Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.11

Это была далеко не самая приятная ночь в ее жизни. И, когда Ольга проснулась, она чувствовала себя избитой, невыспавшейся. Она с трудом поднялась и увидела, что бока ее покрыты синяками. «Ну и жизнь у послов! – подумала она. – Надо будет вечером обязательно перебрать эти перины и соорудить себе ложе по вкусу. Ведь придется здесь жить несколько месяцев…»

У двери в спальню ждали локатейпанцы.

– Как вы спали? – хором спросили они.

– Спасибо, хорошо, – ответила машинально Ольга и подумала, что обязательно надо будет выкинуть эти перины.

– Вам ничего не мешало спать? – спросил посуровевший Жуль Ёв.

– Что вы! – Ольга улыбнулась самой дипломатической из известных ей улыбок. – Я очень благодарна вам за заботу. Я чувствовала себя совсем как дома.

– Все ясно, – сказал голос из задних рядов.

Голос был далеко не дружелюбен.

Знакомый оппозиционер-скептик скорчил жалобную мину и старался передать Ольге какой-то знак, которого она так и не поняла.

– У Большого театра восемь колонн, – сказал протиснувшийся в первый ряд эксперт. – А вот скажите нам, кто построил Тадж-Махал?

– Что? – удивилась Ольга. – Тадж-Махал?

– Не знает, – сказал Жуль Ёв.

– Не знает, – повторил мрачный голос из задних рядов. – Она такой же посол, как я.

Толпа угрожающе надвигалась на Ольгу, и та в полной растерянности отступала к спальне, проклиная свою неосмотрительность, проклиная неизвестную ей самой ошибку, которая ставит под угрозу дружеские отношения между Землей и Локатейпаном.

– Выбросить ее с планеты!

– Самозванка!

– Колатейпанская шпионка!

– Верните нам земного посла!

– Остановитесь! – крикнул молодой оппозиционер. – Вы можете совершить непоправимое!

– Она не знает, сколько колонн у Большого театра! – возразил голос из толпы. – Ей даже чертово семя нипочем.

«Ну вот, еще чертова семени не хватало», – подумала Ольга. Она неосторожно прислонилась к косяку двери и сморщилась от боли.

– Что с вами? – крикнул, перекрывая шум сановников, молодой оппозиционер.

– Ничего особенного, – силилась улыбнуться Ольга. – Что-то попало под перину и искололо мне бока.

«Что я делаю! – подумала она, произнося эти слова. – Теперь они окончательно обидятся. Готовили мне резиденцию, готовили, а я вместо этого…»

– Покажите, – сказал резко Жуль Ёв.

– Что показать?

– Синяки.

– Как так? – удивилась Ольга.

– Покажите им! – кричал молодой оппозиционер. – Не стесняйтесь. Они подложили вам под перину горошину, чтобы испытать, настоящий ли вы посол. Вы, наверно, слышали о таком методе?

Ольга поняла, что локатейпанцы не шутят, и, закатав рукав куртки, показала огромные синяки на руке.

– Ура! – закричали локатейпанцы. – Простите нас!

– Покажите хоть горошину, – попросила Ольга, стараясь сдержать смех.

Жуль Ёв собственноручно извлек из-под перин горошину, очень похожую на морского ежа, только чуть побольше размером.

Можно попросить нину?

– Можно попросить Нину? – сказал я.

– Это я, Нина.

– Да? Почему у тебя такой странный голос?

– Странный голос?

– Не твой. Тонкий. Ты огорчена чем-нибудь?

– Не знаю.

– Может быть, мне не стоило звонить?

– А кто говорит?

– С каких пор ты перестала меня узнавать?

– Кого узнавать?

Голос был моложе Нины лет на двадцать. А на самом деле Нинин голос лишь лет на пять моложе хозяйки. Если человека не знаешь, по голосу его возраст угадать трудно. Голоса часто старятся раньше владельцев. Или долго остаются молодыми.

– Ну ладно, – сказал я. – Послушай, я звоню тебе почти по делу.

– Наверное, вы все-таки ошиблись номером, – настаивала Нина. – Я вас не знаю.

– Это я, Вадим, Вадик, Вадим Николаевич! Что с тобой?

– Ну вот! – Нина вздохнула, будто ей жаль было прекращать разговор. – Я не знаю никакого Вадика и Вадима Николаевича.

– Простите, – извинился я и повесил трубку.

Я не сразу набрал номер снова. Конечно, я просто не туда попал. Мои пальцы не хотели звонить Нине. И набрали не тот номер. А почему они не хотели?

Я отыскал на столе пачку кубинских сигарет. Крепких, как сигары. Их, наверное, делают из обрезков сигар. Какое у меня может быть дело к Нине? Или почти дело? Никакого. Просто хотелось узнать, дома ли она. А если ее нет дома, это ничего не меняет. Она может быть, например, у мамы. Или в театре, потому что она тысячу лет не была в театре.

Я позвонил Нине.

– Нина? – спросил я.

– Нет, Вадим Николаевич, – ответила Нина. – Вы опять ошиблись. Вы какой номер набираете?

– 149-40-89.

– А у меня Арбат – один – тридцать два – пять три.

– Конечно, – сказал я. – Арбат – это четыре?

– Арбат – это Г.

– Ничего общего, – пробормотал я. – Извините, Нина.

– Пожалуйста, – сказала Нина. – Я все равно не занята.

– Постараюсь к вам больше не попадать, – пообещал я. – Где-то заклинило. Вот и попадаю к вам. Очень плохо телефон работает.

– Да, – согласилась Нина.

Я повесил трубку.

Надо подождать. Или набрать сотню. Время. Что-то замкнется в перепутавшихся линиях на станции. И я дозвонюсь. «Двадцать два часа ровно», – ответила женщина по телефону 100. Я вдруг подумал, что если ее голос записали давно, десять лет назад, то она набирает номер 100, когда ей скучно, когда она одна дома, и слушает свой голос, свой молодой голос. А может быть, она умерла. И тогда ее сын или человек, который ее любил, набирает сотню и слушает ее голос.

Я позвонил Нине.

– Я вас слушаю, – отозвалась Нина молодым голосом. – Это опять вы, Вадим Николаевич?

– Да, – сказал я. – Видно, наши телефоны соединились намертво. Вы только не сердитесь, не думайте, что я шучу. Я очень тщательно набирал номер, который мне нужен.

– Конечно, конечно, – быстро согласилась Нина. – Я ни на минутку не подумала. А вы очень спешите, Вадим Николаевич?

– Нет, – ответил я.

– У вас важное дело к Нине?

– Нет, я просто хотел узнать, дома ли она.

– Соскучились?

– Как вам сказать…

– Я понимаю, ревнуете, – предположила Нина.

– Вы смешной человек, – произнес я. – Сколько вам лет, Нина?

– Тринадцать. А вам?

– Больше сорока. Между нами толстенная стена из кирпичей.

– И каждый кирпич – это месяц, правда?

– Даже один день может быть кирпичом.

– Да, – вздохнула Нина, – тогда это очень толстая стена. А о чем вы думаете сейчас?

– Трудно ответить. В данную минуту ни о чем. Я же разговариваю с вами.

– А если бы вам было тринадцать лет или даже пятнадцать, мы могли бы познакомиться, – сказала Нина. – Это было бы очень смешно. Я бы сказала: приезжайте завтра вечером к памятнику Пушкину. Я вас буду ждать в семь часов ровно. И мы бы друг друга не узнали. Вы где встречаетесь с Ниной?

– Как когда.

– И у Пушкина?

– Не совсем. Мы как-то встречались у «России».

– Где?

– У кинотеатра «Россия».

– Не знаю.

– Ну, на Пушкинской.

– Все равно почему-то не знаю. Вы, наверное, шутите. Я хорошо знаю Пушкинскую площадь.

– Не важно, – сказал я.

– Почему?

– Это давно было.

– Когда?

Девочке не хотелось вешать трубку. Почему-то она упорно продолжала разговор.

– Вы одна дома? – спросил я.

– Да. Мама в вечернюю смену. Она медсестра в госпитале. Она на ночь останется. Она могла бы прийти и сегодня, но забыла дома пропуск.

– Ага, – согласился я. – Ладно, ложись спать, девочка. Завтра в школу.

– Вы со мной заговорили как с ребенком.

– Нет, что ты, я говорю с тобой как со взрослой.

– Спасибо. Только сами, если хотите, ложитесь спать с семи часов. До свидания. И больше не звоните своей Нине. А то опять ко мне попадете. И разбудите меня, маленькую девочку.

Я повесил трубку. Потом включил телевизор и узнал о том, что луноход прошел за смену 337 метров. Луноход занимался делом, а я бездельничал. В последний раз я решил позвонить Нине уже часов в одиннадцать, целый час занимал себя пустяками и решил, что, если опять попаду на девочку, повешу трубку сразу.