Безбилетник (СИ)

— У Вас, Сэмюэль, сильно истощена нервная система. Вас что-то угнетает?

— Просто я убедился, что в будущем — или в вашем настоящем, я уже не знаю, как и говорить, — я практически бесполезен. Произошло какое-то недоразумение, которое, хочешь не хочешь, мне приходится терпеливо сносить…

— Поверьте мне, Сэмюэль, вы всё усугубляете.

— Я прихожу к убеждению, что такое желанное появление в моём прошлом постепенно утрачивает смысл (продолжал Свифт, будто не слыша профессора), потому что я успел утратить многие полезные качества, взамен которых якобы приобрёл знания. Но в моём времени подавляющая часть этих знаний попросту бесполезна!

— Знания не могут быть бесполезным багажом.

— Вы так считаете? Попробуйте-ка, док, даже хорошо зная технологии, перенести ту же электроэнергию со всеми запитанными от неё современными приборами в мой семнадцатый век. Попробовали представить?.. Согласитесь, что одних только ваших знаний недостаточно, нужна ещё и определённая техническая база. Так что в моём времени нужны не бесполезные знания, а нужен именно я. Потому что там я значу то, что значу!

— В этом, пожалуй, я могу с вами согласиться, Сэм. Но скажите, существуют ли какие-то обстоятельства или предпосылки, дающие вам надежду на возвращение в ваше время?

— Думаю, что да! Ведь здесь я случайность, недоразумение. И тот же случай наверняка ищет возможность исправить свою ошибку…

— Случай — он и есть случай…

— Я имел в виду Бога, но вы, док, насколько я понимаю, не очень-то в него верите? Поэтому я и называю это случаем…

— Да, множество людей решили, что Бога нет, но ведь их решение для Бога необязательно, не так ли?

— Вы очень хорошо сказали, док…

— Простите, Сэм, вот вы постоянно носите нательный крест. Причём очень оригинальный…

— Этот крест — давняя реликвия рода Свифтов. Он переходит по наследству от матери к старшему ребёнку: дочери или сыну. Потом я должен буду передать его своей жене. Считается, что род в этом случае не прервётся!

— Значит, вы глубоко верующий человек?

— Глубоко или не глубоко верить… Каким образом, док, следует оценивать эту глубину? Можно ведь часами молиться, а потом выйти из костёла — и продолжать грешить. Даже не понимая, насколько твои поступки греховны…

— Но вы так и не ответили, Сэм. Вы верите в Бога?

— Да, я верю во власть Всевышнего. Как и любой из моряков! В океане ведь приходится полагаться только на свои силы и на Его покровительство. Удача моряка — это и есть Бог!

— Значит, вы всегда соизмеряете свои поступки с Его заповедями?

— К великому сожалению, док, далеко не всегда. Чтобы слышать Его заповеди, нужно, наверное, прожить жизнь или хотя бы половину её. Ведь вера, как и мудрость, приходит с опытом.

— Но вы, наверное, раскаиваетесь в совершённых грехах?

— Думаю, что далеко не во всех! В душе я надеюсь, что Бог оценивает поступки каждого из нас совсем не так, как утверждают святоши.

— А если ошибаетесь вы, Сэм, а не они?

— Я думаю, что каждый человек сам должен пройти через темноту заблуждений и грехов. И жить дальше, уже опираясь на собственные убеждения, а не на чужие проповеди.

— Значит, по-вашему, получается, что даже самый большой грешник заслуживает прощения Бога?

— Я надеюсь на это. Потому что путь души грешника к Богу намного длиннее и труднее. Это как в жизни: за мелкие преступления угодишь в тюрьму, а за великие — войдёшь в историю…»

Быков выключил запись, чтобы ещё раз проанализировать сказанное. То, что Свифт не элементарный кретин, — сомнения не вызывало. А вот как насчёт душевного заболевания?.. Сколько сумасшедших гениев не смогли справиться как со своей гениальностью, так и с окружающими обстоятельствами — и окончили дни в психлечебницах. Анализируя их судьбы, можно прийти к убеждению, что гениальность и непонимание окружающих неразделимы. Если допустить, что Свифт — один из таких гениев, то необходимо выяснить: сознательно он преодолел пространство и время или же и в самом деле является жертвой некой роковой случайности?.

В другой раз, уже по настоятельной просьбе Быкова, профессор завёл разговор о «профессии» Свифта.

«…— Ведь пиратство — это разбой на море, и пиратов просто вешали на рее.

— Корсар — это не пират! (Горячо и, видимо, возмущённо возразил Свифт.) Корсар получал жалованную грамоту от своего государя, официально разрешающую ему захватывать торговые суда противника. Это не грабёж, а каперство — нанесение ущерба морской торговле враждующей стороне. Пассажиры судна при этом обычно не страдали.

— Не вижу особой разницы, в чём каперство отличается от грабежа.

— Вы, доктор, возможно, не знаете, что Испания тогда первой начала этот грабёж, причём в государственном масштабе. Целые флотилии её галеонов пересекали Атлантический океан, везя в трюмах сокровища Нового Света, без которых развращённая богатством страна уже не могла существовать.

— Ну, положим, о конкистадорах я кое-что читал…

— И ещё вы не знаете, что по законам Испании всякий корабль, идущий не под испанским флагом, на всём пространстве Антильского моря величался пиратским, то есть ставился вне закона. По какому праву они присвоили себе целое море, объявив, по существу, войну всем и в первую очередь Англии?

— Но, отняв добычу, грабителем как бы становилась уже Англия?

— Кто отбирает краденое, тот разве вор? Испанцы силой отобрали это золото у индейцев-ацтеков, пролив реки крови.

— Но у вас лично тоже была некая материальная заинтересованность?

— Да, я срезал золотые пуговицы с капитанского камзола — но ведь это моя законная добыча. Я служил Англии и королю, только по-своему, — и за это получал условленную плату. Сам захваченный корабль тоже принадлежал лично мне, и я мог делать с ним всё, что пожелаю.

— Нет, я имел в виду сам смысл каперства. Это не вы грабили испанцев, а Англия грабила Испанию, оправдываясь при этом государственными интересами.

— Если бы это было так. Сейчас-то я понимаю, что сокровища шли вовсе не на пользу моего отечества, и на них наживались в первую очередь королевские чиновники. Они не рисковали абсолютно ничем, кроме, быть может, доброго имени, и жили при этом в ослепительной роскоши.

— Я, помнится, тоже читал об этом в книгах…

— Почему-то многие ссылаются не на собственное мнение, а на книги, которые чаще всего пишутся в угоду кому-то… Скажите, док, зачем, кроме медицинских, вы читаете книги по философии, а тем более по истории? Что вам может дать в вашей профессии история?

— Ну, знаете ли… (Профессор явно растерялся.)

— Какой смысл вам тратить на это время и копаться в прошлом, где, по сравнению с настоящим, можно сказать, один лишь мрак и хаос?.

— На это трудно ответить однозначно, но я, честно говоря, рад, что вы, Сэм, задали такой вопрос. Это значит, что подсознательно вы об этом тоже думаете! История развития человечества — это хроника его духовного совершенствования, но путь совершенствования сложен и извилист. Так что для того, чтобы не совершать повторных ошибок, оказывается, нужно знать историю…

— То есть дураки учатся на своих ошибках, а умные — на чужих? Именно так, помнится, сказал кто-то из древних философов…

— Но я скажу вам, что даже опыт — это не главное! Те же древние говорили: „Книга — это аптека души“. Поверьте, она может излечить от любой болезни.

— Мне трудно, док, состязаться с вами во многих вопросах… Наши познания во всём, кроме моря, невозможно даже сравнивать! К тому же, к великому моему сожалению, я читал непростительно мало. Одно время я даже считал, что литература — это самоутверждение слабых телом.

— А теперь вы думаете иначе?

— Только здесь у меня открылись глаза, что смысл развития человечества в том, чтобы каждое последующее поколение становилось не просто более сильным — а более лучшим звеном. Жаль, что многие века люди недопонимали это и заботу о детях сводили лишь к заботе о благополучии собственного потомства, как это делают животные. Получается, что каждый жил сам для себя, в лучшем случае — для своей семьи.