Болота осушающий

Машина свернула на проселочную дорогу и стала вилять: под колесами запрыгали ветки, валежник, захлюпала вода. Слева потянулось болото…

— Мы пройдем здесь немного пешком, а вы ждите нас в селе. Вон оно, Павел Илларионович кивнул влево, где виднелись разбросанные на бугре дома.

Когда замер шум мотора, профессора и Лену обступила тишина. Не было слышно даже жаворонка. Лишь в траве перекликались одинокие кузнечики и из-под ног звонко шлепались влажными комочками пятнистые лягушки. Было душно. Резко пахло пьяникой. Профессор слегка раздвинул осоку и вейник и стал осторожно продвигаться в глубь болота. Потом посмотрел на Лену и вытащил из земли маленькое толстое растение.

— Вы знаете, что это такое?

— Росянка. Растение, пожирающее насекомых.

— А дальше? Чем служит для болота?

— Показатель прироста сфагновых мхов.

— Вот умница.

— Я хотела спросить вас… — начала Лена.

— Слушаю…

— Правильна ли формула: испарение прямо пропорционально поверхности листа?

— Как и все на свете, относительно верно. Но ведь не только поверхность листа испаряет влагу. Вы должны это знать. Вы собирали когда-нибудь незабудки и ставили их в воду?

— Да, конечно…

— Листочки у незабудок маленькие, узенькие. А смотрите, как быстро поглощают они воду. К утру ваза пуста. Испарение происходит не только через листья, но и через стебель. Сломайте его — он полон воды. Все зависит от количества устьиц, через которые идет испарение.

— А если вывести растение с большими листьями — увеличить количество устьиц?.. Новое… совсем новое…

— Вы хотите?..

— Я хочу найти, получить, вывести растение, способное выкачивать воду, чтоб осушать болота. Разве нельзя? — собравшись с духом, сказала Лена и даже покраснела от прямоты своего вопроса.

— Найти? Вывести? Наука зашла так далеко, что даже новую бактерию не так-то легко найти под современным микроскопом. Вывести новый сорт яблок еще труднее. А вы хотите совсем новое растение. Ну что ж, ищите свой Paludem siccans — «Болота осушающий». Чем не название? Но я люблю студентов, которые во время занятий не ищут Fаtа Morgana [1], а слушают лекции и сдают экзамены. Ведь вы только начали познавать мир, переделывать его вам рановато…

Профессор замолчал, наверное, почувствовал резкость своих слов.

— Сначала вы потратите долгие годы на поиски подходящего материала… сказал он. — Запаситесь терпением и пока…

— Я здесь нашла…

— А, уже нашли? Быстро!

— Нет, не в том дело. Я просто нашла на болоте куст, каких никогда не видела. Не знаю, что за вид! Я хотела вам показать.

— Вы, дорогая, еще многого не видели. Возьмите цветок. Определите. Вот хороший повод потренировать себя. Ботанику нужна дотошность в характере…

— Мне рассказывали… местные. У него не было цветов.

— Ну это сказки. У вас богатая фантазия.

Лена вдруг вспомнила вчерашний разговор с Семеном о козе и телескопе. Профессор считает ее зазнайкой и верхоглядкой. Бессмысленно продолжать разговор.

Внезапно вокруг все потемнело. Пока они шли по болоту, огромная туча надвинулась и закрыла солнце. Только вдалеке у села еще были видны солнечные лучи, прямыми стрелами упирающиеся в землю. И под этими стрелами ярко вырисовывались развалины белой колокольни, бревна на домах, резные наличники, взъерошенный петух на заборе. Как будто все село просматривалось в подзорную трубу.

— Идемте скорее! — сказал Павел Илларионович. — Сейчас будет ливень.

Профессор шагнул в сторону, не рассчитал, и из-под ног поднялся фонтан брызг. И точно в ответ на этот неловкий шаг, сразу на болоте захлюпало, зашумело; закачались, пригибаясь к земле, длинная осока и метелки вейника. Лена сняла кеды и пошла за профессором. Рубашка у него стала мокрой от дождя, съежилась, и вид у профессора не был уже такой гордый и осанистый.

Подойдя к селу, они вошли в дом, около которого стояла профессорская машина.

В чистой горнице было тихо. Шофер в одних носках сидел в кухне и пил молоко. Худенькая старушка с гладким лицом стояла рядом и слегка нараспев что-то рассказывала. Профессор замялся у порога комнаты, не зная, идти прямо или снимать мокрые ботинки.

Старушка засуетилась вокруг него:

— По половичку идите, по половичку. За стол садитесь, молочка я вам сейчас принесу. А может быть, кисленькой капустки хотите?

Лена осталась на крыльце и смотрела на дождь. Крупные капли падали на землю, отскакивали, разбивались на мелкие кусочки. По водосточной трубе с грохотом стекала в бочку вода, и под этот шум Лена думала о неудачном разговоре с профессором и что так уж, видно, устроено в жизни — ничто нельзя вернуть или повторить — все будет по-другому. И она никогда не сможет снова задать ученому свои вопросы.

Хозяйка принесла из клети молока, поставила чистый стакан перед Павлом Илларионовичем и продолжала рассказывать что-то шоферу. Профессор не вступал в разговор. Он достал свою записную книжку и что-то подсчитывал.

Старушка все говорила и говорила, будто рада была, что есть кому слушать ее.

— Еще до войны здесь ходили и мерили болото. Интересовались. Один приезжал, молчаливый такой, но больно спорый на разные дела. Научил меня рассаду капустную сажать. Землю для этого с болота приносил. Вот попробуйте капусту, еще с прошлого года кисленькая осталась. А на другое лето его товарищ приезжал. Геолог и рисовал больно уж хорошо. Болота рисовал. А если дождь, так меня посадит в горницу и заставляет сидеть тихо, а сам меня рисует. Только все говорил — неспокойная я, меняюсь быстро. А где я меняюсь, как истукан сижу, ни словечка, бывало, не скажу. А раз рано-рано ушел. Пришел довольный. Рисунок мне показывает — куст какой-то небывалый. «Ну, Матрена Петровна, сделал я что нужно. Для друга подарок сделал — вот радость-то». А я ему: «Радость-то твоя, милок, кончилась — война началась». — «Как война?» И сразу же в тот день уехал. И больше о нем не слышала. Ох и веселый же был! Да и тот, другой, что болото мерил, не приезжал больше. Небось погибли, сердечные, а то бы меня, старуху, навестили.

Лена уже давно стояла около большой белой печки, что отделяла горницу от кухни, и слушала бесконечный рассказ. Она сама в детстве жила в деревне, недалеко от этих мест, и знала, как долго в памяти жителей деревни остаются приезды и разговоры новых людей, особенно если после себя человек оставил хорошую память.

Лена вспомнила о Семеновых размышлениях над фотографиями.

— Бабушка, а не жила в ваших местах до войны девушка нездешняя, черноволосая…

— Азиатка? А как же — красавица. Это учительша была наша, она и после войны долго работала здесь, у нас. В Ивантеевке жила, там, где вы сейчас. Уехала к родителям на юг. Здоровье подкачало. К себе… на родину. А тогда постояльцы-то мои оба ее любили. И один и другой. Но она молчаливого отличала. Хоть сутулый, а приворожил. Другому так и сказала: «Люблю, мол, вашего товарища. С вами мы будем друзьями». Как-то вечером приходит он домой. Мрачный. «Бабушка, — говорит, — жить я без нее не могу. Никогда имени ее не забуду». А имя и впрямь трудно забыть. Дагмара ее звали. Не по-здешнему.

Лена улыбалась старухиному изложению довоенной любовной драмы.

Профессор сидит в углу горницы, занят своим. Ему неинтересна старушечья болтовня и не понять, что в ней так трогает Лену.