Достаточно времени для любви, или жизнь Лазаруса Лонга

– Возможно, вы действительно слишком услужливы. Но будьте при нем. Он нуждается в обществе.

– О чем шумим? – поинтересовался Лазарус.

– Мне пришлось кое-что выяснить, дедушка, – я не знаком во всех подробностях с организацией работы клиники. Иштар не прислуга – она реювенализатор, и к тому же очень квалифицированный, а это – ее помощник. И они рады услужить вам.

– Мне лакеи не требуются – сегодня я себя хорошо чувствую. Если мне что-нибудь понадобится, я позову: не нужно все время торчать возле меня. – Он ухмыльнулся. – Впрочем, плутовка доставляет мне удовольствие уже своими габаритами – просто поглядеть приятно. Ну как кошка: без костей, словно течет. Действительно похожа на Ариэль... А знаешь, почему она пыталась убить меня?

– Нет, но хотелось бы узнать, если вам угодно поделиться со мной.

– Ммм... напомни, когда Иштар не будет поблизости – по-моему, она на самом деле знает английский гораздо лучше, чем изображает. Но я обещал говорить, пока ты обнаруживаешь желание слушать. О чем бы ты хотел узнать? – О чем угодно, Лазарус, Шехерезада сама выбирала тему.

– Да, так оно и было. Но у меня эти темы сами с языка не прыгают.

– Когда я вошел, вы сказали, что вставать рано – грех. Вы действительно так думаете?

– Возможно. По крайней мере дедуся Джонсон именно так считал. Он все рассказывал отцу историю о том, как человека должны были расстрелять на рассвете, но он проспал, получил в тот же день помилование и прожил еще сорок или там пятьдесят лет. Говорил, что этот анекдот подтверждает его слова.

– И вы считаете подобную басню правдой?

– Не более, чем истории Шехерезады. Я лично воспринимал ее так: спи, пока можешь, ибо неизвестно, сколько потом придется бодрствовать. Вставать спозаранку, Айра, может быть, и не грех, но уж безусловно не добродетель. Старая поговорка о ранней пташке, которой Бог послал червячка, как раз и свидетельствует о том, что червячку следовало оставаться в постели. Не выношу людей, хвастающих тем, что рано встают.

– Я не хотел хвастаться, дедушка. Просто привык – работа заставляет.

Но я не говорю, что это добродетель.

– Что? Работа или раннее вставание? Ни то ни другое не доблесть. Встав пораньше, больше работы не сделаешь. Ведь бечевка не станет длиннее, если ты отрежешь один из ее концов и навяжешь на другой. Если встанешь пораньше, зевающий и усталый, на деле ты сделаешь меньше. Будешь ошибаться, и все придется переделывать. Подобная бурная деятельность обернется ущербом себе самому. И не доставит удовольствия. Кроме того, понапрасну рассердишь соседей, если станешь возиться у коровы с подойником посреди ночи. Айра, прогресс двигают не те, кто рано встает, его стимулируют лентяи, старающиеся облегчить себе жизнь.

– Похоже, я понапрасну истратил четыре столетия.

– Возможно, сынок, – если ты вставал спозаранку и усердно трудился.

Но менять плохие привычки никогда не поздно. И не сожалей – я тоже попусту растратил большую часть своей жизни – хотя, быть может, и более приятным образом. А не хочешь ли послушать рассказ о человеке, сделавшем из лени искусство? Он положил свою жизнь, чтобы проиллюстрировать принцип наименьшего действия. Это подлинная история.

– Безусловно. Но я вовсе не требую, чтобы она была подлинной.

– О, Айра, я не позволю правде ограничить мое красноречие – в душе я солипсист. Слушай же, о могучий царь.