Чародей с гитарой. Том 1

Сорбл, подобно выдру, не собирался упускать столь благоприятную возможность. Теперь понятно, почему он помалкивал, подумалось Джон-Тому. Пока остальные были заняты разговорами, филин медленно, но верно поднимался к вершинам блаженства. Юноша осторожно слизнул каплю, что собралась у него на кончике носа. М-м, мятный ликер. Вторая капля имела привкус «Галльяно», третья — «Мидори» или чего-то очень похожего. Хватит, сказал себе Джон-Том. В конце концов, он ведь не испытывает ни жажды, ни желания упиться до чертиков.

— Осафинское! — горланил Мадж. — Терраквинское! Кусаж, гвинал, эссарк, гудмейж! — Выдр повалился на землю, перевернулся на спину, широко раскинул в стороны лапы и как будто забыл обо всем на свете.

Однако насладиться алкогольным ливнем в гордом одиночестве у него не получилось. Горожане Оспенспри быстро распознали целебные свойства дождевых струй и повыскакивали из своих хижин — сперва по двое и по трое, а потом повалили на улицы возбужденной гурьбой. К общему веселью присоединились даже те, кто мнил себя трезвенниками: они поступили так для того, чтобы не завидовать впоследствии менее благоразумным соседям, которые наверняка будут рассказывать о чудесном ливне до конца своих дней. Дождь шел и шел, и вдруг унылый городской пейзаж начал меняться буквально на глазах. Мертвые деревья и растения ожили, словно по мановению волшебной палочки. На стеблях, которые, казалось, давным-давно высохли, раскрылись лепестки цветов, на ветках стали набухать и распускаться почки, стволы деревьев распрямлялись, как бы наливались жизненной силой и победно вскидывали облаченные в зеленую дымку ветви. Плодов ожидать не приходилось, ибо их пора уже миновала, однако урожай следующего года обещал быть поистине умопомрачительным. Капли дождя сотворили чудо с полями, на которых вызревала когда-то поздняя пшеница. Припавшие к земле колосья встрепенулись, поднялись в полный рост, зазолотились спелыми зернами. Кстати сказать, потом из этого зерна выпекли хлеб, который прославился на все Колоколесье и далеко за его пределами тем, что тесто караваев и буханок слегка отдавало алкоголем, а каждый ломоть напоминал по вкусу тот или иной сорт вина.

Джон-Том наблюдал сквозь пелену дождя и тумана за преображением Оспенспри. Город как будто разогнулся, скинул с себя тяжкую обузу. Постройки и те, кто ютился в них, словно вдохновились метаморфозой, которая произошла с черным облаком. Чем светлее становилось последнее, тем радостнее делались Оспенспри и окрестности. На глазах у Джон-Тома город превратился из островка запустения и отчаяния в истинный цветок севера. Глиняные хижины исчезли без следа, на их месте вознеслись к небу величественные здания из дерева и камня. Грязь под ногами моментально высохла, явив взгляду брусчатку белого мрамора с красноватыми прожилками. Облепленный зеленой слизью фонтан преобразился в изящный шпиль, украшенный воздушными арками; из десятков отверстий хлынули прозрачные водяные струи. Возникли вновь и мраморные статуи, и сотни сверкающих зеленых гранатов — оливинов, которые дали площади ее название.

Облако стало как бы растворяться в воздухе, причем процесс шел удивительно быстро. Вскоре над городом впервые за несколько недель засияло солнце. Истомившаяся от жажды земля впитывала влагу, которая миновала канализационные стоки и разинутые пасти горожан. Утратив свое могущество, облако заодно с пертурбацией, признаком которой оно являлось, растаяло, словно его и не было.

Вместе с городом воспряли и обитатели Оспенспри, а также Мадж, который лишился горба и отплясывал теперь сарабанду на цоколе бассейна, окружающего фонтан. Однако внимание Джон-Тома привлек вовсе не выдр, а тот самый лис, который единственным из горожан отважился приблизиться к джипу. Высокий и стройный, он стоял, горделиво подбоченившись, перед Клота-горбом; на нем были уже не лохмотья, в которых он появился на площади, а шикарный костюм из темно-коричневой, отороченной зеленым бархатом ткани. Деревянные пуговицы украшала медная отделка. Меж слегка тронутых сединой ушей располагалась зеленая же фетровая шляпа с кожаным верхом. Джон-Том прикинул на глаз, что старик будет, пожалуй, ему по плечо.

— Меня зовут Соренсет, — сообщил лис, вежливо поклонившись чародею и молодому человеку. — Я старший советник Магистрата Оспенспри. Мы весьма вам обязаны, сэр. Ваш гений и столь своевременная помощь спасли нас от ужасной беды. Я счастлив засвидетельствовать свое почтение величайшему из волшебников.

— Жители Оспенспри славятся своей наблюдательностью, — фыркнул Клотагорб. — Я совершил лишь то, что сделал бы на моем месте любой мало-мальски приличный маг.

— Однако до вас это никому не удавалось. — Соренсет зажмурился и запрокинул голову, наслаждаясь благодатным теплом солнечных лучей. — Вы сняли с нас проклятие. В Оспенспри и раньше случались неприятности, но они никогда не затягивались надолго. Мы уже начали опасаться, что черное облако зависло над городом навсегда.

— Оно может вернуться, в прежнем обличье или в каком-ни-будь ином.

— Что вы сказали? — переспросил изумленный лис. — Разве такое возможно?

— Разумеется, возможно. Я уничтожил облако, но не причину его появления. До тех пор пока эта причина сохраняется, каждое утро будет отличаться от предыдущего, а мы, ложась спать, рискуем проснуться совсем не такими, какими легли. Чтобы устранить указанную причину, мы трое и отправились в путешествие, покинув свой дом на юге.

— Если вам что-то нужно, — заявил Соренсет, — вы только скажите, и мы постараемся снабдить вас всем необходимым. Ведь вы восстановили наш город, наши тела и души.

Лис повернулся и указал на великолепные здания, выстроившиеся по периметру площади. Из раскрытых окон и распахнутых дверей доносились смех, радостные возгласы, хмельные крики. Шум стоял такой, что у Джон-Тома зазвенело в ушах, и он мысленно возблагодарил судьбу за то, что в веселье принимает участие лишь половина горожан; что касается второй половины, ее составляли те, кто чересчур увлекся поглощением живительной влаги. Они мирно дремали на порогах своих жилищ, на садовых скамейках или просто на земле, набираясь, по-видимому, сил для грядущих праздничных торжеств.

Мадж спрыгнул с мраморного цоколя, кинулся к Джон-Тому и облапил его. Из пасти выдра вырывались нечленораздельные звуки — нечто среднее между лаем и улюлюканьем. Юноша пошатнулся, не устоял на ногах и рухнул навзничь, увлекая за собой Маджа. Сердиться на выдра он не мог, ибо, во-первых, Мадж обладал способностью заражать окружающих своим настроением, а во-вторых, он и сам несколько переусердствовал, пробуя на вкус капли животворного дождя. Юноша ощущал легкое головокружение; он добродушно ухмыльнулся, глядя на восседавшего на нем Маджа. Что же до Сорбла, тот летал вокруг фонтана, постепенно сужая круги. Наконец произошло то, к чему неминуемо шло дело: филин неверно рассчитал расстояние, задел крылом о фонтан и плюхнулся в бассейн, так что Джон-Тому с Маджем пришлось выуживать его оттуда. Соренсет и Клотагорб взирали на охватившее молодежь безумие со снисходительным видом, как то и пристало существам столь почтенного возраста.

— Кажется, — заметил лис, — все вопросы придется решать нам с вами. Остальные, по-моему, не в том состоянии.

— Я даже рад этому, — отозвался волшебник. — По крайней мере, никто не будет задавать дурацких вопросов. Вы хотите знать, что нам нужно? Я сейчас перечислю. Кстати, помимо припасов на дорогу, надо бы позаботиться и о ночлеге. Надеюсь, хоть кто-то из трактирщиков к ночи достаточно протрезвеет.

— Я знаю подходящее местечко, — сказал Соренсет. — Лучшего вам не найти. Когда владельцы узнают, кому дают приют, они будут безмерно счастливы. Насчет оплаты не беспокойтесь. Вы — гости Магистрата, который действует от имени жителей благодарного Оспенспри.

Музыка, которую исполнял оркестр для увеселения пирующих, была томной и ненавязчивой, благо из инструментов наличествовали исключительно флейты и струнные. Обычно подобная музыка доводила Джон-Тома, в прошлом рок-гитариста, чуть ли не до исступления, но сейчас он вдруг обнаружил, что после долгого путешествия с юга на север наслаждается покоем и мягкостью звуков. С профессиональной точки зрения его весьма заинтересовали многочеренковая флейта, на которой наигрывала рыжая рысь, и тридцатиструнная лира в лапах разряженного гиббона. В сравнении с последней двойной набор струн на дуаре Джон-Тома казался детской игрушкой. Однако у гиббона, когда он идет, лапы волочатся по земле, а человеческие руки вовсе не такие длинные. К тому же, продолжал размышлять юноша, пощипывая струны дуары, пускай-ка этот гиббон извлечет хотя бы парочку аккордов из инструмента, который связан с параллельным измерением!