Дочь короля Эльфландии

Жителям тамошних хуторов нечасто доводилось видеть единорогов - пусть даже едва различимыми в сумерках, ибо никогда не глядели селяне в сторону Эльфландии. Чудеса, красота, великолепие, - словом, повесть об Эльфландии, - это удел умов, обладающих досугом оценить все это должным образом; селян же звали к себе посевы, и скотина отнюдь не легендарная, и соломенные крыши, и изгороди, и тысяча других забот; только в конце каждого года одерживали они победу над зимою, и то с превеликим трудом; селяне отлично знали, что стоит им позволить своим помыслам хотя бы на мгновение обратиться в сторону Эльфландии, величие волшебной страны тотчас же подчинит себе их души, и отнимет весь досуг, и не останется у них времени на то, чтобы чинить изгороди и соломенные крыши, и пахать ведомые нам поля. Но Орион, следуя на звук рогов, что доносился из Эльфландии вечерами и слышен был в ведомых нам полях одному ему (ибо слух юноши по-эльфийски настроен был на все волшебное), как-то раз поздним вечером оказался со своей сворой в поле, через которое пролегла граница сумерек, и увидел там единорогов. И, прокравшись вдоль изгороди маленького поля, он зашел вместе со своими гончими между единорогом и сумеречным пределом и отрезал зверя от Эльфландии. Это и был тот самый единорог с ослепительно-белой шеей, весь в пене, серебром мерцающей в звездном свете, что, задыхаясь, загнанный и измученный, промчался через долину Эрл, словно порыв вдохновения, словно новая династия в стране, усталой от незыблемости древних обычаев, словно весть о земле более счастливой, что отыскали далеко-далеко нежданно возвратившиеся мореходы.

Глава 19.

ДВЕНАДЦАТЬ СТАРИКОВ, МАГИЕЙ НЕ ОБЛАДАЮЩИХ.

Нужно сказать, что очень немногому и немногим случалось миновать на пути своем деревню, не оставив позади себя разговоров и сплетен. Единорог не был исключением. Ибо те трое, что увидели при свете звезд, как единорог промчался мимо, немедленно сообщили своим домашним, а домашние тотчас же выбежали за двери поделиться хорошей новостью с соседями; ибо все странные новости почитались в Эрле за хорошие, потому что порождали разговоры; а разговоры, как известно, народу нужны и необходимы, - без разговоров как скоротаешь вечер, когда закончены дневные труды?

И спустя день-два в кузнице Нарла снова сошелся парламент Эрла, и уселись селяне перед чашами с медом, обсуждая единорога. Одни радовались и говорили, что Орион все-таки чародей, ибо единороги - существа, безусловно, волшебные и обитают за пределами наших полей.

- Потому выходит, что Орион побывал-таки в земле, о которой нам поминать не след, и, стало быть, наделен магией - как и все, что обитает в тех краях, - объявил один.

И многие согласились, утверждая, что замыслы их наконец-то увенчались успехом.

Но другие возразили, говоря так: допустим, что в звездном свете мимо промчался некий зверь (ежели и в самом деле промчался, это еще вопрос!), но кто сумел бы утверждать с уверенностью, что это был единорог? Один заметил, что в звездном свете трудно разглядеть доподлинно что бы то ни было, а другой подсказал, что единорога вообще узнать весьма непросто. Тогда парламентарии принялись со знанием дела обсуждать размеры и облик сих тварей, и все известные легенды, о единорогах рассказывающие, но так и не пришли в итоге к единому мнению, в самом ли деле повелитель их гнал единорога или нет. И вот, наконец, Нарл, понимая, что так они до истины не доберутся, и почитая совершенно необходимым прийти раз и навсегда к определенному решению, поднялся и объявил, что настало время поставить вопрос на голосование. Вот так, опуская ракушки разных цветов в рог, что переходил из рук в руки (такой уж у них был метод), селяне проголосовали за единорога, как того потребовал Нарл. В гробовой тишине Нарл подсчитал голоса. И все увидели, что голосованием установлено: никакого единорога не было.

И признали тогда опечаленные парламентарии Эрла, что замысел их заполучить в правители чародея потерпел крах; все эти люди давно состарились, и теперь, когда поддерживающая их на протяжении долгих лет надежда угасла, не так легко им было обратиться к новым планам - не то, что когда-то, в далеком прошлом. Что же теперь делать? - сетовали парламентарии. Где взять магию? Что бы такое придумать, чтобы мир запомнил долину Эрл? Двенадцать стариков, магией не обладающих... Так сидели они за чашами с медом, но даже в меду не находили утешения своей скорби.

Орион же со своими гончими в ту пору был далеко, близ того залива Эльфландии, что словно бы прихлынул к травам ведомых нам полей. Юноша отправился туда вечером, когда звонкие напевы рогов указывали ему путь, и теперь поджидал там, затаившись на краю поля - поджидал, чтобы единороги прокрались через границу. Ибо на оленей Орион более не охотился.

Пока юноша шагал через поля, сгущались сумерки; селяне, что хлопотали на хуторах, радостно приветствовали его; но по мере того, как Орион уходил все дальше и дальше на восток, с ним заговаривали все реже и реже, и вот, наконец, когда до границы было уже рукой подать, а Орион так и не не свернул с пути, в его сторону более не глядели, но предоставили и его, и псов самим себе.

Когда солнце опускалось за горизонт, Орион обычно замирал у изгороди, что подходила к самой границе сумерек. Собаки жались одна к другой под плетнем, Орион же не спускал с них глаз, чтобы ни одна не посмела двинуться с места. Лесные голуби и щебечущие скворцы возвращались в гнезда, в кроны деревьев ведомых нам полей. И вот раздавались переливы эльфийских рогов: звонкая и серебристая, волшебная музыка дрожала в морозном воздухе, и, словно в калейдоскопе, мгновенно менялись оттенки облаков; именно тогда, в угасающем свете, когда темнели краски, Орион поджидал, чтобы неясный белый силуэт выступил из сумеречной завесы. И в тот вечер, едва охотник успокоил собак рукою, едва поблекли наши поля, за туманный предел осторожно скользнул статный белый единорог, все еще пережевывая лилии, что в ведомых нам полях не цветут. Ослепительно-белый, он ступил вперед, совершенно неслышно отошел на четыре или пять ярдов в ведомые нам поля, и замер неподвижно, словно лунный свет, напряженно прислушиваясь. Орион не шевелился, и собаки его молчали, - может быть, покорные власти Ориона, а может быть, псы и без того были достаточно мудры. И через пять минут единорог шагнул вперед и принялся объедать высокую и сладкую земную траву. А едва зверь тронулся с места, из-за густо-синей сумеречной завесы появились и другие; и вот уже на поле паслось целых пять единорогов, Но Орион по-прежнему удерживал собак и выжидал.

Мало-помалу расстояние между единорогами и границей все увеличивалось, ибо густые и сочные земные травы, что пощипывали эти пятеро в вечернем безмолвии, манили зверей все дальше и дальше в поля. Если вдруг раздавался собачий лай, или кричал запоздалый петух, единороги, все, как один, тотчас же настораживали уши и замирали, недоверчиво оглядываясь, ибо всего опасались они в полях людей и не осмеливались отойти далеко от границы.

Но наконец тот, что прошел сквозь сумерки первым, настолько удалился от родных колдовских пределов, что Ориону удалось зайти между ним и границей, собаки же следовали по пятам за хозяином. А тогда - если бы для Ориона охота была бы только пустою забавой, если бы травил он зверя из минутного каприза, а не во имя той глубокой любви к охотничьему искусству, что только охотникам ведома, - тогда потерпел бы он неудачу; ибо псы Ориона бросились бы на ближайших единорогов, те в мгновение ока метнулись бы через границу и исчезли, а если бы гончие последовали за добычей, то и они бы не вернулись в поля людей и труды целого дня пропали бы втуне. Однако Орион натравил псов своих на того, что пасся далее прочих, и бдительно следил, чтобы ни одна гончая не погналась за другими; одна попыталась, но Орион держал наготове хлыст. Так охотник отрезал намеченную жертву от ее дома, и гончие Ориона во второй раз в своей жизни с громким лаем бросились в погоню за единорогом.