Журнал «Если», 1995 № 05

Кем все-таки оно закрыто от нас? Что за неумолимый враг преграждает нам путь во времени, о великий Черный Свет! Кто этот враг? Ведь ни слуги Властителей, ни адепты Солнечного Коня не имеют нужных для этого знаний!

Я пишу.

Я пытаюсь вложить в каждую линию как можно более глубокий смысл. Представляю, насколько все это покажется мне странным потом, когда я… И все же я не боюсь. Мне нечего бояться. Ведь снант — это не смерть. Это, скорее, подлинная надежда человечества, надежда всех разумных, всех мыслящих во всей Галактике, в Вечности. Каждый Мериллийский Гипнойт в любой момент существования может подвергнуться снанту — естественному или патологическому, случающемуся под воздействием страха, страдания или болезни. Выживание пораженного снантом и его возрождение зависят, помимо всего прочего, от доброй воли их соплеменников, их братьев по крови. Каждый Мериллийский Гипнойт уверен, что хотя бы раз за свою жизнь обязательно окажется беспомощным, ничего не помнящим, словно потерявшийся ребенок. Но такое может случиться и пять, и десять раз… Наша зависимость от других членов рода, от братьев и сестер несравненно больше, чем у любых других разумных существ, не знающих снанта.

Поэтому все Мериллийские Гипнойты связаны исключительно тесными узами. Доверие и дружба, неизбежно царящие в нашем обществе, делают его самым гуманным во Вселенной, во всех временах и пространствах, начиная с момента появления разума и кончая восстановлением господства Солнечного Коня — скорее всего, даже далеко за этими пределами. То, чего так недостает другим разумным, чтобы построить справедливый мир, мир без ненависти и насилия — это именно ощущение постоянной тесной связи каждого с каждым в радости и горе, чувство зависимости друг от друга. Мы выше человека благодаря снанту.

Мы олицетворяем собой будущее. Я, Тельм Ангул, Мериллийский Гипнойт, всего лишь пешка на доске судьбы. И все же моя жизнь невероятно важна для всех остальных. Вот почему я не должен бояться, вот почему мне нужно верить в спасение…

Я пишу.

Я пробуждаюсь.

У меня возникает ощущение, что мир, в который я попал, будет не слишком-то приветлив со мной, и это предчувствие преобладает даже над мыслью о том, что я существую.

Но существую ли я на самом деле, жив ли я?

Постойте, но вот я провожу рукой по лбу, вот я протираю глаза. Осматриваюсь…

Неожиданно мозг пронзает мысль: я жив, в этом можно не сомневаться. Снант — это не смерть.

Я пытаюсь вспомнить хоть что-нибудь. Медленно, неторопливо оглядываюсь. Вот таг, этот толстый малыш, я помню его. Его губы покрыты язвами, потому что он лизал кристаллы Альзана, и он еще не успел отрастить шерсть на морде.

Но что-то кажется мне ненормальным. Он… его положение… таг находится в клетке!

В этот момент я испытываю совершенно незнакомое ощущение. Слышу отдаленное бормотание, проникающее в мои уши. Постепенно шум усиливается, приближается. Мне кажется, я начинаю различать… Да, это гул множества голосов. Вокруг меня говорит сразу целая толпа.

Я прислушиваюсь. Сильно кружится голова. Горло стискивает спазм, и я невольно зажмуриваюсь от ужаса. Но я помню: главное — не бояться. Снант — это не зло, это единственная надежда человечества.

Надежда! Но я совершенно точно знаю, что мир, в который меня занес поток времени, поразительно негостеприимен. Падение в пышущий жаром колодец продолжается; кружится голова, тошнит, судороги скручивают меня, словно тряпку, которую отжимают сильными руками. Неожиданно я понимаю, что лежу на кровати в комнате с холодными металлическими стенами. Я один. Мне очень плохо. Я то и дело проваливаюсь куда-то. И я ничего не помню. Я даже не знаю, кто я такой. Я не могу сказать, человек ли я, и даже не знаю, что это такое человек. Весь я сплошной комок боли, все мое существо — олицетворение страха. Мне кажется, что мучения длятся бесконечно долго.

Таков снант.

И вот я — снова я. Муки продолжались гораздо меньше времени, чем я опасался. Впрочем, по неизвестной причине — я не могу ни понять ее, ни вообразить — я подвергся только частичному снанту. Мое третье детство будет гораздо менее продолжительным и намного более простым, чем второе, пережитое после невероятно тяжелого снанта, сопровождавшегося полной амнезией, в подростковом возрасте.

Наконец мне удается подавить страх. Начинает проявлять себя свойственный моей расе инстинкт — кто знает, сколько миллионов или миллиардов раз очередной Мериллийский Гипнойт боролся со снантом?

Мое тело (то, что я определяю как себя) продолжает чувствовать боль. Ему очень плохо.

Место, где я нахожусь: яркий свет, отсутствие неба; я внутри какого-то помещения.

Вокруг: перемещение живых существ — людей? В клетке за железными прутьями — малыш таг.

Где-то дальше: шум толпы, гомон голосов, образы, вспышки.

Оболочкой вокруг моего тела и в нем: нечто живое, мягкое и теплое — это Мера Силла с Вернона.

В моем сознании: ледяной туман. Откуда-то из невероятной дали возникают мысли; со странным шумом они проникают в мою голову. Они пронизывают мозг, причиняя такую боль, что мне хочется изгнать их из своего сознания. Я закрываю для них свой мозг, чтобы не страдать.

Напротив меня: нечто большое, гладкое и светлое. Это ровная блестящая поверхность стены, на которой что-то шевелится. Это зеркальная стена. Я смотрю на нее, но, кажется, вижу сквозь нее, вижу то, что находится снаружи. Сначала я различаю только мешанину красок и движущихся форм. Но постепенно мои глаза привыкают к этому зрелищу, осваиваются с непривычной обстановкой, и в мозгу начинают всплывать воспоминания.

Я вижу живые существа — это люди; я понимаю, что они похожи на меня. Они беспорядочно снуют во всех направлениях вокруг такого же существа, несколько более крупного, чем они. Я не могу разобрать, что они делают. Люди одеты во все белое, их одеяния ярко блестят в заливающем помещение холодном свете. То, другое, существо не реагирует на людей. Оно смотрит на меня.

По-моему, оно живое. Неожиданно я все понимаю. Человек там, в стекле, это я. Я попал в плен к этим людям, и сейчас они пытаются сорвать растение, обволакивающее мое тело с помощью бесчисленных серых присосок, глубоко погрузившихся в мою плоть. Своими действиями они причиняют мне боль. Я кричу и пытаюсь сопротивляться. Растение- я ношу его так долго, что успел полюбить его, — не хочет расставаться со мной. Я сознаю противоречие между тем, что мне тысячу раз повторялось с раннего детства (снант — это величайшая надежда не только человечества, но и всех разумных), и тем, что чувствую сейчас.

Голоса нашептывают мне, настойчиво повторяя вновь и вновь: снант страшнее, чем смерть! Я хочу умереть, но не могу. Может быть, сейчас я не имею права на смерть. И не вся надежда потеряна, потому что я все еще здесь, и со мной мой таг. Читаю в глазах Жирика призыв и пытаюсь восстановить контакт. И вот он одновременно такой внезапный и такой, долгожданный.

О, Черный Свет, как я счастлив!

Снова осознаю, что меня окружают люди. Это Арниды. Их движения медленны, но удивительно гармоничны. Они действуют слаженно, как детали единого механизма. Двое из них держат в руках ножи с короткими лезвиями, другие вооружены чем-то вроде стальных когтей. Они вонзают свои орудия в мое тело. Я понимаю, что они пытаются оторвать от меня Меру Силлу с Вернона, а та, сопротивляясь, все глубже и глубже погружается в меня своими присосками, проникая сквозь кожу, сквозь мышцы, до самых костей.

Они раздирают ее, и белый сок, смешиваясь с моей оранжевой кровью, приобретает нежный розовый оттенок. Но Мера Силла не только противится насилию напряжением присосок; она начинает изменяться, становясь местами твердой, как металл. Вижу, как лезвия ножей скользят, не достигая цели. Мера Силла с Вернона все больше твердеет с поверхности, одновременно глубже и глубже проникая в меня. Арниды собираются попробовать еще что-то. На меня льется жгучая жидкость, окутывая тело клубами едкого пара. Я ничего не вижу — Мера Силла закрыла мое лицо, стараясь защитить меня.