Волшебный колодец (сборник)

— Спи! — коротко ответил Григорий.

Борис уткнулся в руки лицом. Слышно было его тяжелое дыхание. Григорий не мог утешить товарища.

Он видел безвыходность положения, жуть, окружавшую их со всех сторон. В темноте все так же кружили призраки, подходили к ним, ложились бесшумно рядом — каждые двенадцать минут. Григорий пытался не глядеть по сторонам, но у него уже сложился этот двенадцатиминутный ритм. Григорий открывал глаза и вздрагивал всякий раз, когда очередной двойник склонялся над ним. Действительно, можно рехнуться. Собрав волю, Григорий приказал себе: спи!

Кажется, ему удалось вздремнуть. Но тут же едва слышный шорох разбудил его. Открыв глаза, Григорий увидел, как поднялся Борис, постоял, а потом пошел в темноту.

— Боря! — окликнул его Григорий.

Не отвечая, Борис ускорил шаги. Григорий вскочил и кинулся вслед за ним. Оба они запомнили, где лежит нейтронный пульсатор — у крайнего угла мраморной лестницы, — и теперь бежали туда, один в десяти шагах от другого. Григорий догнал Бориса, когда тот, опустившись на корточки, шарил в цветах. Оружие они схватили одновременно.

— Не смей!.. — прошипел Григорий.

— Уйди! — угрожающе ответил Борис.

— Боря!.. — пытался успокоить друга Григорий. Борис крутил ему руку, стараясь вырвать пульсатор.

— Размозжу… это гнилое яйцо… — бормотал он. — Пусти!

— Рожков! — крикнул Григорий, толкнул товарища в грудь.

Борис покачнулся, ослабил руку. Григорий вырвал пульсатор и, размахнувшись, швырнул его в податливую темноту космовокзала.

— Назад! — сказал он Борису, ринувшемуся было в здание. — Приди в себя!

Борис, как ребенок, всхлипнул, обмяк, дал увести себя от ступеней вокзала.

— Обоим нам нелегко, — говорил Григорий. — Ну, подумаем, что можно сделать?

Они заснули, примиренные, прижавшись друг к другу.

Григория разбудил Борис незадолго до рассвета:

— Гриша…

Тот бесшумно поднялся, сел.

— Что-то изменилось, — сказал Борис. — А что, не пойму.

Григорий минуту, слушал.

— Перестало звенеть! — сказал он.

— Правда, — согласился Борис. — К чему это?..

Они просидели до рассвета, вслушиваясь в бесконечную тишину.

Рассвет не принес никаких изменений: слонялись двойники по поляне, боролись возле ступеней за нейтронный пульсатор, потом, примирившись, сгорбившись, шли через поле к ним. Борис скрипнул зубами.

Григорий, чтобы отвлечь товарища, начал было читать из русской старинной басни:

— Волк, думая залезть в овчарню, попал…

Но Борис глянул ему в глаза, и Григорий смолк: остроты не получилось. И сам он чувствовал, что фальшивит. Ему ли острить — Борис моложе его, весельчак в компаниях среди космонавтов, на Земле — рубахапарень. Не его вина, что он попал в такую странную переделку. Здесь нужны психологи, физики, а Борис пвосто механик. Но если здоровый нормальный человек до такой степени скис, то все это очень плохо — Григорий смотрел на тупое, бессмысленное кружение двойников. Хуже не придумаешь.

Нечего было делать. Абсолютно нечего было делать. Это низводило людей до животного состояния. И это было ужасно. Человек будет человеком до той поры, пока находится в труде, в движении. Отними у него эту необходимость, он превратится в амебу, в скота.

Тяжело Борис поднялся с цветов — просто так, чтобы не глядеть на очередную возню у ступеней вокзала. Григорий поплелся за ним. На пути у Бориса встали морские валуны — никто из друзей не помнил, чьим воображением они здесь поставлены. Борис не стал обходить валуны.

— Сгинь! — пнул ботинком один из них.

Камень исчез. Космонавты остановились. У обоих захватило дыхание: сон или конец кошмару?.. Борис медленно обернулся к Григорию. Тот глядел на место, где лежал первый камень. Там были цветы. Только цветы. Медленно Борис поднял ногу на второй камень:

— Рушь! — Пнул, что было силы, ботинком. Камень исчез.

— А-га-а!.. — заорал Борис, вкладывая в голос торжество и надежду. Уперся взглядом в ракету, стоявшую возле космовокзала: — Рушь!..

Ракета исчезла.

— Рушь! — обернулся к клумбе цветущих флоксов. Флоксы испарились, будто их не было. Борис захлебнулся в восторге. Тут же набрал в грудь как можно больше воздуха.

— Рушь! — гаркнул на кособокий театр. Театр беззвучно рухнул.

— Ру-ушь! — вскинул кулаки Борис на здание космопорта.

Мраморный красавец дворец исчез. В блеске солнца на его месте встала натуральная их родная ракета.

— Бежим! — крикнул Борис Григорию, — Быстрей, тебе говорю? — Сделал к ракете два-три гигантских шага. Тут же остановился: — Рушь!.. — крикнул свирепо многоквартирному дому. Дом покачнулся, исчез.

— Ух ты! — радостно вскрикнул Борис. И Григорию: — Шире шаг!

Возле ракеты обернулся и уничтожил все корабли, маячившие на горизонте. Оставил только аллею из тополей и бестолково кружившихся по полю двойников.

— Подъем! — схватился за дверь подъемника. В последний момент Григорий едва успел нагнуться, поднять единственный сорванный ими цветок.

— К чертям! — говорил Борис, запуская моторы. — Ни одной лишней минуты, иначе эти голубчики, — показал в иллюминатор на двойников, — полезут в ракету. Где их тут размещать?.. — В привычной обстановке юмор возвращался к нему. — Старт!

— Но все же — как с ними быть? — спросил Григорий.

— Пусть остаются. На память.

— И тополя?

— И тополя тоже!

Когда через час на прощальном витке космонавты пролетали над этим местом, внизу не было ни аллеи, ни призраков. — синий спокойный луг.

— Еще одна загадка планеты, — сказал Григорий.

— Пусть ее разгадывают другие, — буркнул Борис. — Не я…

Однако, отоспавшись, Борис почувствовал, что с вoпросами ему одному не справиться. Вахта тянулась медленно, а число вопросов росло. Видя, что Григорий не спит, Борис постучался в его каюту.

Григорий лежал на кровати, и, хотя надо было лисать отчет о событиях на Альбароссе, отчета он не писал — думал.

— Гриша, — спросил Борис, поняв, что минута для разговора удачная, — сколько мы пробыли на планете?

Григорий пожал плечами, не понимая, зачем это нужно Борису.

— У меня тут расчет, — продолжал Борис. — Очень простой: восемь часов облета и на планете двое суток по шестнадцать часов — тридцать два. Сколько всего?

— Сорок, — ответил Григорий.

— А нам на обследование планеты сколько было дано?

— Сорок часов…

— Прикинь — совпадение это или нет?..

— Что ты хочешь сказать? — спросил Григорий.

— Кто-то знал на планете точно, сколько нам дано времени.

Григорий молчал. Борис присел к нему на кровать:

— Помнишь, мы говорили об экзамене?

— Помню.

— Ты и сейчас так думаешь?

— Может быть…

— Что значит «может быть»? Отвечай прямо.

— Я все время об этом думаю.

— И до чего дошел?

— Странные вещи приходят в голову.

Борис с интересом ждал.

— Все, что мы… создали там — другого слова не подберу, — космовокзал, театр, — заговорил Григорий, — было создано мыслью. И разрушить его можно было только мыслью…

— Мы до этого не додумались…

— Не додумались, Борис.

— Надо было подфутболить камни сразу же, как они появились.

— Надо было, ты прав.

— А мы с маху ломились в стену…

— Глянуть со стороны — это варварство.

— Такое впечатление после себя и оставили.

— Неважное впечатление.

Борис молчал, ему было стыдно за случай с пульсатором. Чтобы переменить разговор, он спросил о другом:

— Двойники? Кому они понадобились в таком числе?

— Чтобы лучше изучить нас…

Борис не согласился с этим предположением, но своего объяснения у него не было. Он спросил:

— Считаешь, что у нас вышло плохо?

— Нужно еще раз побывать на планете.

«Без меня…» — хотел сказать Борис, но смягчился: подумать об этом стоит…

Григорий, поднявшись с подушки, сказал:

— Погаси свет.

Борис погасил. Когда глаза начали привыкать к темноте, он увидел на столике, где лежал синий, цветок, слабо светящееся пятно.