Звездоплаватели-трилогия(изд. 1960)

— А как вы думаете?

Я полагаю, что года два или три.

Камов засмеялся.

— Техника ракетостроения, — сказал он, — развивается быстро. Если полёты к Луне заняли у нас — первый два, а второй один день, то с тех пор мы далеко шагнули вперёд. Вся экспедиция рассчитана на двести двадцать пять дней, то есть на семь с половиной месяцев.

— Так мало!..

— За эти семь с половиной месяцев, — продолжал Камов, — мы пролетим расстояние, немного большее чем полмиллиарда километров. Средняя скорость корабля вставит сто две тысячи шестьсот километров и час.

— Это как в сказке!

Камов покачал головой.

— Эта скорость не так велика, как вам кажется, — сказал он. Техника идёт по пути достижения скоростей, достаточных для свободного полёта на любую планету, не считаясь ни с какими сроками, а наш корабль вынужден строго придерживаться графика, так как его скорость меньше, чем скорость Земли по её орбите. Догнать Землю мы не смогли бы.

— Мне кажется, что и сто две тысячи шестьсот километров чудовищно много. Вы в три часа будете около Луны. Через две секунды ваш корабль будет невидим с Земли.

— Нет! — сказал Камов. — Если бы мы вздумали начать путь сразу с такой скоростью, то корабль продолжал бы лететь с мёртвым экипажем. Человеческий организм не может выдержать такого ускорения. Мы начнём полёт относительно медленно, и только через двадцать три минуты сорок шесть секунд корабль достигнет своей максимальной скорости в двадцать восемь тысяч пятьсот метров в секунду [1].

Он называл эти головокружительные цифры с таким невозмутимым видом, как будто дело шло об автомобильной прогулке.

— Если бы мы, — продолжал он, — летели к Луне по прямой линии, то достигли бы её через три часа пятьдесят три минуты, но наш путь будет почти перпендикулярным к линии Земля-Луна. Луну вблизи мы вообще не увидим. Вы сможете полюбоваться на неё с расстояния большего, чем наблюдаете обычно.

— Это жаль!

— Но зато вы увидите ту её сторону, которая скрыта от нас.

— Давно уже, — сказал я, — весь мир знает, что невидимая сторона Луны почти ничем не отличается от видимой, но взглянуть своими глазами конечно очень интересно. Разрешите задать вам один вопрос.

— Пожалуйста.

— Вы сказали, что по пути к Марсу намерены осмотреть Венеру. Это мне не совсем понятно.

— Что именно непонятно?

— Как вы попадёте к Венере на пути к Марсу. Их орбиты лежат в противоположных направлениях от Земли.

— Ваше недоумение было бы законно, — ответил Камов, — если бы планеты были неподвижны. Но они движутся, и притом с различными скоростями. Часто бывает, что обе, то есть Венера и Марс, находятся по одну сторону от Земли. Чтобы вам стал яснее наш маршрут, я нарисую его на бумаге.

Он взял карандаш и быстро провёл на листе несколько окружностей. Несмотря на то, что он рисовал без циркуля, круги получились замечательно ровными. Я сохранил этот рисунок на память.

— Смотрите, — сказал Камов: — точка в центре обведённая маленьким кружком, изображает Солнце. Первый круг — это орбита Венеры. Между нею и Солнцем есть ещё планета Меркурий, но его орбита нам не нужна. Второй круг — это орбита Земли. Третий — орбита Марса. Если бы я соблюдал правильный масштаб, то изобразить планеты на этом листе было бы невозможно: они были бы не видны на нём. Но это не план, а схема. Кружки, которые я помечаю цифрой «1», — это положение планет в момент, нашего старта. Движения всех планет по их орбитам направлены в одну сторону. На этом рисунке — справа налево. От кружка, изображающего Землю, я начинаю наш маршрут пунктирной линией. Вот! В этой точке мы встретим Венеру…

Рисунок Камова, сделанный им 30 апреля 19.. года в Москве (пунктиром изображен путь звездолета «СССР-КС2»).

Он нарисовал второй кружок на орбите Венеры и отметил его цифрой «2».

— Отсюда мы направляемся тем же путём к Марсу и встретимся с ним вот здесь, а затем — обратно к Земле, которая, за это время успеет пройти больше половины своего годового пути и будет находиться примерно вот тут.

— Ясно! — сказал я.

— Этот рисунок не более чем грубая схема, — заметил Камов. — Орбиты не замкнуты, так как Солнце, увлекая планеты за собой, само движется в пространстве; но так вам должно быть понятнее.

— Благодарю вас. Мне всё совершенно ясно.

— Вот теперь вы вполне поймёте, почему мы не можем ни на один день отложить старт.

— Понимаю.

— На сегодня этого достаточно. За семь с половиной месяцев пути мы успеем обо всём переговорить. Ваше участие в экспедиции начнётся с завтрашнего утра после медицинского осмотра. Чтобы подготовить вас к полёту, нельзя терять ни одного для.

На этом наш первый разговор с Камовым закончился.

Было за полночь, когда я пришёл домой.

Над крышами домов поднималась Луна. На ней побывал человек, с которым я говорил сегодня. Кто знает, может быть, и я попаду когда-нибудь на её сверкающую поверхность…

Сверкающую… Я вспомнил статью Камова, в которой он писал, что поверхность Луны тёмная и мрачная, покрыта скалами густокоричневого цвета, — и улыбнулся своей восторженности.

Там, в непосредственной близости, всё выглядит иначе, чем с Земли. Блестящие планеты — в действительности тёмные, несветящиеся тела. Скоро я сам буду на одной из них.

Буду ли? А что если завтра приговор врача навсегда закроет передо мной такую возможность? Как тяжело будет пережить это разочарование!

Я очень плохо спал и в эту ночь. Лёжа в постели с открытыми глазами, я прислушивался к медленному ходу часов на стене, и временами мне казалось, что они совсем остановились.

Я заснул под самое утро, и во сне меня не оставляла всё та же мысль.

Но страхи оказались ложными. Комиссия, состоявшая из трёх врачей, под председательством известного профессора, долго и тщательно выстукивала, выслушивала и измеряла меня. Проверяли зрение, слух, вращали на какой-то специальной карусели и даже заставили несколько минут провисеть вниз головой на особых петлях, после чего опять принялись за бесконечные выслушивания.

В заключение старик профессор, похлопав меня по спине, сказал слова, сладкой музыкой прозвучавшие у меня в ушах:

— Идеальный организм! Можете, молодой человек, направляться хоть на Полярную звезду, если вам так надоела наша Земля.

Врачи засмеялись.

— Готовьтесь к полёту! — серьёзно сказал профессор. — Помните, если перед стартом у вас окажется хотя бы насморк, вы не будете допущены. Соблюдайте строгий режим. — Он указал на одного из членов комиссии: — Доктор Андреев специально прикреплён к участникам экспедиции. Советуйтесь с ним как можно чаще. Работа, отдых, пища, развлечения — всё должно проходить под его контролем. Вы больше не принадлежите себе.

Пройдя комиссию, я поехал прямо к Камову, чтобы получить у него указания для начала работы. Он меня, по-видимому, ждал и обрадовался, когда узнал, что всё в порядке.

— Мне было бы жаль потерять вас. Очень рад, что этого не случилось. Познакомьтесь, — сказал Камов, подводя меня к высокому худощавому человеку, сидевшему у письменного стола: — Константин Евгеньевич Белопольский — мой заместитель в космическом полёте.

Имя, названное Камовым, было мне знакомо. Белопольский — однофамилец знаменитого русского астронома — был автором многочисленных астрономических книг, и я сам изучал в школе астрономию по его учебнику.

Когда Камов назвал мою фамилию и сказал, что я участник будущего полёта, Белопольский пожал мне руку, но, как мне тогда показалось, сделал это совершенно равнодушно. Даже тени улыбки не появилось на его лице, покрытом глубокими морщинами (хотя ему было только сорок пять лет), и он не сказал ни одного из тех слов, которые принято говорить в подобных случаях.

Помню, что на меня произвело неприятное впечатление это молчание, и я даже подумал, что иметь такого спутника в долгом путешествии не особенно большое удовольствие.