Категории Б (СИ)

— Нет-нет, все в порядке, Артем Петрович, — доктор поднял руки, — именно такое освещение и должно быть.

— Все продумано?

— Помните, да? Прекрасно… Вы сможете встать?

Артем попытался отклеиться от спинки кресла, в котором он полулежал, и негромко застонал. Все мышцы его тела болели как после слишком больших нагрузок. Пошевелил ногами…

— Бегал я, что ли? — проворчал Артем недовольно.

— Что-то вроде этого.

Отдельная, очень странная боль обосновалась внизу живота. Он посмотрел туда — и снова покраснел. Может быть, даже так, что лицо начало светиться.

— А вы не могли бы какой-нибудь халат?..

— Да-да, разумеется. — Доктор передал медсестре халат все тех же закатных оттенков и распорядился: — Лана, Инга, помогите Артему Петровичу.

Две девушки вышли из-за кресла и подали руки пациенту.

Антонова отвели в палату. В палате была кровать — не койка, а именно кровать, простая, но удобная деревянная кровать с легким одеялом, — было окно, которое сейчас закрывали жалюзи, была прикроватная тумбочка, был стул — и был письменный стол. Отдельная дверь вела в туалет-душевую. «Инга» между тем объясняла:

— Первые три-четыре дня к окну лучше не приближайтесь. Если вам вдруг понадобится открыть жалюзи, вызывайте медсестру — кнопка вызова у изголовья кровати, на стене. Видите? — действительно, там имелась довольно большая кнопка и она даже была подсвечена изнутри светодиодом, как, наверное, какая-нибудь красная кнопка в каком-нибудь черном чемоданчике… — Еще одна такая — здесь, на столе, третья — в душевой, — девушка указала пальчиком через плечо назад, на соответствующую дверь.

— И мы сразу придем, — добавила «Лана» с профессиональной улыбкой.

— Хорошо, — пробормотал Артем, морщась и опять запахивая халат, чтобы лишний раз не демонстрировать девушкам свое возбуждение. Не дай Бог еще снять попробуют…

— Так. Одежда лежит на кровати. И… и что-то еще… Да, самое главное — бумага. Она в столе. Бумага и карандаши, — сказала «Инга», и что-то в ее голосе Артема насторожило. — Только доктор рекомендовал бы вам как следует отдохнуть перед тем, как сесть за стол. Отдохнуть и поесть.

В дверном проеме показалась еще одна медсестра. Мягкой походочкой официантки она подошла к столу и, чуть наклонившись, поставила на него поднос.

Артем застонал. Мучения и не думали заканчиваться. Но он решил подчиниться. Пока…

Слова ложились на бумагу одно за другим. Артем уже подзабыл, каково это: писать, да на бумаге, да еще пластмассовым карандашом, которые, как он вспомнил вдруг, назывались раньше «полицветами». Кажется. Буквы выходили крупноватыми и корявыми — детский сад, честное слово, — однако Артему останавливаться не хотелось. Он уже исписал своими торопливыми каракулями три листа и хотел было приняться за четвертый, как вдруг в дверь постучали.

— Да?! — крикнул он, не отрываясь от листка бумаги.

— Артем Петрович, уже десять часов вечера. Вам пора спать.

Голосок у медсестры был что надо. Утихшая было боль внизу живота вернулась, и Артем закатил глаза:

— Ну-у, еще же детское время…

— Именно. И вы обещали слушаться нас как собственную мамочку.

— Ну… обещал, да…

— Артем Петрович! — Голосок стал строже, но обернуться — значит усилить возбуждение. — Вы ведь понимаете, что нарушение режима…

— Да, да, да. Понимаю. Прошу меня простить, я просто хочу закончить…

— Не капризничайте. Завтра наверстаете. Мы вас разбудим в семь утра. Ложитесь спать… и спокойной ночи!

И ладонь девушки коснулась выключателя верхнего света.

Утром Артем, едва умывшись и позавтракав — чертовка в белом халате и с пронзительно-зелеными глазами не отходила от него, пока тарелки на подносе не были опустошены, — принялся перечитывать написанное. Он был доволен: кажется, вчера ему действительно удалось написать что-то стоящее — и все это только благодаря тем «призракам в халатах» в комнате закатных тонов.

А когда он взялся было за продолжение рассказа, раздался стук в дверь. Медсестры так не стучались.

— Войдите! — крикнул Артем, обернувшись.

В палату вошел доктор Маков со своей наркоманской фамилией и парой белых феечек в халатиках на голое тело.

— Здравствуйте, Артем Петрович! — радостно сказал он. — Как вы себя чувствуете?

— Превосходно! — отозвался Артем.

— Как аппетит?

— Нормальный, все съел…

— Смел подчистую, — подтвердила та самая зеленоглазка, которая приносила ему завтрак. — Я думала — вместе с подносом слопает, а потом за меня примется.

— Отлично, Артем Петрович! — доктор, стащив со смуглой шейки второй медсестры стетоскоп, приблизился к пациенту, и тот послушно задрал рубаху. — А как на писательском фронте?

— Да вот… потихоньку… — промямлил, потупившись, Артем, стараясь не показать, как ему хочется продемонстрировать написанное.

— Ну, как допишете — чур я первый читаю, — заявил доктор Маков. — Сегодня вам лучше из палаты не выходить. Помните это. Но запирать вас мы не будем — я рассчитываю на ваше благоразумие.

— Угу…

— Все! Все-все-все! Девочки, не будем мешать гению… Стоп. Ванда, будь добра, прихвати пару капелек кровушки из нашего пациента.

«Ванда»… «Ванда»… И доктор, черт бы его подрал, Маков. Вернувшись к своему рассказу, Артем обнаружил, что не знает даже, как его продолжать… Не говоря уже о «чем закончить». Вместо призраков в голове бродила по маковому полю обнаженная смуглянка, помахивая стетоскопом, и напевала «Клен зеленый, клен кудрявый».

Обед ему принесла зеленоглазая. Снова встала над ним что твой фонарный столб, с места не сдвинешь… Артем торопливо доел обед из двух с половиной блюд, проводил взглядом ушедшую медсестру и вернулся к новому рассказу…

Как отрезало.

Он взялся было за первую свою задумку — и понял, что дело плохо. Мало того, что стык между вчерашней и сегодняшней частью был бы заметен даже невнимательному читателю, так еще и сам текст после обеда сделался плоским. Плоским, картонным и совершенно неинтересным. Не то что зеленый фонарь во тьме…

— Ну, как вы поживаете? — спросил доктор Маков на следующее утро.

— Нормально, — уныло отозвался Артем.

— Это хорошо, что вы так говорите. Плохо, что вы так не думаете. В чем дело, как по-вашему?

— Дело в том, что я уже пять рассказов начал, а доделать ни один не могу…

— Это ничего. Вернетесь к ним позже. Я распоряжусь принести вам папку — складывать черновики… Но я бы на вашем месте и сегодня посидел бы в палате.

— Да, хорошо…

— Кстати, Артем. Ответьте мне как своему доктору. Вы ведь человек с профессией. Чего вас потянуло-то на эти галеры?

Через четыре дня Артем Антонов вышел из стационара «Клиники доктора Тернявского» и побрел к пешеходному переходу. Странно, но никто не ждал его в пустынном вестибюле — кроме, разумеется, парочки медсестричек за стойкой регистратуры, — никто, похоже, даже не собирался следить за ним или, напротив, подходить, представляться, показывать пропуска, навязывать контракты и договоры, хотя бы просто интересоваться содержимым папки, распухшей от лежащих в ней листков бумаги с его писаниной. Артем старался не слишком вертеть головой и не прислушивался к происходящему вокруг: и без того эту голову наполняли обрывки сюжетов для рассказов, повестей, даже, кажется, романов, которые он иногда и записывать-то не успевал — они с невероятной скоростью увядали, превращаясь из интересных, оригинальных, неожиданных и так далее в нечто пресное, банальное, тысячи и тысячи раз пережеванное и не нужное никому, даже самому автору. Антонова голова представляла сейчас собой обыкновенную помойку.

И неясно было, то ли это происходило потому, что их было слишком много, то ли потому, что они с самого начала были такими…