Псы-витязи

– Ну, осечка, ну бывает. Да и всего каких-то триста восемьдесят – их легко не заметить. Ты еще, действительно, маленький… Но везучий… Народу, собравшемуся на Лобном Месте, не слишком нравился вид повешенного пацаненка, поэтому тебя быстро сняли, прикрыли рогожкой и отвезли на телеге в морг Донского монастыря. Но ты не умер, потому что уже перешел порог Ходжелла благодаря инфекции, и, само собой, провисел ты недостаточно.

– Значит, я могу быть сыном Лжедмитрия? – справился Митя, хотя его это и не слишком волновало.

– Это ж единственный случай в нашей истории, когда ребенка на казнь отправили, мы же не Европа какая-нибудь… – многозначительно ответила Светлана.

Митя закончил копать и стал класть доски. Тут уж не выдержал Путята и присоединился к работе.

– Я не хочу чтобы меня раздавило бревном как мышонка, мать его.

– Может выложим все-таки внутри полиэтиленом? – еще раз предложил Митя.

– Эх, сколько раз тебе говорить. Никакой изоляции. Все должно быть как обычно. – отрезал Путята. – Мы должны лежать в грязи. Однако и постепенность потребна, чтобы успели необходимые для спячки органы прорасти. Для этого доски и еловые лапы.

Через полчаса все было кончено. Светлана скрылась под земляной насыпью. Витязи тоже заняли свои лежачие места в кургане. Напоследок Митя увидел подмигивающего Путяту и заложил погреб последней доской. Осталось только немножко разровнять землю, чтобы скрыть следы массового захоронения.

И вот уже пора возвращаться к спрятанному в кустах «БМВ». И газовать через Белоруссию за бугор, заметая следы. Позавчера в паспортном отделе всеволожского РУВД одна добрая женщина, связанная с уголовным миром, сделала ему новый внутренний паспорт. А вчера выдала ему заграничный паспорт с отметкой «Выезд на ПМЖ».

Митя подхватил свою маскировочную корзину с грибами и двинулся по ведомой только ему да псам-витязям мшинной тропке среди трясин.

21

Он вернулся сюда через пять лет. Для этого понадобилось купить в Берлине на барахолке еще один паспорт. Он истратил кучу «зеленых», хотя видел совершенную бессмысленность этого поступка. Но у него не было в запасе девяносто девяти лет. Без спячки он старел столь же быстро, как и прочий люд. Без спячки знаменитые механизмы бессмертия в его клетках не имели достаточной энергии. Но он не хотел и не мог спать. Даже среди мафусаилов он оказался аномалией.

Сегодня его память сильно барахлила, он бродил по болотистой чавкающей земле и не мог отыскать ту тропку, что вела среди трясин к кургану. Он просто забыл ее – мозг, изрядно состарившийся за пять лет, действительно отправил в «корзину» ставшие неважными сведения.

Когда он умаялся вытягивать сапоги из хлюпающей грязи, то поискал, где передохнуть и подумать о долгой дороге назад. И нашел небольшое озерко, вернее симпатичный пруд с кувшинками поверх топкого дна.

– Ой, напугали вы меня, – вдруг раздался позади игривый голос.

Митя оглянулся и увидел бабу. С виду миловидная продавщица. И тоже с корзиной для грибов.

– Да это вы меня напугали. Чего это вы здесь, пиявок что ли собираете, девушка? – отозвался он, пытаясь скрыть испуг.

– А ты жену что ль утопил, выглядываешь, остались ли пузыри?

Митя вздрогнул, но вскоре понял, что угрозой тут и не пахнет.

– А я бы своего точно утопила. – женщина разместилась рядом с Митей. – Поехали, называется, на природу. Так он еще Коляна прихватил с собой и две поллитровки водки. Там, в соснячке, они валяются, отдыхают… А я пошла дальше гулять-бродить. Тело мое прямо из одежи выпрыгивает, так свободы хочет. Ты как, не поможешь девушке?

И пихнула его локтем в бок. Больно, но и приятно.

– А чего не помочь-то. – смело отозвался Митя.

Бабенка действительно выглядела аппетитной. Буфера выпирали вперед как пропеллеры, причем без всякого силикона, треники обтягивали сочные лядви. А вот уже ее крепкая ладонь прогулялась по его штанам, вызывая ответное напряжение членов и торопя события. Кстати, последние пять лет ни одна зарубежная женщина не делала так, не получив вначале оговоренной суммы денег.

– Хочешь, фокус покажу? – Митя подставил под свою ладонь огонек зажигалки, отчего любой другой человек незамедлительно бы взвыл. Но его кожу защищал слой специализированных клеток, напоминающий хитиновые покровы насекомых, так что он бы выдержал и средневековую пытку огнем.

– Ух, ты! – искренне отозвалась бабенка, но и не забыла подначить. – Ну-ка, покажи еще что-нибудь, кудесник.

Митя готов был кудесить дальше, однако на другой стороне пруда, в камышовых зарослях, он увидел белого журавля что ли… Черт, неужели чудиться стало, болезнь Альцгеймера, шизофрения, коровье бешенство? Да нет же, там в белом как саван платье, впрочем весьма коротком и обтягивающем, если точнее в медсестринском халате, идет Светлана.

– Ты, вот что, дуй на автобусную остановку вон по той тропе, – сказал заплутавший путник бабенке и, услышав напоследок «козел», заторопился к своему «журавлю»…

Она шла к нему, слегка прикрыв глаза, давая возможность солнцу и ветру играть цветами своих волос, мягко натягивая ткань сосками своих грудей и разрезая покорную водную гладь хрупкостью коленок. Такая фальшивая и такая настоящая. Старуха-молодуха. Она выглядела намного моложе, чем пять лет назад. Она сделала себя такой, какой хотела быть – упругой, округлой, подтянутой.

– Я подумала, что зачем мне ждать девяносто девять лет, когда можно заняться этим уже сегодня.

Ее тело уже втягивало его.

– Этим? Здесь прямо в лесу?

– Нет, этим нельзя заниматься в лесу. Я вспомнила, что в фирме «Додсон-Додсон» мне крупно задолжали. Когда-то я протолкнула закупку их энзимных препаратов кирпичевским институтом. Теперь заставлю их отдать должок, куплю оборудование… Ох, как я скучаю по крутейшему комбайну марки «Омига», там ведь и секвенаторы, и детекторы, и голографические сканеры… Я создам перфекцин. Я покончу с краткостью жизни – с этим источником зависти, ревности и прочих гнусных свойств. Мы все получим бессмертие без спячки, бессмертие не только тела, но и души, мы будем не живыми мумиями, а приятно и долгоживущими людьми. Мы…

Она еще что-то выкрикивала о синтетических ретровирусах, способных спасти клетку от всех смертей, а он уже утонул в ней, как во влажном теплом и сладком тумане, почти как муха в киселе. Смерть и бессмертие, эти два лица времени смотрели на него, но казались почти неразличимыми, потому что было на свете, а если точнее, в Свете, что-то куда более важное.

1999 г.