Гном. Трилогия (СИ)

  - Простите, товарищ маршал, - голос Чжу Гэ-ляна был совершенно севшим и скрипел, так что китаец все время пытался откашляться, - но дело, к сожалению, не в личных отношениях... Да, разумеется, с этого момента я не смогу доверять ни ему, ни тем, кто его поддерживает. Но дело куда глубже. Те, на кого опираюсь я, буквально ко всему подходят по-другому, нежели его подручные... Зачастую эти подходы вообще прямо противоположны. У нас разные цели, отношение к людям, система жизненных ценностей. Мы только выглядим одним народом, а на самом деле мы глубоко различны. Для меня, для моих людей подчиниться большинству Мао Цзе-дуна равносильно отказу от себя. Это невозможно, даже если бы мы и захотели, и этого никогда не будет.

  - Я постарался получше изучить ситуацию, много разговаривал с людьми и пришел к удивительному выводу. Если сам товарищ Мао еще осознает некоторую... ошибочность и невысокую... эстетичность своего шага, то многие его сторонники поддерживают это решение полностью, вполне его одобряют, и искренне не понимают, чего в нем плохого: если враг не желает разоружиться, его приходится убивать. Они убеждены в своей правоте и правоте товарища Мао, а товарища Чжу считают не то, что врагом, а отступником, предателем, и раскольником. Или, если хотите, "еретиком". А значит - врагом в квадрате, по отношению к которому можно все. А рядовые члены партии, услыхав его имя, чуть ли ни прыгают на одном месте и твердят одно: "Разобьем их собачьи головы".

  - И почему только, - пробормотал Чжу Гэ-лян, - крестьян считают носителями всех добродетелей, присущих нации? Их тупость превосходит только их же тупая злоба...

  - Народ всегда прав. По-другому просто не может быть. И тот, кого не устраивает его народ, должен уйти.

  - Превосходно. Только как быть с теми, кто поверил мне и моим товарищам? Тем, кто мне близок по духу? Да что там, - тем, с кем у нас неплохо получается жить и работать? Бросить на перевоспитание Мао? Боюсь, они не согласятся, даже если я и пойду на такое неслыханное предательство. И воспротивятся в любом случае, со мной или без меня. А что касается присутствующего здесь Мао Цзе-дуна, то, по-моему, его мало интересует благоденствие народа. Он пойдет на что угодно ради сохранения личной власти, ему не нужен могучий Китай, если во главе его будет стоять кто-нибудь другой.

  - Он говорит о каком-то общем благе, а сам в это время меняет командование воинских частей, если оно придерживается иных взглядов.

  - После того, что пытались сделать со мной одним, я понял, что от вас можно ждать всего. Так как я могу рисковать вероломным ударом в спину всему моему народу?

  - Опять "моему"?

  - Ты отлично понимаешь, о чем я говорю, и не сможешь втянуть меня в коварный спор о словах. А если не понимаешь, то дискутировать и тем более не о чем.

  - Он говорит о благе народа, а сам готов пойти на братоубийственную войну. Может ли быть большая беда для народа?

  - Я не начну войну, я не одобрю ее начала, но сделаю все, чтобы нас нельзя было принудить силой, если присутствующий здесь гражданин Мао вдруг примет такое решение. Из высших соображений политической целесообразности текущего момента.

  - То есть упорно идешь на раскол, а? Вплоть до нарушения территориальной целостности Поднебесной?

  - Это меньшая беда по сравнению с войной. Или массовыми репрессиями, если я пойду на предательский сговор. Но мы не дадим себя резать, как скот, так что, опять-таки, войной. И, если уж на то пошло: почему бы вам не присоединиться к нашей линии?

  Мао Цзе-дун молчал почти минуту, в упор глядя на оппонента, угрюмого, встрепанного, и напрочь утратившего обычное свое победительное, улыбчивое спокойствие, а потом сказал, как плюнул:

  - Ваш путь, - путь полного буржуазного перерождения. А хвост никогда не будет махать всей собакой.

  - Мы провели тщательный анализ сил обеих сторон возможного конфликта и, по нашему мнению, наиболее вероятен следующий сценарий. На первом этапе быстрое и сокрушительное поражение, фактический разгром войск, поддерживающих линию Мао Цзе-дуна, но на этом война не кончится. По мере смещения линии фронта на юг, расходования стратегических запасов и перманентной мобилизации все новых сил среди южного крестьянства наступление замедлится, начнется традиционная для Поднебесной война на истощение с постепенным перетеканием преимущества к... другой стороне. Но до этого, товарищ Мао, еще нужно дожить. Голод и страшное разрушение инфраструктуры, далеко превосходящее бедствия японской агрессии, слишком многих заставят вспомнить, что вы, вообще говоря, категорически не правы. В этих условиях восстание может начаться очень быстро. А в этих условиях почти неизбежным становится вмешательство внешних сил.

  - Вы имеете ввиду себя?

  - Внешние. Силы. Их может быть больше одной... Но я, вообще говоря, имел ввиду особые отношения тайваньских сепаратистов с США. Разумеется, существуют такие варианты развития событий, при которых мы просто не сможем оставаться в стороне, но это - самый нежелательный для СССР сценарий. У нас нет никакой внутренней, хозяйственной необходимости в военном присутствии на территории Поднебесной. Грандиозные затраты и никаких выгод. Только я никак не могу понять: почему вообще речь идет о каком-то расколе?

  - А что предлагаете вы?

  - Я думал, это очевидно. Так же очевидно, как для меня и уполномочивших меня товарищей. Союз.

  - Опять слова. Слова, никак не меняющие сути происходящей на наших глазах катастрофы.

  - Слова. - Черняховский согласно кивнул. - А насчет остального согласиться не могу. Слова, особенно определения, могут быть капканом, краем пропасти, миной с подожженным фитилем. А могут стать выходом, изменив угол, под которым рассматриваются события. Как в данном случае. Скажете "раскол" - и обе стороны виноваты и обе обвиняют друг друга. Скажете, - про то же, по сути, самое! - "союз", и не виноват никто! А, следовательно, и обвинять-то друг друга не в чем. Никто никому явно не уступил, и, следовательно, никто не потерял лица.

  "Благоразумие восторжествовало!". "Два прекрасных ствола одного могучего корня!". "Два уклада, - одна страна!". "Могучий союз кровных братьев". "Два сердца - три союза: военный, таможенный, инфраструктурный". "Председатель Мао говорит своему другу Джу Гэ-ляну: "Пусть расцветают все цветы".

  Так что пожимать друг другу руки все-таки пришлось. И это, действительно, было очень скверно. Почти нестерпимо.

  - Плохое решение. Его не хватит, не может хватить надолго.

  - Плохое. - Согласно кивнул Черняховский. - Но какое-то время прямой войны не будет, а пока это время будет длиться, мы придумаем еще чего-нибудь. Если сможем. Но должны придумать. И - знаете, что еще? У нас говорят, что нет ничего более постоянного, чем временные решения.

  Мао больше всего раздражала прозрачность границы в комплексе с принципом "общего гражданства": ему казалось, что все население Юга через эти границы утечет за достатком и удобством жизни в СРК, и он пошел на компромисс только в расчете на то, что работники будут, по сути, закреплены в своих коммунах. В общем, опасения не оправдались, и в первые годы поток активного населения из КНР в СРК только не на много перекрывал количество тех, кто всем благам предпочитал гарантированную миску риса и отеческое руководство на Юге. Но в тот момент он не смог справиться с раздражением и все-таки высказался.

  - Знаете, товарищ Мао, - задумчиво проговорил Черняховский, - я, в общем, отчасти разделяю вашу позицию (на самом деле не разделял), всю эту скромность, равенство, умение довольствоваться малым и всякие такие штуки. Но раз вы сами же ожидаете, что - побегут, то, значит, понимаете... От хорошего не бегут. Может быть, вам следует обдумать, как, может быть, чуть-чуть подправить эту вашу линию? Чем выше требования, тем сильнее разделение в народе...