Дерианур - море света

-- Ищите развлечений? - С легкой издевкой осведомилась она, вспомнив, о чем говорила ей Брюс перед самым входом в заведение, -- Или предлагаете их?

Орлов вспыхнул. Его лицо покрылось краской от подбородка до самых корней волос.

-- Как вы могли подумать?

Като со слабым смехом опустилась на кровать и сцепила руки. Ей стало легко. "Брюс просто дура!" - Подумала она.

-- Вас что-то смешит? - Еще больше взбесился Орлов. - Вас забавляет весь этот... -- он не нашел слов.

-- Мне нравится, как вы краснеете, -- сообщила она. - Странно, вы уже не мальчик, о вас столько рассказывают всякого... -- Като помахала рукой в воздухе, -- А испугались, что я могла подумать о вас хуже, чем вы есть.

-- Хуже, чем я есть, подумать трудно, - сухо заметил Григорий. - У меня известная репутация. Но, знаете, любви за деньги я обычно не ищу, тем более не предлагаю. Может быть, потому что у меня их просто нет.

-- Что же вас тогда привело сюда? - Като сдвинула к переносице тонкие угольные брови.

Григорий махнул рукой.

-- Да черт бы побрал эту вашу потаскуху Брюс. Она пригласила меня к Дрезденше, пообещав большой сюрприз. Насколько я понимаю, сюрприз мне уже обломился? Я одного только в толк не возьму, -- Орлов поднял на нее измученный затравленный взгляд, -- вы-то здесь зачем, Ваше высочество?

Като встала и подошла к нему совсем близко.

-- Я искала вас, - просто сказала она.

По его лицу промелькнула тень безумной радости и мгновенно погасла.

-- Меня? - Эхом повторил он. - Зачем?

-- По делу. Прасковья сказала, что именно здесь вас всегда можно найти, -- мягко, без всякого укора сказала Като, взяв его за руку и усаживая рядом с собой на пошло скрипевшую кровать.

-- Не так уж и всегда, -- пожал он громадными плечами. - Чтоб шататься по таким местам нужны бездонные карманы. А я... -- Орлов с невеселым смехом хлопнул себя по обшлагам камзола, -- гол, как сокол, в полку еще говорят: гол, как Орел. Поэтому я предпочитаю свободное влечение, основанное на взаимной и бескорыстной страсти. А Прасковья, -- Григорий поморщился, -- ей бы языком улицы мести. Но вы, - он живо повернулся к великой княгине, -- как могли сюда прийти? Ведь вам стоило мне только свистнуть, я бы переговорил с вами о любом деле, при чем во дворце, под носом у кого угодно, не подвергая вас такой опасности, как здесь. Уж я бы нашел способ. Караульные все ходы-выходы знают.

-- Откуда мне было знать, что вы согласитесь на разговор со мной. Екатерин осторожно извлекла из кармана плаща и протянула собеседнику на ладони хорошо знакомый ему перстень. - Вот это я выкупила неделю назад у ювелира Позье на Английской набережной. Я подумала, раз вы его продали, значит наше небольшое ночное приключение для вас ничего не значит.

-- Я продал? - Губы Григория побелели от гнева. Что он теперь скажет? Как он докажет ей, что не он отдал ее подарок? - Его не я продал. - тихо выдавил из себя Орлов. - Поверьте, ради Бога. - его глаза умоляюще уставились на великую княгиню. - Не я. А эта ночь для меня...

Като показалось, что он готов заплакать. "Почему история с перстнем так задела его?"

-- Успокойтесь, - ее тонкие белые пальцы легли на его громадную руку. - Не стоит. Я вовсе не обижена. Я прекрасно понимаю, что такое: нет денег. В конце концов никто не может грызть рубины и золото.

Он засмеялся и доверчиво потянулся к ней.

-- Я никогда бы не продал, даже если б пришлось грызть булыжники. Это братья. Им вечно всего не хватает. То рубашек, то сапог, то водки с пряниками!

Като тоже прыснула и уткнулась ему в плечо.

-- Ваши братья? Сколько их? Трое или четверо?

-- Пятеро, - веско поправил Григорий, -- Как пальцев на руке.

-- Говорят, вы держите в кулаке всю гвардию?

-- Говорят, - по его лицу скользнула самодовольная улыбка. - Но, -он помрачнел, --должен вас предостеречь от быстрых выводов. - Нас любят, нам верят, с нами готовы кутить в "Тычке", ходить по девкам у Дрезденши, но для более серьезных дел нужны более веские основания. Я правильно вас понимаю? - Григорий отодвинулся от Екатерины и мгновение серьезно смотрел ей в глаза. - вы для этого меня нашли?

"А он далеко не глуп, -- подумала великая княгиня, -- далеко не глуп. Вопреки всем рассказам Парас. Ну она-то людей по себе меряет".

-- Не только, -- твердо ответила ему Като, она снова положила ладонь на его руку и ласково улыбнулась. - Мне было тогда очень хорошо. Почему я должна забыть об этом? Только потому что вы не казак-певчий из церковного хора, а дворянин, лейтенант Преображенского полка?

Кровь гулко застучала в висках Орлова, он ясно понял, на что намекает великая княгиня - на любовь Елизаветы Петровны и Разумавского, овеянную такими тайнами, что даже, говорят, будто эти двое венчались где-то в Москве. И сам Бог им не указ!

-- Вот, -- Екатерина порылась в складках своего лежавшего рядом плаща, -- возьмите, -- она протянула ему туго набитый серебром кошель. Это на первое время.

Орлов выпрямился. Его лицо приняло глухое, непроницаемое выражение.

-- Никогда больше этого не делайте, мадам, если хотите видеть во мне что-нибудь, кроме... -- он замялся. - Я не возьму, потому что... не возьму.

-- Но ведь вам нужно, - удивилась Екатерина. Почему же не взять? Стась всегда брал у нее деньги.

-- Не хочу, - просто ответил Орлов. - Разве можно что-то делать через силу? Знаете, мне легче было бы тайно наняться на пристань и по ночам разгружать мешки с мукой, чем брать у вас деньги.

Она смотрела на него с недоверчивой радостью.

-- Почему?

-- Потому что мне тоже было хорошо, - ответил Григорий, -- И я не знаю как счастлив, что вы меня нашли. Сами. Разве кто-нибудь поверил бы в такое?

Ее губы приблизились к его щеке, и Като ощутила на своем лице тяжелое прерывистое дыхание.

-- Послушайте, нет. Ради Бога, не здесь, - вдруг сказал Орлов, с явным усилием отрывая от нее голову. - В сущности мне, конечно, все равно, но видеть вас в этом... среди этого дерьма!

Он встал.

-- Простите, Ваше высочество. Лодка, земля, бильярдный стол - все что угодно, но не тут. - Григорий с силой пнул кровать ногой, и в этот миг какой-то шум с улицы привлек их внимание.

Екатерина слабо вскрикнула от неожиданности, Орлов прильнул к окну. Его лицо приняло мрачное, решительное выражение.