Полдень XXI век, 2012 № 10

Люблю библиотеки. Насколько умнее чувствуешь себя в окружении тысяч томов, которые никогда не откроешь. Духовно растешь, как сказал бы Васисуалий Лоханкин.

В ВОЗе отличная библиотека — уютная, но какая-то холодная. Да и большая чересчур. Библиотека должна быть маленькой, читальный зал то есть, книжек-то должно быть много, а читалка должна быть маленькой, а не как в Ленинке. Там, конечно, хорошие лампы под зелеными стеклянными абажурами, но народу, народу… А что поделаешь, если самая читающая нация. Сейчас особенно. В одном только этом году чего ведь только не опубликовали — пиршество интеллигента. Сначала «Белые одежды» Дудинцева, «Зубр» Гранина (про Зубра Тимофеева-Ресовского я уже и раньше слышал легенды), а потом и того пуще — «Котлован» Платонова, последние главы мемуаров Эренбурга и даже «Собачье сердце» любимого Михаила Афанасьевича. Библиотекарша стала одной из самых уважаемых особ в представительстве, потому как расставляет очередь на прочтение лично, сообразуясь уже не со служебной лестницей, а с другими, демократическими, скрытыми переменными.

Один мой приятель рассказывал, как он попал в библиотеку Американского физического общества в Нью-Йорке. Какой-то тамошний академик его пристроил. Так он визжал от восторга. Представляешь, говорит, глубокие кожаные кресла, и так расставлены, что соседа вроде и видно, а не мешаешь. Все книги по полкам открыто стоят, подходи и бери. Аппаратов для микрофишей навалом. Ксерокс тут же, и не надо форму заполнять и у начальника подписывать. Только в гроссбух рядом запиши, сколько страниц и чего скопировал. А соврешь, никто и не заметит. Но добило его, что ровно в 11 утра и в 4 дня пухлая негритянка прикатывала тележку с кофе, чаем и печеньем. И все забесплатно, старик, забесплатно.

Я уселся за свободным ХТ, ввел гостевой пароль и задумался над меню. Чего ж мне искать? Про вирусы я когда-то знал немало, спасибо Инне, но теперь-то, небось, много чего еще наоткрывали, а не только грипп и табачную мозаику, которую я помню по фотографиям в Детской энциклопедии, да вот еще про вирус эбола уж лет десять как во всех газетах пишут. С него и начнем.

А почему все-таки Шеф не показал мне депешу? То, что он изложил мне всю суть, понятно, да ее там, видно, и не так много было, но текст он мне не показал. Что-то утаивает? Ясно, что не задание он утаивает, не дурак, понимает, что мне про задание все рассказать надо, но что же там еще было, чего он мне показать не захотел? Про меня? Или про него? Вряд ли. Ладно, пока загоним в подкорку. Пусть и она поработает.

А в сознании прокрутим следующее. Я физик и спец по распознаванию образов. Прикомандирован Госкомитетом по науке и технике к Представительству при ООН для работы в ЦЕРНе — Европейском центре ядерных исследований, где мои таланты требуются для обнаружения элементарных частиц, получаемых на ускорителе. Пишу программы для распознавания специфических треков — следов частиц, регистрируемых детекторами. Те же приемы и методы распознавания образов могут использоваться и в других областях, например, в разведке. Тем я и занимаюсь по совместительству. Какое из двух призваний для меня важнее, пока не знаю. Не понял еще. Оба ужасно увлекательны, и я согласился работать на разведку при условии, что смогу продолжать делать физику. Может, еще и поэтому Шеф меня недолюбливает. Мне, конечно же, передали, что он однажды назвал меня «поденщиком».

Теперь пустим в ход логику. Мое задание не требует медицинских познаний. Мое задание не требует существенной предварительной подготовки. Мое задание требует других моих познаний, и, возможно, что-то такое было упомянуто в депеше. Почему же он мне ее не показал? Может, потому, что тогда я бы понял, что и как искать? Значит не хочет, чтобы я преуспел. А почему? Если я справлюсь, он вроде ни причем, ибо ему было указано, кому поручить. А если не справлюсь, то он всегда сможет сказать: если б мне не навязали этого Стаса, я бы нашел лучшего кадра и он бы все сделал. Плохо мое дело, ох плохо.

Ладно, замнем. Итак, вирус эбола, например. На экране появился длиннющий список ссылок на статьи с массой мудреных латинских слов, и тут же кто-то коснулся моего плеча. Я обернулся и был озарен патентованной улыбкой бесхитростного американского парня. Джо Роуз, по-нашему просто Розанчик.

— Привет, Стас. Ты чего это здесь?

Очень хотелось задать ему тот же вопрос, потому как согласно официальному справочнику американской миссии при отделении ООН в Женеве, он занимался правами человека и прочими гуманитарными вопросами. Мы познакомились на нашем официальном приеме по случаю Дня Советской Армии. Тогда мы синхронно потянулись за последним бутербродом с икрой. Назвать бутербродом эту корочку бородинского с тремя хилыми икринками можно было только из большого почтения к нашей великой державе. После обмена обычными любезностями типа «Нет-нет, это вам… Что вы, что вы, вы же гость…» мы заржали и решили, что его 195 см даже не заметили бы такой малости, а потому малость досталась моим 180-ти. Я проглотил корочку без угрызений совести, памятуя о чипсах и маслинах, на которые только и можно было рассчитывать на американских приемах. По-моему, у них с представительскими было похуже, чем у нас, хоть до перестройки там пока не дошло.

Джо тогда удивил меня, тут же сообщив, что терпеть не может свою фамилию. Дома он получает кучу мусорной рекламной почты, неизменно начинающейся словами: «Дорогая миссис Роуз», что доводит его до бешенства. Он даже признался, что если когда-нибудь женится, то возьмет фамилию супруги, особенно, если она будет благозвучной. «Станешь, например, Неза-будкиным», — поддел я его, и он обдал меня той же патентованной улыбкой, что и нынче.

Хоть я и проворно сбросил все с экрана, кажется, он успел заметить, что там висело.

— Да вот, Джо, теща приболела, я и приискиваю подходящее снадобье.

Он довольно натурально заржал.

— Всегда знал, что у русских прекрасное чувство юмора. Заметил это у Достоевского. Извини, что помешал. Хотел только сказать, что меня переводят в Париж, в ЮНЕСКО. Приходи ко мне на проводы в эту субботу вечерком. Вот карточка с адресом. Я живу недалеко, в Версуа. Можешь прийти не один.

При этом он как-то даже замялся. Что мне совершенно не понравилось. Жена моя в настоящее время пребывала в Москве, а про Лену кое-кто, конечно, догадывался, но то, что о ней знал мой американский коллега, было неприятно.

1.5.Жена моя пребывала в Москве, или в Питере, или еще где, а Лена была здесь. Я не понимал, как я мог раньше быть без нее. А ведь так было, и было долго.

С Леной мы встретились в библиотеке Дворца Наций. Собственно, встречались мы, видимо, много раз, но, как потом выяснилось, ни она, ни я не помнили наших мимолетных контактов, ограниченных передачей заполненных бланков заказов на книги. Я даже не подозревал в ней соотечественницу, хотя обычно и опознаю наших безошибочно. По каким признакам, сказать трудно, но что-то есть в нас, что всегда выделяет даже в толпе. То ли приниженность, вызванная вбитым в нас отсутствием чувства собственного достоинства, столь заметного в англичанах, то ли просвечивающая сквозь угрюмость готовность помочь. А может, все это мне только кажется, и опознаем мы друг друга по типажу окружающих с младенчества физиономий, впаянному в нейроны коры головного мозга? Я даже хотел этим заняться — все-таки специалист по распознаванию образов, — но понял, что задача не по моим больным зубам, а потому отбросил, как недостойную серьезного внимания.

А потом я ее вдруг увидел — худоватую, довольно высокую, обыкновенного вида, тридцати или около того женщину, со среднеславянским лицом, некрасивыми руками и необычными глазами. Когда я впервые увидел ее, она напомнила мне княжну Марью — как потом выяснилось, это был ее любимый образ. Увидел я ее на том же приеме по случаю Дня Советской Армии. Вместо официанток и уборщиц было принято привлекать в порядке общественного поручения совсотрудников из разных организаций. Жены дипломатов этим брезговали, так что Лена попала в число «добровольцев».