Титан. Фея. Демон

... ко дню прибытия в Гею, когда Наца сидела в сумке у Робин, испытывая страх и замешательство после знакомства с таможенным досмотром, а также с низкой гравитацией. В тот день Наца трижды укусила Робин.

... к тому дню, когда Робин потеряла Нацу где-то в подземелье между Тефидой и Тейей. Они с Крисом тогда долго ее искали, раскладывали приманку, без конца окликали — но все без толку. Крис пытался убедить Робин, что змея непременно найдет себе пищу во мраке, что она не пропадет. Робин все пыталась в это поверить, но так и не смогла.

Предполагалось, что Робин до конца своих дней не должна расставаться со змеей. Она рассчитывала состариться вместе с рептилией. Робин знала, что анаконды вырастают до десяти метров в длину и со временем вдвое перевешивают обычного питона. Воистину замечательная змея, эта анаконда...

Наца издала такое шипение, что по спине у Робин побежали мурашки. Должно быть, такие звуки, хотя и не столь глубокие и громкие, раздавались в болотах мелового периода. Да, замечательная змея... но ведь такими огромными они не вырастают.

— Тсс... Сирокко... давай-ка мы...

Наца двинулась с места. Наверняка с самого сотворения мира не рождалось подобного пресмыкающегося. Увидев, как ползет Наца, тираннозавр с воем удрал бы в кусты, росомаха бы обделалась, а львов и тигров хватил бы сердечный удар.

И сердце Робин чуть не остановилось.

Голова анаконды вышла из туннеля и замерла. Один ее скользящий взад и вперед язык вдвое превышал в обхвате взрослую анаконду. Голова Нацы была совершенно белая. Размером она оказалась как раз с тот локомотив, что вначале примерещился Робин во тьме. Золотистые глаза поблескивали из узких черных щелок.

— Поговори с ней, Робин, — прошептала Сирокко.

— Да ты что? — настойчиво зашипела Робин. — По-моему, ты просто не понимаешь. Пойми, анаконда — не щенок и не котенок.

— Я понимаю.

— Нет, не понимаешь! О них можно заботиться, но ими нельзя владеть. Они переносят тебя только потому, что ты слишком большая, чтобы тебя сожрать. Если она голодна...

— Она не голодна. Клянусь, Робин, мне кое-что про нее известно. Игра здесь идет по-крупному. Ты ведь не думаешь, что она на одних цыплятах и кроликах такой вымахала, правда?

— Я вообще не могу поверить, что она такой вымахала! За двадцать лет? Это немыслимо.

Снова послышался звук скольжения, и еще двадцать метров Нацы появилось из темного туннеля. Затем змея помедлила и опять попробовала языком воздух.

— Она меня не вспомнит. Она же не ручная, черт побери. Мне приходилось очень осторожно с ней обращаться — но даже тогда она меня кусала.

— Честное слово, Робин, она не голодна. Но даже будь она голодна, такая мелочь, как мы, ее не интересует.

— Не понимаю, чего ты от меня хочешь.

— Просто не отступай и поговори с ней. Скажи ей то же, что обычно говорила двадцать лет назад. Позволь ей к тебе привыкнуть... и не убегай.

Так Робин и поступила. Они стояли в трех-четырех сотнях метров от змеи. Каждые несколько минут та немного подползала, и из туннеля появлялись еще пятьдесят ее метров. Казалось, метры эти у Нацы никогда не кончатся.

Настал момент, когда громадная голова оказалась от них в каких-то двух метрах. Робин знала, что будет дальше, и собралась с духом.

Огромный язык вылез из пасти. Он слегка коснулся предплечий Робин, немного поиграл с тканью ее одежд, скользнул по волосам.

И — ничего.

Касания языка были влажные и холодные — но вовсе не противные. И тут Робин каким-то образом поняла, что змея ее помнит. Язык, казалось, передавал от Нацы к Робин некий знак узнавания. «Я тебя знаю».

Наца двинулась снова, громадная голова чуть приподнялась над полом, и Робин оказалась в полукруге белой змеи, что вздымалась у нее над головой. Один наводящий ужас желтый глаз разглядывал ее со змеиной задумчивостью, но Робин почему-то было не страшно. Голова немного наклонилась...

Робин вспомнила то, что прежде нравилось Наце. Порой она указательным пальцем терла макушку змеи. Наца сразу откликалась, обвивала ее руку и требовала еще.

Тогда Робин вытянула руки и обоими кулаками потерла гладкую кожу на макушке Нацы. Змея издала относительно негромкое шипение — не громче гудка заходящего в порт океанского лайнера — и чуть подалась назад. Язык ее снова коснулся Робин. Затем Наца подползла с другой стороны и наклонила голову, чтобы ее потерли с другого боку.

Сирокко медленно к ним подошла. Наца безмятежно наблюдала.

— Ну вот, — тихо сказала Робин. — Я с ней поговорила. Что дальше?

— Очевидно, она не просто анаконда, — начала Сирокко.

— Еще как очевидно.

— Не знаю, что ее так изменило. Питание? Низкая гравитация? Но так или иначе что-то ведь изменило. Она приспособилась к подземной жизни. Я ее раза два-три тут замечала — с каждым разом она становилась все больше и держалась от меня в стороне. У меня есть повод считать, что теперь она куда разумнее, чем была.

— Почему?

— Один друг сказал мне, что так может получиться. Когда я в прошлый раз с нею встретилась, я сказала ей, что, если она хочет увидеться со своей старой подругой, пусть ждет меня здесь, в Дионисе. И вот — пожалуйста.

Робин изумилась, но начала испытывать некоторые подозрения.

— А цель? Сирокко вздохнула:

— Ты спрашивала, что такое зло. Быть может, это оно и есть. Я долго об этом думала, но боюсь, никак мне не справиться с тем, что может показаться злым по отношению к змее. Не думаю, что она любит Гею. Но так или иначе все, что я могу — это предложить. Остальное зависит от тебя и от нее.

— Что предложить?

— Чтобы ты попросила ее следовать за нами в Гиперион. А там — убить Гею.

ЭПИЗОД ХХVII

Искра смотрела на Верджинель и пыталась скрыть разочарование.

— Ты устала? Все дело в этом?

— Нет, — ответила Верджинель. — Просто мне сегодня... не до беготни.

— Ты себя плохо чувствуешь? — Искра не могла припомнить ни единого случая, когда титанида пожаловалась хотя бы на головную боль. Все они отличались железным здоровьем. Не считая сломанных костей и серьезных внутренних повреждений, мало что могло заставить титаниду слечь.

Хотя, конечно, это ее право. Искра никогда не питала иллюзий насчет того, что Верджинель — ее собственность. Или даже что она может распоряжаться временем титаниды. И все же с тех пор, как они прибыли в Беллинзону, их прогулки уже вошли в привычку. Искра упаковывала в рюкзак побольше еды для пикника, и они галопом мчались в какое-нибудь отдаленное, жуткое местечко среди гор. Искра опасалась за свою жизнь, одновременно сознавая, что угроза на самом деле смехотворна мала. Они ели, болтали о том о сем. Потом Искра дремала, а Верджинель переживала свой сноподобный период.

Поначалу каждый гектаоборот они неизменно отправлялись на прогулку. Но по мере того как занятость Искры росла, она находила для этих прогулок все меньше и меньше времени. И все же они составляли ее единственное отдохновение — единственное спасение от бесконечных, отчаянно скучных цифр. Футбол ей надоел. Пить она не пила.

— Что ж, тогда, быть может, завтра, — сказала Искра, воспользовавшись обычной для беллинзонцев фразой, означавшей «после моего следующего сна».

К ее удивлению, Верджинель заколебалась, затем отвернулась.

— Вряд ли, — неохотно отозвалась она.

Искра бросила тяжелый рюкзак на деревянную мостовую и уперла руки в бока.

— Так. У тебя явно что-то на уме. По-моему, у меня есть право это знать.

— Не уверена, — сказала Верджинель. Ее несомненно что-то мучило. — Может, Тамбура захочет с тобой прогуляться. Давай я ее попрошу?

— Тамбура? А почему она? Потому что она еще ребенок?

— Она с легкостью будет тебя носить.

— Да не в этом же дело, Верджинель! — Усилием воли Искра оттащила себя от пропасти гнева и попыталась снова.

— Так ты говоришь... ты не хочешь гулять со мной сегодня, завтра... ты вообще больше не хочешь со мной гулять?