Шайтан-звезда (Часть 1)

- Откуда ты знаешь это, о господин?

- Если человек засыпает в грязном чулане, а просыпается в прекрасном саду, и гурии служат ему, торопясь подать воду для умывания и сладкий рис на завтрак, если человек засыпает в дырявой рубахе, а просыпается в шелковой, и на нем шаровары из дабикийской ткани багдадского покроя, которые он до сих пор видел лишь на богатых людях, то что же это, как не смерть и рай, о девушка? Кстати, ради Аллаха, скажи, ты не видела моих шаровар?..

- Со мной произошло нечто похожее, - сказала Джейран, выходя из-за куста и опускаясь на ковер. - Я умерла на стоянке в пути, а оказалась в прекрасной комнате, одетая вот в это платье... Скажи, о господин, а гурии, которые приходили к тебе, были в изарах?

- Нет, конечно, для чего гурии изар? - спросил юноша. - Это в грешном мире женщины должны закрывать лица, чтобы не смущать правоверных. А в раю...

Он задумался, соображая, и вдруг хлопнул в ладоши.

- В грешном мире они закрывают лица, чтобы правоверные избежали греха, а сюда-то попадают одни праведники, о девушка! - воскликнул он. - Так что о грехе и речи уже быть не может!

- Разве ты - праведник, о господин? - ушам своим не поверила Джейран.

- Я сам спросил о том же гурий, и они мне ответили вот что. Они сказали Аллах лучше знает! И раз ты здесь, то такова была воля Аллаха! - с торжеством заявил юноша. - Выходит, и ты тоже - праведница. Только я слыхал, что все женщины, достигшие рая, становятся прекрасными гуриями...

Он замолчал.

- А со мной этого не случилось, - продолжила его мысль Джейран, немного обиженная, но вдруг она заметила, что и юноша - не прекрасный ангел. Одно плечо у него было выше другого, и под вышитой золотом рубахой торчал остренький горбик.

- Но ведь и тебя оставили в твоем прежнем виде! - с недостойным праведницы злорадством сообщила она юноше.

Юноша пошевелил плечами, ощупал себя - и убедился, что в рай он попал вместе с горбом.

- Что же это значит, о девушка? - растерянно спросил он. - Неужели это бедствие будет мне сопутствовать вечно?..

- Я не знаю, - отвечала Джейран. - Ты видишь, и мое лицо не изменилось. Наверно, в раю все устроено по таким законам, о которых нам не говорили. И все же праведникам живется неплохо...

Она обвела взглядом милую полянку, и ковер, и меховое одеяльце, и цветы. Никаких шаровар она не обнаружила. Очевидно, шалости с гуриями начались где-то в другом месте. И оказалось, что вовсе незачем было выбираться сюда через колючий куст. Прямо к разостланному ковру вела посыпанная песком дорожка, и на ней были выведены узоры из пересекающихся полос, и узоры были попорчены следами, но не человеческих ног. По дорожке прошлись туда и обратно небольшие копытца.

- Что это, о господин? - удивилась Джейран. - Кто приходил к тебе ночью?

- Гурии, о девушка, - с немалой гордостью сообщил юноша то, что она уже слышала.

- Уж не хочешь ли ты сказать, что твои гурии были с копытами, о несчастный? - возмутилась Джейран. - Гляди сюда, о бесноватый! Гляди!

- Чьи это следы? - удивился возлюбленный чернооких гурий.

- Я очень хотела бы, чтобы это были верблюжьи копыта! - воскликнула Джейран. - Но даже такой бестолковый горожанин, как ты, знает, что верблюжье копыто вчетверо больше этого следа! Это и не конь, и не ишак...

Она вскочила с ковра, по траве подошла к следам и присела на корточки.

- Я бы сказала, что это молодая коза или козленок... - пробормотала она.

- Это козленок, о девушка! Только не спугни его...

И впрямь, на тропинку вышла небольшая белая козочка с вызолоченными рожками и направилась прямиком к ковру. Когда она прошла мимо Джейран, девушка ощутила аромат дорогих курений. Очевидно, райских коз лишили их скверного запаха.

Козочка ткнулась губами в протянутую к ней руку.

- Она просит угощения... - растерянно сказал юноша. - Чем мне ее угостить? Как ты полагаешь, о девушка, что едят козы?

- Обычные козы щипали бы траву, а райские, наверно, предпочитают тихамский изюм и басрийские финики, - отвечала Джейран. - Видишь, она не обращает на траву внимания, а ведь такой зеленой, высокой и сочной травы я раньше не видала...

- Немудрено, если это райская трава, - заметил юноша.

- И если у этой козы те же повадки, что у земных, то она несомненно сжевала твои шаровары, - продолжала девушка. - Ты ведь сказал, что они были из тонкой дабикийской ткани?

- Горе мне, что же я надену? - растерялся избранник гурий. - Ты не можешь принести мне что-либо, о девушка? И скажи, ради Аллаха, как тебя звать?

- Джейран. А тебя, о господин?

- Я - Хусейн...

Юноша собрался было сообщить о себе еще какие-то подробности, но совсем рядом зазвенели струны лютни.

- Это гурии!

Хусейн вскочил и, как был, босиком, по дорожке устремился навстречу призывным голосам и звукам, а козочка - за ним.

Джейран посмотрела им вслед.

Воистину - три полуобнаженные девы в зеленом и с распущенными кудрями приближались к полянке. Та, что играла на лютне, отстранилась, так что Хусейн угодил в объятия к двум другим.

Сгорбленный, маленький, хотя и приятным лицом, он был не пара этим статным красавицам, но они обняли его, и обласкали, и оделили долгими поцелуями - несомненно, в бытность учеником брадобрея юноша никогда не получал таких благоуханных поцелуев.

Джейран поняла, что ей тут больше делать нечего, отступила, развела руками ветви и вышла назад к эйвану.

Нетронутый завтрак ждал ее, и он был воистину райским.

Очевидно, жизнь действительно окончилась. И самым приятным для девушки образом...

Джейран вздохнула - головная боль понемногу отпускала ее, а мысли приходили в некоторый порядок. В самом деле - чего она лишилась? Она лишилась хаммама - ибо в каждом городе, куда приезжал ее хозяин, он первым делом нанимал рабочих и строил хаммам, один краше другого. Менялись рисунки на стенах, менялись банщицы, да еще, пожалуй, в одних городах хозяин ставил на краю водоема каменную птицу Анку с человеческим лицом, а в других - нет. Это зависело от того, шииты или сунниты преимущественно живут в городе. Шииты - те допускали изображения живых существ, сунниты же - нет, хотя и те, и другие считали себя подлинными правоверными.

Итак, Джейран лишилась главным образом и в первую очередь хаммама, потому что лишь он был в ее жизни неизменным. Иногда ей казалось, что хозяин владеет каким-то перелетным хаммамом, который сегодня - в Багдаде, а завтра - в Каире. Что менялось за стенами хаммама - она постичь не могла.

Еще она лишилась хозяина, который научил ее ремеслу. И, очевидно, лучшим, что она знала в жизни, были эти уроки, когда он клал ее, обнаженную и распаренную, на топчан, сам садился рядом и разминал ей спину, плечи, бедра, при этом объясняя, какие мышцы и какие кости попадают под его чуткие и сильные пальцы. Джейран было тогда тринадцать лет - время, когда все дочери бедуинов уже становятся женами, время, дольше которого неприлично оставаться в отцовской палатке. И душа ее улетала от этих уроков.

Потом хозяин заставлял Джейран растирать и разминать себя, хвалил и ругал, но ни разу, будучи полуобнаженным наедине с ней, полуобнаженной, не прикоснулся к ней иначе, как руками мастера-банщика. Потом же и вовсе счел, что она знает достаточно, и прекратил эти занятия.

Занятия прекратились - а бешеное томление осталось.

Это безысходное томление мучило ее шесть лет... или более?..

Другие банщицы, которых хозяин возил с собой, в каждом городе находили себе приятелей, и весело проводили с ними время, и хвастались потом подарками, и перечисляли сказочные ласки. Но Джейран не могла через посредницу предложить себя мужчине... по крайней мере, до того дня, как ей смутила душу вольными речами веселая Фатима...

Да, пожалуй, Фатима нашла верные слова. Джейран, живя у хозяина на всем готовом, как будто и не ощущала себя невольницей, однако же не имела ничего, что могла принести будущему своему супругу в приданое. А хозяин и не задумывался о том, что девушка в девятнадцать лет уже должна иметь мужа или возлюбленного. У него были более серьезные дела, чем устройство семейной жизни своих банщиц.