Миры Пола Андерсона. Том 19

— Вот Дитя Реки, Воган! — воскликнула она. — А ты — дождь. А я — мать, и во мне тьма.

Взглянув поверх ее плеча, Ворон увидел, что остальные услыша­ли ее слова. Один за другим они останавливались и поднимали глаза вверх.

— Что ж, привет тебе, — сказал Ворон. — Возвращайся к себе в луга, Дитя Реки. Отведи его домой, Птица-Девушка.

Бьерд повернулся личиком к Ворону и завопил:

— Не ешь меня, мама!

Эльфави наклонилась и обняла сына.

— Нет, — приглушенно забормотала она, — о нет, нет, нет. Ты придешь ко мне, обязательно придешь. Разве ты не помнишь? Я лежала в земле, на меня падал дождь, и там, где я лежала, было темно. Идем со мной, Дитя Реки.

Бьерд вскрикнул и попытался высвободиться, но мать тащила его к Ворону. Из стоявшей внизу толпы раздался чей-то низкий голос:

— И земля пила дождь, и земля была дождем, и Мать была Дитя и несла Инис на руках.

— Эх, колокольчики-бубенчики! — пробормотал Коре. Его не­уклюжая фигура подалась вперед, заслоняя командира от толпы. — Похоже, сорвалось.

— Боюсь, да, — согласился Ворон.

Ддуид вскочил на нижнюю ступень амфитеатра. Его голос роко­тал, как призывная труба:

— Они спустились с неба и изнасиловали Мать! Слышите, как плачут листья?

— Что это? — Тольтека изумленно разглядывал гвидионцев, столпившихся на площади, казавшейся в лунном свете серой. — О чем это они? Это кошмар, это бессмысленно!

— В любом кошмаре есть смысл, — ответил Ворон. — В них про­снулось желание убивать, и оно ищет объект, который нужно уни­чтожить. Похоже, они его нашли.

— Корабль, что ли? — Коре вскинул пистолет.

— Да, — ответил Ворон. — Дождь — это символ оплодотворения. Что, по-вашему, должен символизировать опустившийся на вашу родную почву звездолет, из которого вышел экипаж? Что бы вы сделали с человеком, который изнасиловал вашу мать?

— Мне бы не хотелось стрелять в этих несчастных безоружных ублюдков, — сказал Коре, — но...

Ворон ощерился, как зверь:

— Если выстрелишь, я убью тебя собственными руками!

Он взял себя в руки и вытащил из кармана миниатюрную рацию.

— Я велел Утиэлю взлетать через тридцать часов после моего ухода, но это слишком долго. Я предостерегу его немедленно. Они не должны найти звездолета, когда придут его штурмовать. А потом посмотрим, удастся ли нам спасти наши шкуры.

Между тем Эльфави уже поднялась по ступеням и подошла к Ворону. Она бросила Бьерда к его ногам — мальчик всхлипывал от страха: он был еще не сведущ в мифологии и не мог найти объяс­нения тому, что ощущал. Расширенными глазами Эльфави вгляде­лась в Ворона.

— Я тебя знаю, — прошептала она. — Ты когда-то сидел на моей могиле и не давал мне спать.

Он включил рацию и поднес к губам. Эльфави вонзила ногти ему в руку, и пальцы рефлекторно разжались. Она схватила ко­робочку и отбросила в сторону — он не ожидал от женщины такого далекого броска.

— Нет! — завизжала она. — Не оставляй во мне тьму, Воган! Ты уже однажды пробудил меня!

— Я ее достану, — сказал Коре и двинулся вперед.

Когда он проходил мимо Эльфави, она выхватила из ножен у него на поясе нож и вонзила ему между ребер. В ярком лунном свете было видно, как ошеломленный Коре рухнул на четвереньки.

Когда стоящие внизу увидели, что произошло, из толпы раздал­ся жуткий вой. Шаркая ногами, Дауид подошел к рации, оглядел ее со всех сторон и бросил в толпу. Она поглотила коробочку, как водоворот.

Ворон склонился над Корсом и бережно приподнял его голову в островерхом шлеме. На губах солдата пузырилась кровавая пена.

— Уходи, командир. Я их задержу. — Он дрожащей рукой схва­тил пистолет и попытался прицелиться.

— Нет. — Ворон выхватил у него оружие. — Мы сами к ним пришли.

— Конские яйца... — сказал Коре и умер.

Ворон выпрямился. Он отдал Тольтеке пистолет и кинжал, ко­торый вынул из трупа. Поколебавшись минуту, он отдал также все свое оружие.

— Двигай, — сказал он. — Тебе нужно добраться до корабля рань­ше их.

— Иди ты! — вскричал Тольтека. — Я останусь...

— Я знаю приемы рукопашного боя, — сказал Ворон. — Я су­мею задержать их гораздо дольше, чем ты, писарь.

На минуту он задумался. Рядом с ним стояла на коленях Эльфа- ви. Она судорожно сжимала его руку. У ее ног дрожал Бьерд.

— Заруби себе на носу, — сказал Ворон, — что для лохланца главное — долг.

Он подтолкнул Тольтеку в спину. Нуэвамериканец глубоко втя­нул воздух и побежал.

— О, олень на краю пропасти! — радостно воскликнул Дауид. — Его пронзили стрелы солнца! — И он стремглав кинулся вслед за Тольтекой. Ворон оставил Эльфави, шагнул наперерез ее отцу и дал ему подножку. Дауид скатился по зеленым ступеням вниз, в вопя­щую толпу. Его тут же растерзали на куски.

Ворон возвратился к Эльфави. Она по-прежнему стояла на ко­ленях, прижимая к себе сына, и нежно улыбалась. Никогда в жизни ему не приходилось видеть ничего трогательнее этой улыбки.

— Теперь наша очередь, — сказал он, — но ты еще можешь спа­стись. Беги, запрись в комнате на башне.

Она так сильно замотала головой, что волосы взвились вихрем.

— Спой мне ее до конца.

— Ты можешь спасти и Бьерда! — взмолился он.

— Это такая чудесная песня, — сказала Эльфави.

Ворон пристально смотрел на пиршество жителей Звездара вни­зу. Он почти потерял голос, но из последних сил старался выго­варивать слова как можно отчетливее:

Там, в саду зеленом, где бьет родник,

Где с тобою гуляли мы,

Самый нежный цветок до срока поник И увял еще до зимы.

Он увял до срока, любовь моя,

Так же вянут и наши сердца.

Не гневи же Бога, любовь моя,

И живи на земле до конца.

— Благодарю тебя, Воган, — сказала Эльфави.

— Ну, теперь ты уйдешь? — спросил он.

— Я? — спросила она. — Как я могу? Ведь мы — Трое.

Он сел рядом с ней, и она прижалась к нему. Свободной рукой Ворон ласково поглаживал влажные от пота волосы ребенка.

Наконец клубок тел внизу распался, и гвидионцы, тяжело сту­пая, начали подниматься вверх по ступеням. Ворон встал. Он ото­шел от Эльфави, которая осталась сидеть. Если он сумеет отвлечь их хотя бы на полчаса — а если ему повезет, полчаса он продержит­ся, — они вполне могут забыть о ней. Тогда она переживет эту ночь.

И ничего не вспомнит.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

«Ночной Лик» — это не просто печальная повесть; это насто­ящая трагедия, пронзающая сердце читателя острой болью, как от удара кинжалом. Как же он был выкован, этот кинжал, и из какого металла?

Исходным материалом для романа послужили недюжинные и разносторонние знания Пола Андерсона. Будучи не понаслышке знаком с естественными науками, он сумел придумать биохимиче­скую аномалию и выстроить вокруг нее целый мир. Хорошо зная природу, Андерсон рисует пейзажи, отличающиеся удивительной свежестью видения. Познания в области истории человеческих ци­вилизаций прошлого и настоящего позволяют ему очень правдо­подобно изображать цивилизации воображаемые. Кроме того, изуче­ние истории человечества подвигло Андерсона на создание своей истории, а наиболее успешным его опытом в этой области является его многотомный цикл о развитии Технической цивилизации, к которому принадлежит также «Ночной Лик» (действие этой пове­сти происходит в конце третьего тысячелетия нашей эры, во время реконструктивного периода, последовавшего за падением Терран- ской Империи).      .

Однако главный сюжетообразующий источник повести — мифо­логия. Миф является и материалом, из которого создано это произ­ведение, и формой, в которую он отлит. Основной компонент этого литературного сплава — кельтская традиция; чтобы в этом убедить­ся, достаточно вспомнить употребляемые в повести имена собст­венные. Действие «Ночного Лика» происходит на Гвидионе, вновь открытой планете, носящей имя героя уэльского сказания. В чет­вертой ветви «Мабиногиона» Гвидион — это наделенный тайными божественными силами сказитель, ученый и колдун, способный менять свой внешний образ. Он безнадежно влюблен в свою сестру Аранрод, «Властительницу Серебряного Колеса», вопло­щение богини луны. Жители Гвидиона именуют луну просто Она, вероятно, потому, что ее настоящее имя считается слишком