Сияющая Темнота [Доктор Кто]

– Разумеется, – согласился Мезант (с немного излишней решительностью, как показалось Доктору). – Но вы должны согласиться, что всегда были трения между механизмами и организмами.

– Ну, «всегда» – это слишком громко. Всё равно как «каждый», «никогда», или «все они ленивые мерзкие попрошайки, пусть возвращаются на свою планету», верно? – он улыбнулся Мезанту, хотя его взгляд оставался жёстким и серьёзным. – А что мы говорили насчёт обобщений?

– А-а, – сказал Мезант после секундной паузы, – вы про-механик.

– Я? Серьёзно? – Доктора это предположение, похоже, оживило. – Сам я считаю себя про-человечным, какие бы формы человечность не принимала, – он поднял руку, увидев, что Мезант хочет что-то сказать. – И если вы хотите начать убеждать меня в том, что механизмы не по-настоящему живые, то лучше не надо, не тратьте время. Как только начинаешь думать о ком-то как не о таком, как ты, так тут же начинаешь относиться к ним по-другому. И обычно относиться хуже. Такой тип мышления приводит к сегрегации и концентрационным лагерям, не так ли?

– Факты остаются фактами, – сказал Мезант.

– А высокомерная, упрямая чушь остаётся высокомерной упрямой чушью, и у меня нет времени на то, чтобы слушать её. Расскажите мне лучше об этой штуке, части которой вы собираете.

Руки Мезанта снова начали извиваться.

– Мне кажется, – весело продолжал Доктор, – что если вы искренне верите во всю эту ерунду, то вы должны гордиться этой штукой, и гореть желанием часами рассказывать мне о ней. А все эти идеи о превосходстве организмов мне уже поднадоели. «Мы лучше вас, потому что сделаны из вязкой субстанции, а не из металла», и тому подобное. Вы производите впечатление умного создания. Вы действительно верите во всё это, или это у вас просто хобби в свободное от работы время? Как у других реконструкции военных сражений, или напиваться дешёвым сидром? Не можете же вы и вправду верить в это.

– Вы не сталкивались с тем, с чем сталкивались мы, – сказал Мезант. – Наша галактика переполнена представителями машинного разума. При наличии ресурсов они способны воспроизводиться с гораздо большей скоростью, чем большинство организмов.

– Это так, – согласился Доктор. – Но они ведь так не стали делать, верно? Как давно у вас тут мир? Сколько веков уже организмы и механизмы живут рядом почти без войн и ссор? Какой вклад организмы и механизмы сделали в культуры друг друга?

– Дело в том, – твёрдо сказал Мезант, – что это не может длиться вечно.

– Почему нет? – Доктор подался вперёд, и его лицо оказалось прямо напротив лица Мезанта. – До сих пор всё это работало довольно неплохо, не так ли? Если бы жители моей галактики увидели вашу, они были бы поражены тем, чего вы достигли. Неужели вам не льстит быть лидерами на пути межзвёздного мира, вместо того, чтобы стать ещё одной галактикой драчливых детишек?

– Вам, чужаку, это может показаться очень просто, – сказал Мезант, и Доктор уловил нотку разочарования в его голосе. – Вы не понимаете всех тонкостей.

– О, – возразил Доктор, – а мне кажется, что понимаю. В общем, мне вас не переубедить, а вам не переубедить меня, так давайте вы просто расскажете о том, что вы тут затеяли, в чём был великий план Хну, а затем я вернусь к Донне, а вы тут сами разберётесь?

Он широко улыбался, но в его улыбке было что-то жёсткое. Мезант устало посмотрел на него... и вдруг в интеркоме раздался голос Гарамана.

– Мы входим в систему Сентилли, – сказал он. – Всем членам экипажа занять свои места. Повторяю, всем членам экипажа занять свои места.

– О, – разочарованно сказал Доктор, – а вы уже почти начали рассказывать мне о вашем плане. Ненавижу, когда так происходит!

11

Поражённый собственной глупостью, Доктор наблюдал за тем, как собранное устройство вращается в пространстве, всего в пятистах метрах от корпуса «Тёмного Света». Когда четыре сегмента были водружены друг на друга, они образовали цилиндр, что теперь казалось очевидным. Пост-фактум всё кажется очевидным.

Сегменты вращались независимо друг от друга, а всё устройство тихо повернулось так, чтобы его конец был направлен на чёрный диск Сентилли.

– Вы хотите вскрыть чёрную дыру! – медленно сказал Доктор и повернулся к Гараману. – Я должен был догадаться.

– Как вы могли догадаться? – спросил Мезант.

Доктор пожал плечами:

– Ну, та часть, которую вы забрали с Уляля, содержала весьма хитроумные обмотки размерностного резонанса; та, что была на Каррисе, судя по тем обрывочным данным, которые мне удалось получить, содержала что-то вроде преобразователя энергии нулевой точки; ну и на той, которая была на Хламе, я заметил признаки того, что это дефазировщик пространства. Если собрать всё это вместе, получим самый большой консервный ключ в галактике.

Он усмехнулся своему уму:

– В других обстоятельствах я бы сказал, что это превосходно. Но у меня такое чувство, что никому кроме вас от этого превосходно не станет.

Гараман сухо рассмеялся:

– Консервный ключ. Мне это нравится. Был момент, когда я подумал, что вы догадаетесь о его предназначении. Но теперь это уже не важно.

– О, я думаю это очень важно, – уныло сказал Доктор, – но я уже вряд ли смогу этому помешать, так?

Гараман лишь улыбнулся.

– Так что же там? Армия органических тварей, которые ждут пробуждения, чтобы отобрать могущество машинных интеллектов вашей галактики? Или это какое-то убежище? Небольшая Шангри-Ла, где вы и ваши друзья из Культа сможете жить, не беспокоясь о своих паранойях? Маленькая Андромеда, так сказать. Рай без механизмов?

Гараман ничего не сказал. Вместо этого он указал на экран. С одной стороны, ближней к «Тёмному Свету», была маленькая ромбовидная фигурка консервного ключа, на поверхности которой мерцали синие молнии. А с другой стороны, вдалеке, был угольно чёрный диск Сентилли – чёрной дыры в сердце этой системы, который был виден лишь потому, что заслонял собой звёзды.

– Активируй, – прошептал Гараман, и Мезант коснулся пальцем панели управления.

Свечение вокруг консервного ключа начало разрастаться, цвет стал ядовито-пурпурным, а затем устройство стало абсолютно чёрным.

– Началось дефазирование, – сказал Мезант, и Доктор уловил на лице Гарамана почти мессианский восторг.

– Смотрите, Доктор, – сказал Гараман. – Вы хотя и были занозой в одном месте, но я всё-таки рад, что есть свидетель этого момента.

Доктор прищурился, и Гараман велел Мезанту увеличить изображение. Изображение приблизилось, увеличив чёрную дыру, из которой, словно океанский лайнер из тумана, что-то огромное всплывало из глубин темноты. Оно было протяжённым, и сходство с океанским лайнером росло по мере того, как это судно выходило из чёрной дыры и двигалось к ним.

Его основной корпус был обтекаемой формы с заострённым концом, словно зёрнышко бледно-зелёного риса. Множество антенн и штырей торчало перпендикулярно его поверхности, отчего оно казалось колючим. Ближе к задней части плотность штырей сильно возрастала, и Доктор подумал, что оно похоже на гигантский ёршик для унитаза. По мере того, как оно поворачивалось головной частью к ним, маленькие огоньки начали появляться на его поверхности.

– Мы называем это «Светоч», – прошептал Гараман.

Доктор фыркнул:

– Как же вы обожаете метафоры со светом и тьмой! Сияющая темнота, тёмный свет, светоч. Что дальше будет, «Свеча на ветру»? Тем не менее, я впечатлён. У вас, должно быть годы ушли на постройку... тем более, в тайне всё держать.

– Так и было. Годы, годы, и годы. Тяжелее всего было именно удержать всё в тайне, нанимая для постройки (какая ирония!) команды примитивных роботов.

– И затем, после того, как они завершали свою работу, стирая их память.

– Именно. Был бы у них настоящий разум, они могли бы догадаться, что готовят своё собственное уничтожение.

– Свой собственный геноцид, – мрачно поправил Доктор, но Гараман в ответ лишь скупо улыбнулся.