Местный обычай

— Корвал, я даю такую клятву.

— Так. — Даав запустил руку в карман домашнего халата и извлек оттуда серебряное кольцо с ключами, украшенное эмалевым драконом. — Быстрого полета, денубиа. И пусть удача приведет тебя к исполнению желания твоего сердца.

Эр Том взял ключи и крепко сжал их пальцами. Глаза его снова наполнились слезами. Он поклонился в знак благодарности и любви.

— Мои благодарности… — начал было он, но Даав небрежно взмахнул рукой и снова перешел на низкий лиадийский.

— Да-да. Я знаю. Считай, что сказал все положенное. Действуй осмотрительно, хорошо? Пришли весточку. И, ради всех богов, подскажи мне, что сказать твоей матери?

— Доброй ночи, Шанни. — Энн Дэвис наклонилась, чтобы поцеловать теплую щечку сына. — Хороших снов.

Он сонно улыбнулся: его светло-голубые глаза уже почти совсем закрылись.

— Доброй ночи, ма… — пробормотал он, устраиваясь на подушке.

Его дыхание почти сразу же выровнялось, и Энн почувствовала внутреннюю уверенность в том, что ребенок действительно спит

Однако она задержалась у кроватки, глядя на него. Подняв руку, она убрала прядку шелковых белых волос с детского лба, одним пальцем бережно проследила разлетающиеся брови — наследство его отца, с нежностью подумала она, хотя в остальном бедный паренек унаследовал ее внешность. Но ведь она никогда и не желала красивого сына. Просто — своего.

Она нежно улыбнулась и едва ощутимым поцелуем коснулась его волос, поправила и без того хорошо лежащее одеяло и, наконец, ушла из крошечной спальни, оставив дверь полуоткрытой.

В большой комнате она устроилась за письменным столом, и ее изящные ловкие пальцы начали танцевать по клавиатуре компьютера, вызывая учебное расписание студентов. Когда оно появилось, Энн подавила вздох: предстоит проверить и оценить тридцать финальных работ. Затем будет экзаменационная работа — и ее проверка. А потом — целый семестр полной свободы.

Более или менее полной.

Качая головой, она вывела на экран первую работу и решительно сжала в руке световое стило.

Продравшись через восемь работ с той полной сосредоточенностью, которая так забавляла ее друзей и раздражала коллег, она вернулась к реальности — мышцы на затылке так свело, что их протестующая боль заставила вынырнуть из пучины работы.

— Гм… Перерыв, Энн Дэвис, — сказала она себе, с наслаждением вставая и вытягиваясь во весь свой шестифутовый рост.

Для землянки рост у нее был средним, однако все равно ее поднятые вверх пальцы коснулись потолка. «Жадюги-бюрократы! — подумала она, как всегда. — Неужели так дорого было бы поднять потолок на пару дюймов выше?»

Это была загадка без ответа, и задав привычный вопрос, она тут же забыла о нем, прошлепав на кухню, чтобы налить стакан сока.

Она знала, что Шан еще спит. Не спеша допивая сок, она привалилась боком к кухонному столу и, закрыв глаза, дала мыслям свободу.

Она встретила его на Процишки, где по государственному гранту изучала тенденции изменений в базовом языке. Сам начальник порта Бреллик Гар, друг Ричарда, пригласил ее на большой прием, заманив тем, что на вечере будут «настоящие живые лиадийцы». Бреллик знал о ее страсти к лиадийской литературе. А сами лиадийцы были редкостью в тех кругах, в которых обычно вращались преподаватели-земляне. Энн попалась на приманку — и встретилась со своим лиадийцем.

Она впервые увидела его на другой стороне зала — серьезного стройного молодого человека, который рядом с крупнотелым Брелликом казался хрупким. Знакомство было сделано совершенно в духе Бреллика.

— Энн, это — Эр Том йос-Галан Эр Том, пригляди за Энн, ладно? Она не привыкла к приемам. — В ответ на ее недовольный взгляд Бреллик только ухмыльнулся — Я бы сам тебя опекал, девочка, но я же — хозяин дома. Но ты держись вот за этого, он воспитан лучше стаи орангутанов.

И с этими словами он затопал дальше, предоставив Энн прожигать ему спину возмущенным взглядом. А потом она в страшном смущении посмотрела на своего невезучего собеседника.

Лиловые глаза, полные веселья, смотрели на нее из-под разлетающихся к вискам золотистых бровей.

— А как вы думаете, кто такие орангутаны? — спросил он на земном с легким акцентом.

— Зная Бреллика, могу предположить, что нечто отвратительное, — прочувствованно ответила Энн. — Я прошу вас простить моего друга, господин йос-Галан. Вам совсем не нужно… нянчиться со мной.

— Но разрешите мне хотя бы добыть вам рюмку вина, — отозвался он своим мягким, мелодичным голосом, беря ее за локоть изящными золотистыми пальцами и без труда уводя в гущу толпы. — Ваше имя Энн? Но к нему должно добавляться еще что-то, да? Энн — а дальше?

И она сказала ему свою фамилию, профессию и то, что надеется обнаружить на Процишки. А еще она позволила ему добыть ей не одну, а несколько рюмок вина, и пойти с ней за стол, а позже — танцевать с ней. И к тому времени, как гости стали расходиться, казалось вполне естественным, чтобы Эр Том йос-Галан проводил ее домой.

Он принял ее приглашение зайти на чашку кофе, а еще через час мягко принял приглашение провести ночь в ее постели.

В тот момент она наклонилась, чтобы его поцеловать, — и он оказался неожиданно неумелым. Тогда она поцеловала его снова: сначала терпеливо, а потом — завлекая, пока он вдруг неожиданно не растерял всю свою неловкость и ответил ей с такой страстью, что вскоре они оба начали дрожать и задыхаться.

Они не добрались до постели — в тот первый раз. Шаткий диван выдержал их обоих, и Эр Том еще раз ее удивил: он оказался опытным и внимательным любовником. А его руки — боги, его руки! — знали все затаенные желания ее тела — и щедро дарили ей ласки.

Он снова и снова возвращался к ее губам, словно для того, чтобы отточить свое мастерство. А когда она наконец обвила его ногами и приняла в себя, он снова прильнул к ее губам, и его язык повторял каждое движение его тела, пока волны ее экстаза не захлестнули и его, так что они оторвались друг от друга с возгласами изумления и восторга.

— О боже! — Энн отставила недопитый сок и резко отодвинулась от кухонного стола, крепко обхватывая плечи руками. — О боже…

Он улетел, конечно. Она знала, что он уедет, как только торговая делегация завершит работу — как уедет и она сама, когда закончится время, отведенное для ее исследований.

Но пока их отношения длились, это было великолепно: чудесное золотое трехмесячное приключение в жизни, посвященной спокойной череде самообразования, преподавания и исследований. Шан был живым напоминанием об этом великолепном приключении, о ее собственном решении и желании. Она не говорила Эр Тому о своем намерении родить его ребенка, хотя, казалось, рассказала ему о себе все. Шан принадлежал только ей.

Она вздохнула и повернулась, полуослепленная слезами, чтобы поставить стакан в мойку. А потом она снова ушла в большую комнату и выключила компьютер, качая головой при мысли о том, что на следующий день оставляет себе двойную работу.

Пройдя через комнату, она убедилась в том, что дверь заперта, а потом выключила свет и бесшумно скользнула в спальню, где провела остаток ночи, глядя в невидимый потолок и прислушиваясь к дыханию сына.

Эр Том не явился на главную трапезу.

Разумеется, он прислал извещение, как и подобает примерному ребенку, и самым очаровательным образом попросил его простить. Но то, что он не присутствует на трапезе того дня, в который ему следовало наконец дать согласие на заключение брачного контракта, не могло не вызывать ярости.

И Петрелла была в ярости.

В ярости она послала обед, составленный из любимых блюд сына, к всевозможным дьяволам пятнадцати разнообразных преисподних и съела миску пряного джелта и тонкий тост, запив их крепким красным вином, после чего, опираясь на руку господина пак-Оры, гневно удалилась к себе в кабинет, где составила едкое послание своему наследнику.

Она как раз занималась совершенствованием этого документа, когда раздался сигнал ее комма.