках вдоль канавы строчки должны быть. Там доберем.

Глаза у Вовки раскосые, смотрят ласково. Так глядеть умеют только самые непутевые мужики. Улыбка добрая, а зубы остались через один, черные от табака и паленой водки. Когда Вовка в запое бриться забывает, бороденка растет клочьями. И какой проезжий татарин подарил новгородскому мужику свою внешность?