Рифтеры (Сборник)

– Удач... – начала она.

И запнулась, когда ладонь невидимого гиганта уда­рила ее в бок.

Она замахала руками в поисках опоры, не нашла, но что‑то твердое врезалось в затылок и качнуло вперед. Справа мелькнула балка, Лени ухватилась и прилипла к ней.

«Кен?»

Кларк огляделась. Там, где она только что видела го­лову и грудь Лабина, осталась только воющая пустота, но локтем он, как черным якорем, еще держался за трос. Лени чуть опустила взгляд, увидела остальные части его тела, ищущие и находящие опору. Восстановив сбитое шквалом равновесие, Кен подтянулся вверх. Треклятая пластиковая веревка все еще была обмотана вокруг ки­сти. Ветер на миг ослабил ее, и Лабин снова нырнул в ячейку проволочной клети.

– Ты в порядке? – спросила Кларк при следующем порыве ветра и тут же увидела кровь у него на лице.

Лабин подтянулся к Лени.

– План изменился, – сказал он и ребром свобод­ной ладони ударил ее по локтю. Кларк с воплем разжала пальцы. Она падала. Кен перехватил ее, резко толкнул в сторону. Плечо ударилось о металл. Кран вдруг оказался не вокруг нее, а рядом.

– Держись, – прорычал ей в щеку Лабин.

Они летели по воздуху.

Крик застрял у Кларк в глотке.

Бесконечные секунды они падали на летящий на­встречу мир. Потом рука Лабина крепко обхватила ее за пояс, и новая сила по широкой дуге качнула их в сторону, сперва чуть подправив силу тяжести, а потом и вовсе победив ее. Они пролетели над белыми гребнями, над взбаламученным плавучим мусором, а потом Кларк словно поправилась на пару десятков килограммов, по­тому что они каким‑то чудом полетели вверх: ветер до­гнал их сзади.

Колоссальный приплюснутый сфероид подъемника вырос впереди, потом оказался внизу, отразив свет фа­сетками огромного сложного глаза.

И вот они снова падают сквозь невидимую колючую преграду, царапающую лицо брызгами, и Кларк едва успе­вает выставить руки, чтобы прервать падение.

– Черт!

Они оказались на крутизне. Кларк растянулась на жи­воте, выставив руки вперед, вверх по склону. Гидрокостюм взвизгнул, как от боли. Лабин навалился сверху, уперся правой рукой ей в поясницу. Какой‑то действующий во­преки всему модуль ее мозга сообразил, что Кен, пожа­луй, удержал ее от падения через край. Остальные части Лени жадно глотали воздух и без конца прокручивали одну мысль: «Я жива! Я жива! Я жива!»

– Ты в порядке? – Голос Лабина прозвучал тихо, но внятно. Ветер по‑прежнему толкал их в спины, но уже ненавязчиво, рассеянно.

– Что?.. – При попытке заговорить язык и губы зако­лоло иголками. Кларк попыталась выровнять дыхание. – Какого?..

– Будем считать, да, – он убрал с нее руку. – Жмись к обшивке, когда полезешь вверх. Край слишком близко.

Кен пополз вперед.

Кларк лежала в углублении, но в животе сосало так, что яма там, похоже, разверзлась гораздо глубже. Голова угрожающе кружилась. Лени поднесла руку к виску: воло­сы торчали под прямым углом, словно на ней появился персональный пояс Ван Аллена [114]. Кополимер закорчился. «У этих штук есть статическое поле», – догадалась Кларк.

Така говорила про рак.

Сердце наконец успокоилось до ритма отбойного молотка. Лени заставила себя пошевелиться. Извиваясь, переползла грань первой фасетки и скользнула в чашу второй: теперь ноги уперлись в ребро жесткости. Уклон становился с каждым метром все более пологим. Вскоре Кларк рискнула подняться на четвереньки, а потом и встать. В грудь ветер бил сильнее, чем в бедра – поле статического электричества каким‑то образом изгибало поток, – но даже на уровне головы он был слабее, чем на кране. Стоило повернуться – парящие волосы облепляли лицо, однако это неудобство было пустяком в сравнении с конвульсиями гидрокостюма.

Лабин остановился у северного пояса подъемника, на гладком круглом островке в море треугольников. Тот имел в поперечнике около четырех метров, и на его по­верхности между фиброволоконными порами величиной с ноготь располагались люки шириной со стрелковую ячейку. Лабин успел открыть один и к тому времени, как появилась Кларк, убирал в рюкзак использованные инструменты.

– Кен, какого хрена?

Он тыльной стороной ладони стер со щеки кровь.

– Я передумал. Ты мне все‑таки понадобишься.

– Но какого?..

– Запечатай лицевой клапан. – Он указал на откры­тый люк. Из отверстия выступила темная вязкая жид­кость, вроде крови или машинного масла. – Все объясню внутри.

– Что, туда? Да наши имплантаты...

– Давай, Лени. Некогда.

Кларк натянула капюшон – тот неприятно извивался на коже. Ну хоть волосы не будут разлетаться.

– А веревка? – вдруг вспомнила она.

Лабин, запечатывавший клапан, остановился, взглянул на краны: с ближайшего свисала и раскачивалась на ветру тонкая белая ниточка.

– Ничего не поделаешь, – сказал он. – Залезай.

Непроницаемая вязкая темнота.

– Кен... – Машинный голос, через вокодер. Давнень­ко его не слышала.

– Да?

– Чем мы дышим?

– Горючим для огнемета.

– Что?!

– Это совершенно безопасно. Иначе ты бы уже умерла.

– Но...

– Необязательно вода. В гидроксильных группах есть кислород.

– Да, но нас конструировали для воды. Не верю, что напалм...

– Это не напалм.

– Чем бы ни был, а наверняка рано или поздно за­сорит нам имплантаты.

– Поздно – уже неважно. Лишь бы продержались несколько часов.

– А продержатся?

– Да.

Хоть кополимер перестал корчиться.

Лени ощутила движение и встревоженно загудела:

– Это еще что?

– Подача горючего. Они стреляют.

– Куда? Зона же не заражена.

– Может, решили перестраховаться.

– Или там действительно был Сеппуку, а мы не знали.

Лабин не ответил.

– Кен?

– Возможно.

Течение прижало ее к чему‑то мягкому и скользкому, чуть гнущемуся под напором. Преграда, кажется, прости­ралась во все стороны и была слишком гладкой, чтобы уцепиться.

«Мы попали не в бак, – сообразила Лени, – а в пузырь. Он не просто опустеет, а сдуется. Схлопнется».

– Кен, а во время выстрела нас не засосет в...

– Нет. Там... решетка.

Вокодер и в нормальных условиях отфильтровывал из голоса почти все эмоции, а в этом сиропе получалось еще хуже. Все же Лени угадала, что Лабин не в настроении для разговора.

«Как будто он когда‑нибудь был королем экстравер­тов».

Но нет, тут что‑то другое, чего Лени пока не пони­мала.

Она плавала в темноте околоплодных вод, дыша не напалмом, а чем‑то вроде, и вспоминала, что в электроли­зе участвуют крошечные электрические искры. Замерла, гадая, не воспламенится ли обтекающая ее жидкость, не превратят ли имплантаты весь подъемник в один пыла­ющий шар. «Будет еще одна жертва „лени"», – улыбну­лась про себя.

А потом вспомнила, что Лабин так и не объяснил, зачем она здесь.

И вспомнила про кровь у него на лице.

ОПЛАТА НАТУРОЙ

Когда они добрались до места, Лабин уже ослеп. Со­рвавшийся трос не просто хлестнул его по лицу – он порвал лицевой клапан. Горючая слюна подъемника про­сочилась внутрь прежде, чем затянулся разрыв, и растек­лась по лицу. Тонкий слой проник под линзы, разъедая роговицу. Ровным механическим голосом Кен в полной темноте сообщил, что останется: способность отличать свет от тени. Какое‑то рудиментарное восприятие раз­мытых пятен и теней. На конкретное распознавание об­разов надеяться не приходилось. Кену нужны были ее глаза.

– Господи, Кен, зачем ты это сделал?

– Рискнул.

– Что?..

– Остаться на поверхности подъемника вряд ли уда­лось бы. Там предусмотрены меры стерилизации, даже если бы нас не сдуло ветром, а я не знал, насколько едок этот состав.

– Почему было просто не уйти? Перегруппироваться и начать сначала?