Воля. Пятая тропа

— Тогда может быть Атаджок хочет, собрав всех мужчин, ближе к Зукхуру дать бой? — царский сынок сделал вид, что не заметил оскорбления.

— Может быть, а может и не быть. Мне нужно знать точно. Иначе зачем ты здесь? Около Зукхура есть удобное для обороны место? — полководец все еще был раздражен.

— Нет. Там ровное, широкое место. — Шатиман, все еще старался держаться с достоинством. Будучи из той породы людей, что предают не столько из-за выгоды, сколько ради самого предательства, часто в ущерб себе, он давно понял, что совершил фатальную ошибку. Он знал, что вступив в сей порочный круг ему придется предавать всю оставшуюся жизнь. Жаль только, что он совершил глупость, не вытерпев, когда принадлежащая ему по праву власть сама упадет в руки. — Ассонское ополчение будет стоять беззащитное.

— Ну что же, поверим тебе и в этот раз.

— Я всегда держу слово! Разве мои сведения хоть раз не подтвердились? — искренне возмутился изменник.

— Лучше бы они и дальше подтверждались, — усмехнувшись про себя праведному гневу собеседника ответил военачальник. Указывая на показавшиеся строения он дал войску команду остановиться. — Это Зукхур?

— Да это его окраина. Колыбель ассонов, сердце Таузера.

— Как говорится сердце врага лучший деликатес, — обернувшись, Боюнкес объявил сбор командиров для обсуждения предстоящей битвы.

Короткий военный совет прошел как обычно. Не особо утруждая себя выслушиванием чужого мнения, военачальник изложил план предстоящего сражения. Подчиненные согласились. Предстоящее сражение не отличалось изысками. Основные силы атакуют Зукхур, а часть войск обходит его с двух сторон, чтобы отрезать путь беженцам. Уверенные в своем полном превосходстве, ксауры решили атаковать немедленно и провести ночь в завоеванной столице. На этом совет закончился, и командиры ушли отдавать соответствующие команды.

Закаленное в многочисленных битвах войско быстро выстроилось в боевые порядки и без спешки неотвратимо двинулось в сторону неприятеля. Тяжелая поступь закованных в железо ветеранов, сросшихся в единую смертоносную машину поднимала облака пыли. Словно живой железный зверь в клубах сизого дыма приближались захватчики к своей цели. В преддверии битвы выброс адреналина подавил все страхи: ксауры знали, что их боевые порядки внушают ужас врагам. Все ближе и ближе к окраине. Вот уже первые шеренги уязвимы для лучников неприятеля. Однако ни одна стрела не спела свою смертельную свистящую песню. Опасаясь коварной ловушки, воины быстрее устремляются вперед. Сердца готовы вырваться из груди и бьются с такой силой, что их стук, кажется, заглушает грохот надвигающейся баталии. Не в силах держать в себе этих разрывающихся монстров, воины начинают оглушительно реветь, когда первые линии врываются в Зукхур. Пусть их враги трепещут! Да падут они ниц перед новыми повелителями! Да наполнятся их сердца священного ужаса перед победоносным воинством Оксама! В порыве боя войско пробегает несколько сот метров и… останавливается. Смертоносные создания готовы крушить врагов. Но злокозненного врага нет. Обман! Неважно, что они все живы. Неважно, что цель достигнута — они в сердце Таузера. Их обманули! Нет врага — некого убивать!

— Этот мерзавец все-таки струсил и позорно избежал битвы, — в ярости рычал Боюнкес на спешно созванном военном совете. — Ничего! Не может он вечно бегать от меня! Рано или поздно я прижму его в угол!

Около часа прошло с момента, когда ксауры ворвались в столицу Таузера. Сбитые с толка странной победой, воины вскоре разбрелись на грабеж. Больших усилий стоило командирам навести в этом разрозненном алчном стаде, бывшем только что страшным железным тараном, некое подобие порядка. Военачальник был на грани кровавого безумия.

— Мало того, что у меня украли победу! Мало того, что этот трус увел людей и не оставил ничего ценного! Так еще эти ослы разбрелись — бей их — не хочу!

— Но мы же победили! Мы захватили без единой потери их столицу! — один из командиров робко попытался вставить слово.

— Вот именно! Без единой потери с их стороны! Тысяча убитых для Ксаура ничто, а для Таузера смерть! Эти недолюди оставили столицу, но сберегли людей! Нас обманули! — продолжал буйствовать Боюнкес. Впрочем, истерика все же, наверное, слегка сняла напряжение, и он продолжил спокойнее. — Мечом воду не разрубить. Эта победа принесла нам больше вреда. Воины готовы были к бою, а врага не оказалось. Сейчас они начнут выплескивать нерастраченную ярость и резать друг не друга. Поэтому, командирам трубить сбор. Выступаем немедленно в Трикулан.

— Но воины и лошади устали. Вдруг на пути будет засада? Бойцы перегорели — им будет трудно дать достойный отпор. — Шатиман, которому не улыбалось на ночь глядя пылиться в седле, попытался образумить собеседника. Командиры лучше знали характер своего командира и поэтому втянули головы в тщетных попытках уменьшиться в размерах. Однако, вопреки их опасениям, Боюнкес пересилил себя и ответил как можно более вежливо.

— Приказы не обсуждаются — они исполняются. А ты молись, чтобы Трикулан и Старое село оказались непокинутыми. Имущество без людей — ничто. Земля без людей — не имеет цены. А в твоем случае…

Шатиман прекрасно понял недосказанную мысль. В обмен на присягу царю ксауров он назначался правителем Таузера. Пусть над ним будет стоять наместник царя — Оксам далеко, а наместник… С ним можно договориться. Зато за спиной у Шатимана будут ксаурские клинки и не один недруг не посмеет поднять голос против него. Может он вовсе и не ошибся, променяв почетный, но шаткий трон царя Таузера на богатое и надежное место правителя. Голодную и опасную свободу на сытое и безоблачное царское холопство. А хамство Боюнкеса… все проходит. Пройдет и Боюнкес. Так рассуждал Шатиман, пока полководец не намекнул ему, что если Таузер окажется безлюдным, то ему не над кем быть правителем, а значит он не нужен Оксаму. Даже в мыслях изменник отшатнулся от такой перспективы. Но разум снова и снова возвращался к подсчетам: ''Трикулан в пяти километрах ниже там, где в Бакон впадает Рахма, еще в пяти километрах ниже Старое село. Пять километров и пять километров''.

Оба селения оказались пусты…

До наступления темноты оставалось еще часа три и Боюнкес решил довести до логического завершения дневной беспримерный марш-бросок. Снова потянулись километры каменистой дороги. Снова изможденные воины монотонно переставляли ноги, отталкивая ими от себя эту опостылевшую землю. Шатиман приотстал от верхушки вражеского войска и ехал вместе со своей охраной чуть сзади. Ему мерещилось, что его спину буравят десятки назойливых глаз. Перейдя условную границу с миллетцами войско остановилось. Командиры обсуждали обнаруженную на дороге находку.

— Это отличная новость! — азартно доказывал молодой всадник. — Эти варвары дают понять нам, что все свои ценности они бросают к нашим ногам, что самое дорогое для них — не стоит пыли у наших ног, и просят нас вычистить среди них всю грязь и извести всякую скверну!

— Нет, это означает другое! Вычистите нашу пыльную от дряхлости и грязную от алчности власть! — не согласился с ним соратник. — Но в любом случае это доброе послание! Это знаки покорности: враг склоняет свою голову перед мощью и величием Ксаура! Надо выступать дальше!

Спор разгорелся дальше. Все командиры были согласны в одном — ассоны покоряются. Разногласие вызвали сроки выступления. Наиболее горячие головы призывали выступить немедленно и по праву завоевателей удобно заночевать на территории Миллета. Более рассудительные предлагали разбить лагерь тут же и с утра выслать парламентеров.

Один Боюнкес хранил молчание, уперевшись невидящим взглядом в находку. Потом резко стряхну головой, словно сбрасывая оцепенение, и также молча повернул коня в обратную сторону. По взмаху его руки командиры развернули войско, которое вскоре покинуло территорию Миллета и, отойдя от границы на приличное расстояние, стало готовиться к ночи.

Шатиман перед возвращением все же умудрился разглядеть противоречивую находку.