Гном. Трилогия (СИ)

  Ах, так. До сих пор Черняховский изо всех сил противился заключению полноценного военного союза с государственным образованием под руководством товарища Кима. Как патриот, как политик, и как человек трезвого ума, знающий цену поступкам и людям, он никоим образом не желал, чтобы Советскому Союзу пришлось отвечать за выходки наглого авантюриста и честолюбца с непомерными амбициями только по той причине, что тот изволил назвать свою общенациональных размеров казарму - "социализмом". В этом своем мнении он вовсе не был одинок и имел полную поддержку экспертов. Товарищей Апанасенко и Пуркаева. Но теперь, когда все-таки началось, он усомнился в собственной правоте: может быть, пока что мерзавца следует все-таки поддержать, а расстрелять как-нибудь потом, на досуге? Если доходит до большой стрельбы, сомнения посещают даже самых сильных из числа людей ответственных. Впрочем, поскольку тут речь шла о действиях, что могли иметь место, так или иначе, за рубежом, руководство страны сняло с него часть ответственности, командировав на место событий самого Василевского. При том, что он очень хорошо знал театр военных действий, а в общем ходе боев разобрался минут за двадцать, мнение свое маршал высказал не сразу. Долго щурился на что-то невидимое, жестко кривил губы, а потом выдавил:

  - Не-ет, спешить не будем. А то решит, что ему все можно, и дальше будет самовольничать. Лучше подождем, когда зарвется окончательно и начнет вилять хвостом, не чая избежать палки.

  - А зарвется?

  - Иван Данилович! Уж от кого - от кого... Месяц, край - полтора. Так легко янки Корею не отдадут, тут вопрос принципа. Это будет обозначать, что они проиграли и во всей Второй Мировой целиком.

  - А если сгорит с концами?

  - Не сгорит. Говно не только не тонет, оно еще и горит плохо. В крайнем случае - не очень-то и жалко, найдем другого. Этот слишком уж борзый.

  Для экипажей подводных лодок эта война напоминала болезнь, под названием "малярия". В ней тоже есть светлые периоды, когда все в порядке, когда надеешься, что болезнь ушла с концами и больше не вернется, пока однажды не валишься без памяти все в том же жестоком жару и не оказываешься вновь на той же смертной грани. Моряки тоже не раз думали, что уже все, и война не потребует еще и их вмешательства, их крови, а потом степень боевой готовности в очередной раз повышали до максимальной, и нельзя было знать заранее, дадут ли очередной отбой, или же придется расстреливать весь боезапас и тонуть под шквалом глубинных бомб. Тот, кто не пробовал, даже представить себе не может, насколько это изматывает. Не намного меньше, чем реальные боевые действия с риском смерти и игрой в прятки.

  На этот раз Ким Ир Сен все-таки зарвался. Довольно долго все шло хорошо, он взял вражескую столицу, войска Ли Сынмана разбегались, и открывались самые радужные перспективы дальнейшего продвижения на юг. Несколько смущало то обстоятельство, что Советы не слишком спешили с предложениями всемерной поддержки, но, на фоне всего остального, это не казалось таким уж важным.

  Первым тревожным звоночком прозвучало столкновение с частями 24-й пехотной дивизией США. Да, большую часть ее солдат следовало отнести к обученным новобранцам, офицеры не имели особого боевого опыта, и удар был нанесен достаточно внезапно, но это все-таки оказалось качественно иное сражение. Американцы не впали в панику, не бросились бежать, и, опомнившись, проявили большое упорство в обороне. Прорыва достигнуть не удалось, и в дальнейшем сопротивление только нарастало. Этих - можно было только убить. Они, если и отступали, то в порядке и на заранее подготовленные позиции. Потом начали подтягиваться и еще какие-то небольшие части, а южане провели дополнительную мобилизацию, сменили офицеров и жесткими мерами восстановили порядок в войсках. День ото дня нарастала сила ударов с воздуха, и довольно скоро от воздушных сил, - примерно семьдесят исправных самолетов, - КНА ничего не осталось. Наступление выдохлось окончательно, и, по всем признакам, наступала пора платить по счетам.

   В отличие от Мао Цзе-дуна, не лишенного определенных военных дарований*, товарищ Ким, несмотря даже на наличие некоторого военного образования, был довольно-таки посредственным полководцем. Но чутье у него, надо признать, имелось, и теперь оно не то, что подсказывало, а прямо-таки вопило во весь голос о том, что маятник военной удачи вот-вот откачнется до упора в противоположную сторону, - а Советы по-прежнему продолжали хранить молчание. Молчали и немногочисленные наблюдатели, те самые, которым он в самом начале событий демонстрировал вежливое пренебрежение. При каждом удобном случае. Когда, четырнадцатого января пятидесятого года, по войскам КНА был нанесен удар из района Тайгу, для ее вождя наступил момент истины. Он подозревал, что положение его и ненадежно и незавидно, но оно оказалось и еще гораздо, гораздо хуже. Враг ничего не оставил на волю случая и принялся за КНА предельно серьезно, без малейшего легкомыслия. На истощенные пятидесятидневными боями войска обрушились семь свежих дивизий при шести сотнях танков, а с воздуха наносили непрерывные удары без малого восемьсот самолетов. Вдоль всего восточного побережья вдруг появились бесчисленные эскадры громадного флота союзников, и ни по морю, ни по прибрежным дорогам для КНА пути больше не было. Просто-напросто совсем, совсем другая весовая категория, в которой КНА нечего было делать. Нельзя сказать, что фронт КНА был прорван. Нет. Он рассыпался, практически перестал существовать. Бойцы северян не отступили, потому что отступать оказалось некому. Налицо имелась военная катастрофа, и положение ухудшалось буквально с каждым часом.

  *Хороший теоретик и систематик, много сделал для толкового и практичного обобщения опыта войны на на Дальнем Востоке. Самого современного на тот момент опыта. Сыграл роль кого-то вроде Клаузевица для своего времени и условий. Эта сторона его деятельности за пределами Китая известна незаслуженно мало.

  Гордыня слетела с вождя КНДР в один миг, как полова под ветром, но на его паническое: "Помогите!" - ответ пришел не сразу, и ему пришлось мучиться ожиданием на протяжении четырех часов, без малого. После этого ему доложили, что присланный за ним самолет только что приземлился.

  Самому себе он мог признаться: русские имели право иметь к нему некоторые претензии, поэтому, понятно, ожидал, что предстоящий разговор может оказаться тяжелым. Но такого он все-таки не ожидал.

  Как будто время поворотило вспять, и не было этих шести лет, и он снова стоял перед генералом Пуркаевым. Только на этот раз все было гораздо хуже: генерал вовсе не употреблял матерной лексики, и это, надо сказать, было дурным признаком. Если кто понимает, конечно. К товарищу Киму утраченное, было, понимание вернулось очень быстро.

  - ... Ты ведь нас не спрашивал, когда ввязывался в драку с парой-тройкой сильнейших государств мира, и теперь непонятно, чего ты от нас хочешь? Я, к примеру, не знаю, Иван Данилович - тоже. И товарищ Сталин в Москве тоже не понял, зачем ты все это затеял и на что рассчитывал? Нам что, из-за тебя начинать войну с Америкой? Так она может быть и атомной, даже скорее всего. Так с какой стати?

  Северокорейский лидер - молчал. Замолчал, глядя на него тяжелым взглядом покрасневших от усталости глаз, и генерал армии Пуркаев.

  - Слушай, - наконец, проговорил он, - давай мы тебя сдадим американцам, а? В качестве жеста доброй воли? Вот прямо сейчас и арестуем, чтобы не терять даром времени. Ну чего молчишь? Скажи что-нибудь.

  - Я думал, - Ким Ир Сен буквально протискивал слова через вдруг пересохшую глотку, - великий Советский Союз выполнит свой интернациональный долг и поможет корейскому народу в его борьбе за освобождение Корейской земли от американского империализма. Я верил, что братская помощь вашего народа позволит и нам построить могучее социалистическое государство...