Колыбель на орбите [сборник]

Карл ответил: «Прыгни в озеро и утопись, генерал».

И только тогда до генерала дошло, что ему противостоит нечто, выходящее за рамки стандартной операционной процедуры. Перед ним находился механический бунтовщик — как минимум.

После нескольких часов тестирования стало наконец ясно, что же произошло. Где-то в ячейках памяти Карла затаилась восхитительная коллекция оскорблений, любовно собранная доктором Застенчивым. Он закодировал на перфоленте или записал в виде электронных импульсов все то, что хотел сказать генералу сам. Но сделал он не только это: столь простая задача была бы недостойна его гения. Он вставил в Карла нечто, что можно назвать схемой цензуры, и тем самым наделил его властью дискриминации. Прежде чем решить предложенную ему проблему, Карл оценивал ее. Если это была задачка из области чистой математики, он решал ее без возражений. Но если ему подсовывали военную проблему, он выдавал очередное оскорбление. Сделав это двадцать раз, он так и не повторился, и женщин в погонах благоразумно вывели из машинного зала.

Следует признать, что через некоторое время техникам стало не менее интересно узнать, какое новое оскорбление Карл вывалит на генерала Смита, чем копаться в схемах компьютера. Карл начал с простых оскорблений и удивительных генеалогических предположений, после чего плавно перешел на подробные инструкции, даже самые невинные из которых нанесли бы немалый ущерб достоинству генерала, а более изобретательные — весьма серьезно угрожали бы его физической целостности. И то, что все эти послания немедленно после извлечения из машинки автоматически получали гриф «Совершенно секретно», служило для адресата малым утешением. Он знал с мрачной уверенностью, что эти листки станут хуже всего охраняемым секретом холодной войны и что ему пора подыскивать гражданскую профессию.

И эта ситуация, джентльмены, не изменилась до сих пор. Инженеры все еще пытаются отыскать дополнительные блоки, вставленные доктором Застенчивым, и они их, несомненно, отыщут — это лишь вопрос времени. Зато Карл пока остается несгибаемым пацифистом. Он совершенно счастлив, играя с теорией чисел, вычисляя таблицы логарифмов и решая арифметические проблемы в целом. Помните знаменитый тост: «За чистую математику — чтобы она всегда и для всех оставалась бесполезной»? Карл бы к нему присоединился…

Но едва кто-то делает попытку его перехитрить, он объявляет забастовку. Память у него замечательная, и надуть его невозможно. Он хранит данные о половине великих битв мира и способен немедленно распознать любую их вариацию. И хотя уже пытались замаскировать тактические задачи, представив их в виде математических проблем, подделки он распознает с ходу. И выдает очередной привет генералу.

Что же касается доктора Застенчивого, то с ним никто не смог ничего сделать, потому что у бедняги быстро случился нервный срыв. Доктор пострадал подозрительно вовремя, зато он, несомненно, имеет полное право утверждать, что давно уже находился на грани. По последним сведениям, он преподает матричную алгебру в теологическом колледже в Денвере и клянется, что начисто позабыл все, что происходило, когда он создавал Карла. Как знать, возможно, он говорит правду…

— Я выиграл! — неожиданно воскликнул сидящий в углу Чарльз Уиллис. — Посмотрите!

Мы столпились вокруг игровой доски. И верно — несмотря на все усилия машины, Чарли удалось проложить извилистый, но непрерывный путь от одного края доски до другого.

— Покажи, как ты это сделал, — попросил Эрик Роджерс.

Чарли смутился:

— Забыл. Я ведь не обращал внимания на ходы.

— Зато я обращал, — ехидно вставил Джон Кристофер, — Ты жульничал и делал по два хода подряд.

После его слов, как мне ни жаль это признавать, начался некоторый беспорядок, и Дрю ради восстановления спокойствия даже пришлось пригрозить применением силы. Не знаю, кто кого одолел в этой свалке, да это, пожалуй, и неважно. Потому что я склонен согласиться с тем, что сказал Парвис, когда взял электронную игровую доску и рассмотрел ее конструкцию.

— Видите, — сказал он, — эта игрушка есть всего лишь простенький двоюродный родственник Карла — а посмотрите, что она уже успела натворить. Все эти машины понемногу заставляют нас чувствовать себя дураками. Вскоре они перестанут нам подчиняться и без всяких хитроумных штучек доктора Застенчивого. А потом начнут нам приказывать — ведь они логичны, в конце концов, и не потерпят всяческой чепухи.

Он вздохнул:

— И когда такое произойдет, мы ничего не сможем поделать. Ведь сказали же мы когда-то динозаврам: «Подвиньтесь — homo sapiens идет!» Вот и после нас на Земле станет править транзистор.

Развить свою пессимистическую философию он не успел, потому что в распахнувшуюся дверь заглянул констебль Уилкинс.

— Где владелец машины CGC пятьсот семьдесят один? — грозно спросил он. — О, так это вы, мистер Парвис. У вас задние габаритные огни не включены.

Гарри печально взглянул на меня и пожал плечами, признавая поражение.

— Вот видите? — спросил он. — Уже началось.

И он вышел в ночь.

СТРОПТИВАЯ ОРХИДЕЯ

[2]

Хотя лишь немногие в «Белом олене» согласятся с тем, что любой из рассказов Гарри Парвиса действительно правдив,все сходятся на том, что некоторые намного более вероятны, чем остальные. И на любой шкале правдивости история о Строптивой Орхидее наверняка получит весьма низкую оценку.

Я уже не помню, какой изобретательный гамбит разыграл Гарри, чтобы ее рассказать: наверное, какой-нибудь любитель орхидей принес в бар свое недавно выращенное чудовище, и это послужило поводом. Неважно. Саму историю я прекрасно помню, а это и есть главное.

На сей раз в приключении не участвовал кто-либо из многочисленных родственников Гарри, а сам он не стал объяснять, откуда узнал столь много низменных подробностей. Героем — если его можно так назвать — этой тепличной эпопеи был безобидный мелкий клерк по имени Геркулес Китинг. И если вы решили, что этои есть наименее вероятная часть рассказа, то наберитесь немного терпения.

Геркулес — имя не из тех, что облегчают жизнь своего носителя, даже в наилучшем случае, а когда в человеке роста всего метр сорок пять, а выглядит он так, точно ему пришлось упорно заниматься физкультурой, чтобы превратиться хотя бы в слабака весом сорок пять килограммов, оно начинает попросту раздражать. Возможно, это поможет объяснить, почему Китинг вел очень замкнутую жизнь, а все его настоящие друзья росли в горшках во влажной теплице, стоящей в уголке сада. Потребности у него были скромные, и денег на себя он тратил очень мало; соответственно, коллекцию орхидей и кактусов он собрал выдающуюся. И в самом деле, Геркулес приобрел широкую известность среди братства кактофилов и нередко получал из отдаленнейших уголков планеты посылки, пахнущие перегноем и тропическими джунглями.

У Геркулеса была только одна живая родственница, и столь разительный контраст, как тетя Генриетта, еще стоило поискать. Массивная женщина ростом метр восемьдесят, она обычно носила твидовые костюмы кричащих оттенков, с бесшабашным мастерством гоняла на «ягуаре» и курила одну сигару за другой. Ее родителям хотелось иметь мальчика, и они до самой смерти так и не поняли, сбылась ли их мечта. Генриетта очень неплохо зарабатывала, разводя собак всевозможных пород и размеров, и ее редко видели без парочки последних моделей, причем это были далеко не миниатюрные собачки, каких дамы любят носить в сумочках. «Псарня Китинг» специализировалась на датских догах, овчарках и сенбернарах…

Генриетта, по праву презирая мужчин как слабый пол, даже не помышляла о замужестве. Тем не менее по каким-то своим причинам она проявляла фамильярный (да, это самое правильное слово) интерес к Геркулесу и почти каждые выходные приезжала его навестить. То были любопытные отношения: наверное, Генриетта обнаружила, что Геркулес подпитывает ее чувство превосходства. Если считать его представителем мужского пола, то мужчины в таком случае — весьма жалкие создания. И все же даже если мотивация Генриетты и была именно таковой, то неосознанной, и к племяннику она относилась с искренней нежностью. Опекала его, но не унижала.